Страница 14 из 47
- Глянем... - глаза у Григоренко разгорелись.
- Вот теперь тебе должно быть совсем хорошо. - не скупился голос на ласковые слова. - Я, когда домой вернусь, всем про тебя рассказывать стану.
- Может не надо, - усомнился Птичкин. - Пусть...
- А мы издаля, - прошептал Григоренко. - Мешать нэ будэмо. Тильки одним воком. Вин и нэ почуе.
- Ну-у пошли...
И они пошли. Тихо. На цыпочках. Осторожно, неслышно обошли бруствер.
За щитом стоял Огородников. Один.
Он неторопливо протирал прицел белоснежным шелковым лоскутком - парашютиком от трофейной осветительной ракеты.
- Ты у меня лучше всех, - Огородников отступил на полшага, оглядел свою работу и остался доволен. Шелковый лоскут он положил в карман и ласково провел рукой по казеннику. - Красавица ты моя. Ты их не бойся, ты их с первого снаряда бери: и "тигров", и "пантеров", и "фердинандов", и всех других зверюг... Будь умницей. Тебя сам комбат Барышев уважает. А он хороший человек. Вчера я домой письмо послал. Мамане и батяне, и Вале... Про тебя тоже рассказал. Хорошая у меня Валя, веселая. Она тебя тоже любит, так что ты старайся... А, знаешь, что мне Валя написала? Я тебе прошлый раз рассказывал, так это еще не все...
Огородников по-прежнему на замечал гостей.
Лицо у Григоренко расплылось в широчайшую улыбку, и он уже открыл рот, чтобы сказать что-то веселое и ехидное. Но не успел, потому что перед его длинным носом появился вдруг здоровенный кулак Птичкина. А второй рукой Птичкин наклонил к себе голову Григоренко.
- Человек с пушкой разговаривает, - прошептал он. - Понимаешь, салага, с пушкой! Она у него живая. Друзья они. Попробуй только вякнуть!
- Та я ж ничего, - так же шепотом, обиженно ответил Григоренко. - Хиба ж я нэ розумию?! Вин розумие, а я ни. Хай балакае на здоровьечко. Пидэмо до коновала.
- Только тихо...
Они отступили за бруствер и сделали полукруг, чтобы не помешать Огородникову. А тот по-прежнему разговаривал с пушкой, и они понимали друг друга.
* * *
Литвиненко с кухней приехал раньше обычного. Был он в добрейшем расположении духа. Все, что вокруг него происходило, казалось повару прекрасным. А в каше, сегодня, как никогда ранее, было много свиной тушенки. Нашли все-таки для страдальца зубодера. В армии, как утверждал еще генералиссимус Суворов, все есть, надо только поискать... Нашли. А там - пару минут терпения и повар Литвиненко из страдальца превратился в счастливчика. Как хорошо становится человеку, когда его избавляют от больного зуба, знает только тот, кто прошел через подобное испытание. Какое это, оказывается, счастье. Делай, что хочешь, и думай, о чем хочешь. А еще - имеешь возможность осторожно ощупывать кончиком языка место, где еще вчера находился источник умопомрачительной боли.
Первым делом Литвиненко передал солдатам два больших походных термоса.
- Вам отдельно от полка отправляться, так это вот каша. Чтобы горячим и пообедать могли, и поужинать. А здесь вот свежий хлеб, только утром испекли, - он подал большой бумажный мешок, в котором было не меньше десятка буханок. - А тут еще, для любителей повеселиться, десяток банок "Второго фронта", - повар подал второй бумажный мешок, такой же большой, но заполненный едва на четверть. - А теперь налетай, братва, сегодня гречкой кормить буду.
Литвиненко обступили. Грех упускать момент, когда повар добр и бесконечно щедр. Тем более, солдаты всегда старались как следует поесть перед дорогой. Кто знает, как там будет дальше? Литвиненко знал, что взвод уходит куда-то, отдельно от полка, а главное - отдельно от кухни, и насыпал щедро.
* * *
Гогебошвили поел, взял у повара кружку горячей водички и стал править на ремне бритву.
- Ты чего это? - подошел к нему Малюгин. - Мы же с тобой сегодня утром брились. Твоя проволока еще и не отросла как следоваеть.
- Григоренке голову надо побрить.
- Не связывался бы ты с рыжим, - посоветовал Малюгин. - У него такие лохмы - бритву посадишь. Там сначала машинкой как следовает пройти надо. На худой конец - ножницами. А бритвой уже потом.
- Получил приказ от комбата. Командиру не могу отказать.
