Страница 23 из 42
Впереди возникает какое-то округлое темное пятно. Оно растет на глазах, заслоняет бетонку. Так и есть, навстречу катит «король». Я поспешно притормаживаю, жмусь к обочине. Мимо, обдав гарью, проносится грузовик с длинным баком-цистерной — бензовоз иностранной нефтяной компании. Такие «короли» — главная опасность на нигерийских дорогах. Дело в том, что бензовозы не признают рядности, если говорить по-орудовски, а идут напролом посреди шоссе, неважно, узкое оно или широкое. И горе тому, кто наивно понадеется, что встречный мастодонт уступит узкое полотно дороги, хоть на дюйм отвернет в сторону. Водителей бензовозов подгоняет железное правило: быстрее добраться до бензоколонки, быстрее слить цистерну, быстрее обернуться за новой порцией горючего. Впрочем, это отнюдь не результат лихачества. Поведение громил бензовозов на дорогах диктует воля владельцев компаний, у которых, как говорится, «одна, но пламенная страсть» — найра (1 Найра — нигерийская денежная единица.).
К исходу второго дня, порядком пропыленный и уставший, я приближался к Аргунгу. Северная Нигерия во многом отличается от южной. Здесь — царство африканской саванны. Горизонт распахнулся, ушло ввысь прозрачно-голубое небо. Куда ни посмотришь, всюду безбрежная равнина с серой пластинчатой травой, черными островками колючего кустарника, редкими приплюснутыми деревьями. Совсем недавно в этих местах бушевал харматан — сухой жаркий ветер, дующий из Сахары месяца три кряду. Если во влажном душном приморье харматан — благо: всего лишь сушит воздух и приятно холодит, то в саванных районах — зло: «поджарил» траву, сбил с деревьев роскошное зеленое одеянье, отполировал стволы. К счастью, сахарская «печка» уже иссякла, и саванна ждала с недели на неделю дождей с юга.
Километров за тридцать до Аргунгу пришлось сбавить скорость: на дороге стало тесно, как на африканском базаре. Вместе со мной в одном направлении на ослах, верблюдах, тонконогих аргамаках, велосипедах, автомашинах ехали сотни людей. Весь этот поток, минуя Аргунгу, направлялся прямо к маленькому поселку в километре от него, перед въездом в который над дорогой перекинулась арка из жердей с надписью: «Добро пожаловать в фестивальную деревню!»
Комната, которую мне отвели в мотеле, длинном, одноэтажном доме с плоской крышей, была обставлена, по местным понятиям, почти роскошно. Слева от двери застланная каким-то серым больничным покрывалом узкая кровать. На стене над ней два портрета: главы государства и губернатора штата. Около окна, задернутого цветастой шторой, небольшой стол и два стула. Справа от окна ободряюще урчал в стене кондиционер, нагоняя в комнату желанную прохладу. Впору бы и отдохнуть с дороги, но как усидеть в номере, если рядом, за тонкой стенкой мотеля, готовилось экзотическое празднество.
Итак, первое я выполнил, до места добрался. Теперь полагалось осмотреться. Я вышел на улицу и очутился в центре фестивальной деревни. Напротив уставилась широкими окнами несколько необычная для этих мест постройка, похожая на большой барак, с вывеской над входом «Ресторан». От нее в разные стороны разбегались асфальтовые дорожки к легким баракам поменьше, которые в Нигерии носят название рест-хаузов — домов для приезжих.
— Санну да рана, батуре! (Добрый день, белый человек! (хауса).) — раздался вдруг рядом чей-то хриплый голос.
— Санну да рана, — машинально ответил я и обернулся.
Справа от меня (откуда только взялся?) почтительно склонился нигериец с впалыми щеками. Он заговорщически поманил ладошкой, затем спрятал руки под балахон и, не оглядываясь, направился к навесу неподалеку от мотеля. Заинтригованный, я последовал за ним. Вот оно что! На пестрых ковриках нигериец разложил свои товары. Батуре, считают местные торговцы, всегда при деньгах и падки на здешние сувениры. Почему бы не зазвать такого человека в лавку, глядишь, поддастся искушению, что-нибудь купит.
