Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 42

Под колеса «Волги» убегают асфальтовые заплаты, неровные выемки.

— Следы американских бомб, — поясняет мой сопровождающий, работник ЦК СТМ (1 Союз трудящейся молодежи имени Хо Ши Мина. — Прим. ред.) By Суан Хонг.

— Какие только бомбы не падали на наши головы: фугасные, напалмовые, фосфорные, с телекамерами, направляемые лазерным лучом. Всего враги сбросили около пятнадцати миллионов тонн бомб и взрывчатых веществ. Особенно запомнились мне шариковые бомбы. У нас их прозвали «ананасы». Из контейнеров бомбы-«матери» вываливались сотни гранат, которые при взрыве разбрасывали вокруг тысячи металлических шариков (а позднее — пластмассовых, чтобы хирурги не обнаружили их в теле).

Хонг задирает штанину и показывает шрамы:

— Штуки три засели где-то в ноге...

Рядом с нами пыхтит паровозик, тянет несколько вагончиков, набитых людьми и имуществом. Вдоль насыпи еще валяются обгоревшие, покореженные вагоны, скрученные страшной силой взрывов рельсы. Американцы хотели отрезать Север от Юга: разрушили дорогу № 1 в средней части, разбомбили все мосты, перерезали коммуникации. Но дороги тут же ремонтировали, мосты восстанавливали, наводили понтоны. На себе, привязав к велосипедам, переправляли патриоты оружие — даже ракеты! — тропой Хо Ши Мина.

— Видите, по главной дороге уже везут станки, товары, продукты. Все, в общем-то, восстановлено. Сейчас въезжаем на наш самый большой мост Лонгбьен — «Крепость дракона», — показывает Хонг на ажурное сооружение длиной километра в два, уходящее на другой берег реки Красной.

Мост, построенный еще Эйфелем, притягивал американские самолеты, словно магнит. Его бомбили раз, другой, третий. Рушились вниз фермы. Солдаты, строительные молодежные бригады лезли в мутную воду вздувшейся от ливней реки, борясь с силой течения, устанавливали опоры на самой середине. Появлялись понтоны, шли паромы. И снова рушились бомбы на мост.

Когда началась ханойская «Весна трудовых побед», Лонгбьен восстановили одним из первых, за месяц с небольшим. Пошли поезда, автомобили, люди.

Мы движемся впритирку к пешеходной дорожке, и в окнах машины проплывают улыбающиеся лица строителей. Пожалуй, только не восстановленный пока ажурный верх над серединой моста напоминает о недавнем вое бомб.

— Вьетнамцы боролись за каждый метр дороги номер один, на тысячах переправ наводили понтоны, но только один мост выстоял в открытом бою с вражескими самолетами, — с увлечением рассказывал мне в Ханое работник нашего посольства Рауф Али-заде, большой знаток и любитель истории Вьетнама. — Это мост-легенда Хамжонг, что означает «Пасть дракона», так как мост переброшен через реку Ма между двумя скалами, «зубами дракона». Сам мост — жемчужина в пасти дракона. И достать ее врагам не удалось.

После первых неудачных — в сотни самолетов — налетов американцы построили у почти таких же скал похожий мост и долго отрабатывали бомбежку. Все вроде бы то же, кроме одной неучтенной детали: у этого бутафорского сооружения не было верных защитников, которые, примостившись у скал, отвечали огнем на сыплющиеся с неба бомбы, мины и ракеты. Огневая завеса была непроницаемой. В историю обороны Хамжонга мрачным анекдотом вошло пари опытнейшего американского пилота Дентона. Он должен был по личному приказу бывшего министра обороны США Макнамары уничтожить Хамжонг. Заключив пари с одним, тоже очень опытным, летчиком, который уже вернулся несолоно хлебавши от «Пасти дракона», подполковник Дентон вылетел с полным комплектом бомб, чтобы — по условиям пари — уничтожить Хамжонг с одного захода. И не вернулся.





Сейчас дорогу № 1, связывающую Север и Юг, зовут дорогой Единства. Буйная растительность еще не закрыла всех разрушений войны, но строители укрепляют насыпь, прокладывают запасные пути, разъезды на станциях.

