Страница 30 из 39
Предвзятое мнение иноземных пробиреров Капустин опротестовал. Он писал: «В Санкт-Петербурхе по пробе иноземцы что подписались, что будто жару от них нет, знатно, не сущую пробу чинили » (подчеркнуто мною. — В. Т.). Тем не менее приговор Марка Рейэра остался в силе, а это означало, что именной указ царя рудознатцем не выполнен.
И без того отчаянное положение Капустина еще более усугубилось. Капустин вынужден писать в Берг-коллегию унизительные прошения. «...За труд мой по писанному е. и. в. указу и по привилегии ничего мне не дано... А за рудным промыслом езжу все на своем коште осьмой год, а получил в те годы самое малое число денежного себе награждения: сего года из Берг-коллегии пять рублев, да о прошлых годах три рубли с полтиною... И ныне указания и взятия того уголья и руды ехать готов, только без награждения и денежного жалованья ехать мне нечем...»
Григорий Капустин просит Берг-коллегию отправить его за рудами в свой Костромской уезд, потом просит отпустить его на зиму «в дом свой, к прежним своим делам в приказную избу». Берг-коллегия отказывает ему в этом и, в свою очередь, задается вопросом: кто этот простолюдин, что о нем царю докладывает президент коллегии, а государь издает указы с упоминанием его имени? В ответ на запрос высокопоставленных сановников Лодыгин охарактеризовал деятельность Капустина с самой лучшей стороны. Сам Григорий Григорьев сын Капустин ответил в Берг-коллегию короткой отпиской. Тон ее и скупость содержания говорят о глубокой обиде, которую рудознатец захоронил в своем сердце.
Очередной указ Петра от 1723 года сентября 11-го дня о новой экспедиции упоминал имя рудознатца, но на полях документа была сделана помета: «О посылке на Оссреду (река в Воронежской губернии) берггауэра Ронталлера и подьячего Капустина». Сие значило, что берггауэр Самуил Себастьян Ронталлер возглавит экспедицию, а лишенный доверия сановных лиц Капустин будет при нем исполнять обязанности горного егеря...
Но Ронталлер отказался пуститься в путь немедленно, сославшись на позднеосеннюю пору, и предлагал выехать с экспедицией весной будущего, 1724 года. Самуилу Ронталлеру Берг-коллегия пошла навстречу, а для Капустина это обернулось дополнительными безрадостными месяцами голодного существования. Правда, 4 октября 1723 года (наконец-то!) коллегия постановила выдать Григорию Капустину деньги, издержанные на прогоны и наем работных людей сверх отпущенных на экспедицию... Что же касалось его желания поехать в родное Даниловское, то, понимая всю бессмысленность посылки Ронталлера на Дон без Капустина, Берг-коллегия специальным определением отпустила его домой, но лишь до апреля будущего года. В случае неявки рудознатца к указанному в определении сроку ему грозил штраф.
Отбросив личные обиды, русский рудознатец согласился ехать под началом иноземного горнорабочего в донецкие степи, но (которым уже по счету) доношением в Берг-коллегию объясняет бедственное свое положение: «До упомянутого выше нового указу жить мне в Санкт-Питербурхе без денежного жалованья нечем, и помираю голодом. Того ради я всепокорно прошу государственную Берг-коллегию, дабы мне поведено было выдать на пропитание денег... чтоб мне не помереть голодной смертью».
И — чудо! — 31 декабря 1723 года Григорию Григорьеву сыну Капустину объявили такое определение, что в него трудно было поверить: «быть ему подканцеляристом... учинить ему оклад...»
Запоздалая справедливость торжествовала победу. Капустин принялся снаряжаться в путь и уже мечтал, лежа на полатях постоялого двора, о том, как встретит его отчий дом. Не знал он, что в это время в Россию прибыли на корабле пять сыновей туманного Альбиона, вызванные через вице-адмирала Гордона, — Георгий Никсон и его подручные.
Не знал Капустин и того, что поджидало его вскоре: в первых числах нового, 1724 года по приговору Сената он был неожиданно арестован и препровожден в сенатский острог.