- Так тебе Григоренко и дастся. Он как твою бритву увидить, враз сбежить.
- Зачем сбежит? От такого хорошего дела никто не бегает. Спасибо скажет. Григоренко, - позвал Гогебошвили, - иди сюда, дорогой, очень важное дело есть. Только для тебя, дорогой.
Придерживая левой рукой котелок с кашей, подошел Григоренко. Продолжал неторопливо есть. Остановился.
- Чого тоби, кацо?
- Давай голову брить будем, - дружелюбно предложил Гогебошвили. - Смотри, - он взмахнул бритвой, - как шашка, сверкает. Малюгин мыло дает, целый кусок. У фрицов французское мыло на Украине добыли. Понимаешь. Такой вот хороший трофей. Прямо как адикалон "Шипр" пахнет. Даже еще лучше.
- Какое мыло, - возмутился Малюгин. Не для того он трофейное мыло прибрал, чтобы у Григоренко патлы брили... - Нет у меня никакого мыла.
- Не мешай, дорогой, принципиальный разговор идет, приказ комбата выполнять надо, а ты с каким-то мылом лезешь... Зачем мешаешь!
- Да я ничего, - опешил Малюгин. - Немного, конечно, есть. Раз такое дело - могу дать.
- Вот и хорошо. Садись, Григоренко, не стесняйся. Кашу потом скушаешь. Сейчас я тебя брить буду. Как комбриг Котовский станешь. Знаешь, был такой в гражданскую. Герой! Совсем на него похож станешь. Самый красивый будешь.
- Это того... не-е-е... - попятился Григоренко. - Я и так красивый.
- Ай-яй-яй, - покачал головой Гогебошвили. - Почему не хочешь? Сам комбат Барышев он нем думает, хороший совет дает. А он боится с клочком шерсти расстаться. Они же у тебя все равно рыжие... Садись, дорогой, кушай свою кашу. Я уговаривать буду.
- Ховай свою шаблюку, - Григоренко отступил еще дальше. - Бо брить голову я у тэбэ нэ стану. Пиду до Угольникова, хай машинкой скубэ... - И он ушел подальше от Гогебошвили, чтобы спокойно доесть кашу... А там видно будет. Не хотелось Григоренко лишаться своей шевелюры, но понимал: раз комбат приказал, то придется. Но лучше уж машинкой...
- Не хочет, - развел руками Гогебошвили. - Ничего не понимает человек. Совсем несознательный. Сам сейчас бриться буду.
- Второй раз за день? - удивился Малюгин.
- В бой идем, - блеснул зубами Гогебошвили. - Сам понимаешь, дорогой, в бою человек красивым должен быть. Как пойдешь в бой небритым? Все удивляться будут.
- Так это молодым покрасоваться. А мне уже ни к чему.
- Человек всегда молодой, пока хочет быть молодым. На Кавказе человек в семьдесят лет молодой считается. А тебе сорока нет, какой ты старик? Будешь бриться, совсем молодой станешь. Всегда красивым будешь.
- Ну-ну, - сказал Малюгин и взялся за кашу. А когда очистил котелок, подумал-подумал и пошел к повару за горячей водой. Хотя, обычно, брился он не чаще чем раз в три дня. Кто его знает, Малюгина, возможно он поверил Гогебошвили и решил стать еще красивей.
* * *
Мозжилкин и Огородников пристроились возле машины. Они были одногодками. Но крупный Мозжилкин выглядел старше своих лет, а невысокий, щуплый Огородников так и остался мальчишкой. В свободное время наводчики (элита у артиллеристов) любили посидеть вдвоем. Вот и сейчас они ели кашу и неторопливо беседовали. Один из под Чебоксар, другой из под Рязани - почти земляки.
- Хороша каша, - похвалил Огородников и работу Литвиненко, и сам продукт. - Я до армии никогда гречневую кашу не ел. У нас почему-то гречку не сеют. Приеду после войны домой, достану семена и буду выращивать. Такая каша всем понравится, все с удовольствием есть будут.
- У вас гречиха, видно, не растет. Климат не тот, или земли не годятся, потому и не сеют.
- Как это не растет? У нас все растет. И климат у нас очень даже тот. У нас рожь знаешь какая? Как мой рост. Картошку - с каждого квадратного метра целый мешок собираем. А ты говоришь: "не растет". У нас куры самые большие в стране. Прямо как гуси. И яички они несут громадные, вот такие, - Огородников пальцами рук изобразил размер яичек, которые несут куры Чувашии.