«Волга» стоит у переправы, ждет своей очереди. Рядом строительная бригада — девушки, женщины. Белые блузки навыпуск, свободные брюки, конические «нон» — шляпы из пальмовой соломки. Удобная эта шляпа «нон»! Она прикрывает лицо от обжигающего солнца, в ливень вода скатывается по ее конусу; шляпа широкая, защищает даже плечи. Вот одна из девушек присела на корточки, разложила в шляпе бананы, ест, оживленно болтая с подружкой. После обеда можно той же шляпой зачерпнуть воды и напиться. Вьетнамские друзья подарили мне шляпу, сделанную в провинции Хюэ, с широкой розовой лентой — девушки кокетливо подвязывают ее под подбородком. Она такая прозрачная, что, даже когда девушка закрывается ею от смущения, все равно виден румянец на щеках.

Мой вьетнамский знакомый Вьет, окончивший политехнический институт, воевавший, поработавший на фабрике, словом, человек с солидным жизненным опытом, очень уважительно говорил мне о стойкости, верности, трудолюбии вьетнамских женщин. Он показывал мне, как женщины, вытянувшись цепочками друг за другом, таскают землю на дамбу.

Женщины переносят груз, циновки, траву, уток или рыбу на упругой палке-коромысле с подвешенными, как у медицинских весов, плетеными круглыми чашами-корзинами. Называется это сооружение «куанг гань». Как бы ни была тяжела ноша, девушка идет, словно балерина, в каком-то танцевальном ритме. Так, вероятно, удобнее таскать груз на большие расстояния, пружиня шаги в такт коромыслу. С «куанг ганем» женщины идут десятки километров под палящим солнцем, от деревни к деревне, подчас босиком.

Когда подправляют дамбы, чистят водоемы, приходится копать землю в жиже выше колен. Поэтому штаны закатывают и надевают на ноги нечто вроде высоких, до бедер, полотняных чулок. Воду вычерпывают вдвоем плетеным ведром, к которому по бокам привязана веревка. Если работает один, то плетенку с длинной ручкой подвязывают на веревках к кольям, составленным «козлом».

Женщины незаменимы на поле. Поэтому в традиционной мифологии душа риса, хлеба насущного вьетнамцев, девушка Тхан Люа — покровительница урожая. Вся жизнь земледельца связана с землей, не случайно во многих деревнях могилы предков помещают в центре рисового поля.

Мы ехали полевой дорогой, когда встретили похоронную процессию. Хоронили женщину. Покойная была в преклонном возрасте и трудилась до самой смерти. Она заслужила право лечь в землю, которую обрабатывала всю жизнь. Односельчане, родственники шли за гробом в белых траурных повязках на голове, белых накидках-капюшонах. Звучала резкая музыка, грохотали барабаны. Впереди процессии несли в чашах рис, бананы, ананасы. Те плоды земли, которые выращивала женщина всю жизнь...

На дороге № 1 нам встречались девушки в зеленой военной форме, в пробковых шлем ах со звездой (кстати, эта благородная одежда удобна, прочна, очень распространена и, можно сказать, в моде у вьетнамцев). Еще чаще девушки были в домотканой крестьянской одежде, окрашенной синей или коричневой растительной краской. Любая одежда была им к лицу, девушки были неизменно опрятны и изящны. Каждую работу они делают ловко, экономно тратя силы, скупыми движениями и красиво. Они кротки и приветливы. Грация у вьетнамок прирожденная, и это особенно видно в танце — мне запомнилась танцевавшая на эстраде тоненькая большеглазая девушка в длинном халате с разрезами — «ао зай», гладко причесанная, с алой лентой в руке.

Влюбленные, на европейский взгляд, ведут себя удивительно сдержанно, вроде бы не обнаруживая своих чувств. Сидя на багажнике велосипеда, девушка не держится за кавалера, искусно сохраняя равновесие. И когда двое идут по аллее, то их пальцы едва соприкасаются.

...После переправы, где девушки-строители, словно танцуя, тащили на коромыслах землю, нас задержало стадо буйволов, неслышно шествующих по дороге в облаке пыли. Темно-серые, дымчатые, розовые, они степенно шли, задумчиво поводя головами с серповидными рогами. Сзади верхом на буйволе ехал мальчишка: закинув назад босые пятки, он дергал правой рукой веревку, пропущенную через ноздри животного, — управлял. Буйволы не торопились. У них был степенный и независимый вид. By Суан Хонг не выдержал, выпрыгнул из машины. Невысокий, худенький, он громким криком, резкими движениями в минуту очистил середину дороги. Как-то на переправе он ловко подхватил у пожилой женщины коромысло с тяжеленными плетенками. Увидев мое удивление, Хонг лукаво улыбнулся, прищурив миндалевидные глаза: «Я же из деревни, все умею». Он окончил Московский институт иностранных языков имени Мориса Тореза...