С ближнего коврика на меня, оскалившись, уставились высушенные крокодильчики. Тут же кольцами лежали чешуйчатые шкуры питонов, сверкали бисером браслеты, кошельки, пояса, сумочки. На отдельном коврике были разложены потемневшие старинные мечи в кожаных ножнах, копья с зазубренными наконечниками, охотничьи ножи. Как ни экзотичны были эти сувениры, они меркли рядом с резными масками из красного и черного дерева. Ничего злобного, угрожающего. Напротив, линии плавны, мягки, каждая из масок — искусное творение неизвестного мастера. Я было потянулся за маской, что показалась мне наиболее красивой, но вовремя остановился, вспомнив, что уже купил в Лагосе схожую с этой. Чтобы не огорчать торговца, выбрал для своей коллекции крокодильчика.
В фестивальной деревне было оживленно. По дорожкам не спеша прохаживались в одиночку и группами нигерийцы. Они о чем-то горячо спорили, весело смеялись, обнажая крепкие белые зубы. Преобладали мужчины. Большинство было одето в легкие хлопчатобумажные рубашки и шорты. В толпе выделялись важного вида нигерийцы в агбадах — длинных, до пят просторных балахонах.
Я пересек большую — впору в футбол играть — безлюдную площадь. На дальнем ее краю хлопал на ветру полотняный тент, укрывающий от жгучего солнца трибуну для почетных гостей. За деревней — всех она вместить не могла, к тому же большинству нигерийцев не по карману номер не то что в мотеле, но даже в рест-хаузах — табором расположились участники предстоящего празднества. На вытоптанной траве пестрели циновки, коврики, лежала снасть — сетки, натянутые на деревянные полуобручи, и калебасы — круглые, как шары, полые сосуды из тыквы. Дымились костры, в небольших котлах булькало какое-то варево, и ветер разносил вокруг аппетитный запах. Атмосфера была абсолютно будничной. Съехавшиеся рыбаки, казалось, и не думали о завтрашних соревнованиях. Одни хлопотали у костров, другие, собравшись в кружок, что-то горячо обсуждали, третьи проверяли снасти.
— Из каких мест? — спросил я одного из них.
— Подержи-ка! — попросил он, не отвечая на вопрос. Рыбак накинул на себя сетку и, сидя под этим кисейным колпаком, стал тщательно проверять ячейки. Я терпеливо ждал, понимая, что присутствую при ответственнейшем моменте, от которого, быть может, завтра будет зависеть очень многое.
— Из Имогу, нна укву (Господин (ибо).). Может, слышали? — соблаговолил наконец ответить нигериец, стягивая капроновой ниткой порванные ячейки.
Самому рыбаку, как выяснилось из разговора, попасть на фестиваль было бы не по карману. При самых скромных расходах для этого нужно сорок-пятьдесят найр, а ему и за два месяца столько не заработать. Но нигерийцы — народ отзывчивый, готовый, если нужно, отдать соплеменнику последнее. Моего собеседника, как самого достойного из деревенских рыбаков, выбрали на сходке и тут же пустили шапку, а точнее калебас, по кругу.
— Каждый штат прислал свою команду, с ними тягаться будет ой как трудно. Но и нас, одиночек, вон сколько, — рыбак указал на табор. — Повезет, так и моя деревня не будет обойдена почетом.
Вскоре сетка была залатана, и я распрощался с рыбаком, пожелав ему удачи.
Тропинка в выжженной саванне вывела меня к Аргунгу. На окраине за мной увязались курчавые мальчишки, которые бежали вприпрыжку и кричали: «Батуре! Батуре!» Нет, они ничего не пытались выпросить. Просто сам вид белого человека был для них развлечением. Аргунгу — городок низкий, приземистый, к тому же весь вязкий от песка. Проходишь, с трудом переставляя ноги, квартал-другой и словно на сказочном ковре-самолете переносишься в нашу старую Среднюю Азию. Только глинобитные дома с плоскими крышами и башенками по углам прячутся здесь за пышными кронами саванной пальмы дум и огненной акации. Каждый дом, как крепость, обнесен высокой стеной, скрывающей от постороннего глаза внутренний дворик. По улицам-расщелинам бродят козы, в пыли копошатся тощие, встрепанные куры. У встречного нигерийца я разузнал, как пройти к дворцу местного эмира. Но, увы, побывать там не успел. В Африке темнеет быстро. Красный диск повисел над мутным маревом, а потом скатился за горизонт, будто сдернул его с неба тот самый гоголевский черт, который уволок месяц в ночь перед рождеством. Пришлось возвращаться. В фестивальной деревне светились электрические огни, звучала музыка. Там, где на окраине расположились рыбаки, полыхали костры, поднимая столбы искр в звездное небо. Табор чем-то походил на военный лагерь накануне сражения...