Страница 38 из 47
* * *
- Смотри, сержант, Логунов к нам добирается, - сообщил Булатов. - Зачем сюда ползет? Здесь помирать придется.
- Чего это его понесло? - удивился и Угольников. - По полю, как заяц скачет.
- Раз торопиться к нам, значит по делу, - рассудил Мозжилкин. - Просто так, чтобы поговорить, не побежал бы.
- Подождал бы со своим делом.
- Видно не может ждать...
- Так не добежит же. Срежут мужика.
- Не, не срежут. Раз бежит под огнем, значит дело важное. Значит повезет. Оно так бывает, добежит, - решил Мозжилкин.
И верно, повезло Логунову, добежал. Точней - дополз. Последних метров тридцать - только ползком, головы не поднимешь. Пули, как шмели вжикают, непонятно как не зацепило. Дополз и рухнул на "пятачок".
- Ты чего?! Жить надоело?! - сердито встретил его Угольников.
Объяснять было некогда. Сейчас Григоренко огонь откроет.
- Всем лечь! - закричал Логунов. - Всем лечь!
Никто не послушался: чего ложиться, дело к концу идет... Надо фрицев встречать.
- Сейчас наши ударят! - рявкнул Логунов. - Первое орудие, осколочными! Ложись!
Дошло. Поняли. Такая вот хрень получалась... Прицел пять, по своим опять... Наши - по своим. А!.. Все равно умирать, так с музыкой, вместе с фрицами... И хлипкая надежда: а может обойдется, может не зацепит... Рухнули, вжались в землю.
И Логунов лег. Легче стало на душе. Сумел добежать, сумел предупредить, а это главное.
Тут и рвануло. Вроде, сразу за бруствером. В небо столб земли и осколки над головой зашелестели, достали аж за дальний край "пятачка". И еще раз рвануло, опять где-то рядом. И еще... Не знаешь, куда следующий снаряд угодит...
Последнее дело, вот так лежать. Когда бой идет: ты стреляешь, в тебя стреляют. Занят. Каждую секунду занят. Думать некогда и бояться некогда.
А если лежишь под огнем. Просто лежишь. Бывает у солдата на фронте подобное "свободное время". Тогда и начинаешь думать. Всякое в голову приходит. Потом не все и вспомнишь. А вспомнишь, так никому рассказывать не станешь.
* * *
Григоренко остался возле прицела. Сел на станину и смотрел в сторону "пятачка", где находился расчет Угольникова.
Гольцев так и не понял, что Григоренко сделал. Ну, выстрелил несколько раз. Так он и раньше стрелял. А Птичкин и Трибунский достаточно повоевали, чтобы понять. И смотрели на парня с удивлением и великим уважением.
- Ты такой наводчик, Григоренко, - Птичкин не мог найти подходящее слово, которое могла бы объяснить, какой Григоренко наводчик. - Такой наводчик... Понимаешь, Григоренко, таких наводчиков вообще не бывает. Как ты это сумел? Десять снарядов уложил...
Григоренко не ответил. Будто и не услышал. Лицо у него было усталым, осунулся, будто весь день мешки таскал, или грузил что-то тяжелое... Все обошлось. И он не мог понять, как это получилось. Не верилось ему, что все обошлось. Есть в баллистике какая-то умная формула, которая объясняет закономерность рассеивания при стрельбе. И по этой формуле, хоть один снаряд, из десяти, да должен был лечь на "пятачок". А больше и не надо было. Григоренко этой формулы не знал. Он, кажется, даже не знал, что такое "баллистика". Просто понял, что стрелять надо и очень боялся, что снаряд может уйти к своим. Но обошлось. И сейчас, когда все кончилось, у него, внутри как будто что-то оборвалось. Ничего ему сейчас не хотелось, ни стрелять, ни разговаривать, ни думать. Просто сидел бы и смотрел в никуда.
* * *
Еще один снаряд ударил совсем рядом... Еще один... "Сейчас еще... - Логунов вжимался в стенку "пятачка"... - Куда ударит следующий? - А следующего не было. - Должно быть десять, - соображал Лгунов. - А сколько прошло? Надо было считать... Нет, наверно все... Кажется получилось. Надо встать и посмотреть. - Вставать не хотелось. Если бы сейчас командир приказал - вскочил бы. - А приказа нет, значит можно лежать... Вдруг вспомнилось: он сам сейчас командир взвода. Ему и вставать первым, и других поднимать".