...Более трех месяцев находилось в море английское судно с пятью иноземными мастерами на борту, пока в начале ноября не достигло Петербурга. И полтыщи целковых ни за что ни про что как не бывало в русской казне. Восемь лет бедствовал и голодал Капустин, писал унизительные прошения, чтоб вернуть израсходованные на нужды экспедиции собственные средства — 6 рублей 26 алтын 4 деньги, — а один день плавания Георгия Никсона с подручными на попутном корабле оплачивался согласно контракту Монетной конторой почти шестью рублями...
По указанию Петра в спешном порядке была реорганизована ранее намечавшаяся экспедиция на Дон Капустина — Ронталлера (последний был послан «на Днепр реку... для искания каменного уголья, медной и серебряной руд»). Непосредственное вмешательство Петра повлияло на размах подготовки экспедиции, именуемой Большой. В места разведок были направлены указы об оказании всемерной помощи «происку рудных дел» под страхом жестокого наказания тем, «кто будет чинить ослушание». О важности экспедиции Никсона и Капустина свидетельствует и строгое требование широко применять бурение. С экспедицией посылался «государев глаз» — лейб-гвардии Преображенского полка унтер-офицер Андрей Маслов с двумя солдатами, который обязан был доносить в Берг-коллегию о всех работах и прочем. В инструкции Берг-коллегии говорилось, что экспедиция составляет государственную тайну.
Но тщательно подготовленное предприятие оказалось под угрозой срыва из-за неожиданного ареста Капустина. Без него же экспедиция не имела смысла, ибо, как писали чиновники Берг-коллегии обер-прокурору Сената Бибикову, «без оного подьячего послать по тех мест, где помянутое уголье найдено, другой никто не знает...».
К счастью, вскорости все объяснилось. Еще будучи в Устюжском крае, рудознатец принял письменную жалобу одного купца на взяточника провинциал-фискала (по-нынешнему, прокурора), с тем чтобы передать ее в Юстиц-коллегию. Когда Капустина летом двадцать первого года срочно отозвали из Устюжины-Железопольской, он по требованию Лодыгина оставил жалобу устюжского купца у него. Хворый глава команды рудознатцев о ней забыл. Месяц провел Капустин в остроге, пока жалобу эту разыскали в бумагах умершего Лодыгина. 30 января 1724 года рудознатца освободили без признания за ним какой-либо вины, и в начале марта из Санкт-Петербурга по московской дороге отправился санный обоз. Маршрут экспедиции выглядел так: Москва (Андреевский монастырь) — Переяславль-Рязанский — Ряжск (село Петрово) — Воронежская губерния (город Осеред) — Дон (город Бадмут и Кундрючьи городки).
В первых числах апреля показалась златоглавая Москва. Началась работа. Проверяя месторождения серебряных руд близ Андреевского монастыря, Никсон вопреки инструкции Берг-коллегии заставлял нанятых работных людей и лабораторных учеников рыть узкие колодцы-дудки в местах предполагаемых залежей. На требования Капустина и Маслова в точности следовать предписанию Берг-коллегии и применять буровой инструмент Никсон отвечал высокомерной грубостью. На него не действовали ни увещевания, ни требования. Не по назначению использовал он и своих соотечественников-помощников, превратил их в личных служек, перестал платить им жалованье. Английские подмастерья, глядя на своего «господина», стали своевольничать, пьянствовать, дебоширить. Между английскими мастерами начались склоки, разногласия и драки, а дело вперед не подвигалось. Григорию Капустину и «цареву глазу» унтер-офицеру Маслову стало понятным: глава Большой экспедиции Никсон — явный авантюрист.
Но докладывать об этом в обер-берг-амт в тот момент смысла не имело. 7 мая 1724 года в Успенском соборе Московского Кремля совершалась первая после принятия Петром I императорского титула коронация. До забот ли «худородного» рудознатца было? Да и не с руки жаловаться на иноземца, которого все еще считали специалистом. Заключение о качестве каменного угля, который прислали в Московский обер-берг-амт управитель Никита Вепрейский из Бахмута и капитан Семен Чирков, было поручено именно ему. (Никсон фактически опробовал тот же донецкий уголь, что и доставленный Капустиным и который Кашпер Вейс в свое время забраковал.) Мнение Никсона было прямо противоположно заключению иноземных пробиреров: «1724 года мая 5-го числа показали мне уголье, которое я пробовал, и оное является изрядно, а пепел из оного синий есть. Такие уголья мы называем в Англии на угольных заводах самыми лучшими... они на всякие потребы угодны...»