Логунов встал, быстро глянул за бруствер. Там воронки и тела убитых автоматчиков, тех, кого достали осколки. А остальные? Остальные далеко. Остальные скатываются в овраг. Молодец Григоренко. А расчет лежит. Все целы. Обошлось! Получилось!
- Встать! - отдал команду.
Поднимались медленно, прежде всего смотрели за бруствер, потом друг на друга.
- Никого не зацепило? - спросил Логунов.
- Вроде никого, - неуверенно протянул Мозжилкин.
- Не, обошлось, - подтвердил Баулин.
- Меня, кажется, - Угольников поднял руку. Рукав гимнастерки был мокрым от крови.
- Давай перевяжу, - Мозжилкин вынул перочинный нож, разрезал рукав... Рана была небольшой. Полоснуло осколком, будто порезало, но неглубоко и кость не задело. С таким ранением и в санбат идти неудобно.
Мой осколочек, - занудно возник Баулин. - Мы же рядом лежали. Мне он и предназначался. Ошибочка, значит, произошла.
- Ты, Баулин, это прекрати, - отчитал его Угольников. - Следующий раз ложись подальше от меня, да и от всех остальных. Чего это мы за твою невезучесть рассчитываться должны. Или в другой взвод переходи. Вы посмотрите на него: сам невезучий, а его осколки ко мне летят...
- А Глебов что? - только сейчас увидел лежащего на земле Глебова Логунов.
- До того, - сообщил Угольников. - Как раз перед тем, как ты пришел. Шальная пуля. А бить по своим, ты что ли приказал?
- Не по своим, по фрицам.
- Хм-м... - Угольников посмотрел за бруствер, рядом, метрах в двух виднелась воронка. - Отчаянный ты мужика, Логунов, - признал он. - Я бы не сумел.
- Так побили бы вас автоматчики.
- Побили бы, - согласился Угольников. - Но все равно не сумел бы. Птичкин стрелял?
- Нет, твой Григоренко.
- Рыжий!.. - изумился Угольников. - Как это ты его заставил? Да он у прицела всего раза три - четыре стоял.
Логунов и сам удивился, как это он понадеялся на Григоренко.
- Некому больше было стрелять... А Григоренко сумел. Чего сейчас об этом говорить...
* * *
Со стороны Лепешек, на высотку поднялся танк. Железная коробка и пушка торчит. Издалека не разберешь: наш или немецкий. Танк он танк и есть.
- Этого нам еще не хватало, - увидел танк Угольников. - Все, хватит мотать, завязывай, - велел он Мозжилкину. - Баулин, Булатов, вы что, не видите?! Разворачиваем орудие.
- Не надо, наши, - остановил солдат Логунов.
- Так ведь оттуда фрицы, - напомнил Угольников.
- Нет там больше фрицев. Наши идут. Они немецкие танки разбанзали. Сейчас с автоматчиками разберутся.
* * *
Автоматчики были возле края балки, когда кто-то из них заметил танки. И конечно же, решили что это свои, немецкие танки, которые пошли в обход оврага, через Лепешки, чтобы уничтожить орудия. Увидели и остановились... Поняли, что артиллеристам сейчас будет не до них. Артиллеристы обречены. Сейчас можно уже не ползком и даже не пригибаясь, идти к высотке, где стояли орудия и покончить с ними...
Они и шли. С одной стороны, к орудию приближались танки, с другой - цепи идущих в полный рост автоматчиков.
Когда ударили танковые орудия. Раз, другой, третий. Тогда поняли, что это за танки и повернули. Кто сумел добежать до оврага, тот спасся. Десятка два автоматчиков выбрались из балки и скрылись за холмом.
* * *
"Тридцатьчетверки" подошли к позиции артиллеристов. Люки открылись, из них вылезли танкисты. Все невысокие, молодые, в черных промасленных комбинезонах.
- Все! Отстояли Лепешки! - веснушки у лейтенанта Иванова светились, будто их специально начистили по такому случаю. - Видели, как мы их?! Комбриг у нас и стратег и тактик. Это он подсказал: пропустить и ударить с тыла. На машинах ни одной царапины. И твои ребята сильны! Ничего не с кажешь, снайперская стрельба! Головной танк с первого снаряда завалили. А автоматчиков, автоматчиков этих сколько положили... Был у них "Дранг нах остен", теперь "Драп нах вестен!" Только у них, чтобы драпать, почти никого не осталось.