Страница 5 из 64
Моды менялись, как по двойной спирали, один за другим в моделях оживали старые элементы, над которыми довоенные мастера работали еще десятки лет назад: поэтому они думали — раз для них в этом нет ничего нового, достаточно перенести на костюм старые элементы, и он станет модным. Все как будто ладилось, получалось правильно, опытной рукой можно было иногда и подправить, и подгладить, но все же клиенты замечали, что костюмам не хватает той элегантности, которая на картинке в журнале мод. Это вызывало недоумение. Почему? А причина крылась в самой основе — в системах покроя, по которым работали старые мастера. Системы рождались, отживали свой век и отмирали, уступая место другим, более сложным, более соответствующим замыслам модельеров.
В разных странах мира системы разрабатывались, перерабатывались и из года в год совершенствовались, работали целые институты, стремясь к элегантности кроя и экономии материалов. Старым мастерам уже казалось невозможным освоить эти системы. Они обучились своему ремеслу по книгам Кадикиса, по системе Кадикиса, когда для раскроя костюма требовалось всего около двух десятков формул, а теперь приходилось работать по методу Мюллера из Западной Германии, разработавшему уже около двухсот формул. Если новые книги институтов моделирования и доходили до старых мастеров, то заглянув в них, они находили их слишком сложными и не признавали. Зачем напрягать мозги какой-то алгеброй, если «по Кадикису» просто и ясно: раздели объем бедер на четыре и прибавь один сантиметр. Зачем ломать голову, если заказчиков полно — целые очереди — и платят они те же самые деньги?
Вильям Аргалис принадлежал к поколению, которое начинало свою карьеру закройщика не с метлы в мастерской хозяина, а после окончания техникума, и с алгеброй Вильям справлялся без особых усилий. К счастью, ему не чуждо было и профессиональное честолюбие.
И если Вильям малость и заколебался перед тем, как нанести удар по авторитету старого мастера, то дело было не в нем самом — в себе он был уверен — Вильям опасался за свою бригаду швей; ведь он работал не в ателье высшего разряда, а в мастерской второй категории. Ладно, решил он наконец, — если что не получится, сам посижу за машинкой.
Но и на сей раз пиджак на завмаге сидел как литой и Цауна весело болтал, пока Вильям булавками наживлял высоту плеч:
— Вы, мастер, меня совсем разорите! Если у человека такой превосходный портной, как вы, он уже не может спокойно пройти мимо отреза. Руки сами тянутся к кошельку в кармане. Это, наверно, уже десятый костюм, который вы шьете, не так ли?
— Примерно.
— Ну, это не так уж много. Был такой французский писатель Бальзак, так после его смерти осталось сто жилетов. Жаль, что теперь жилеты не модны, в жилете я всегда чувствую себя очень удобно. Пиджак малость мешает, когда надо что-нибудь перенести или поднять. Теперь ведь директор магазина — наполовину грузчик — частенько самому приходится вкалывать. В подсобные рабочие на склад никого не заманишь… Что, уже все? Просто жаль снимать!
— Зайдите денька через три. Думаю, костюм будет готов.
— Ничего, ничего, — махнул рукой Цауна и начал одеваться, — мне не к спеху. Поспешишь — людей насмешишь.
Одевшись, Цауна ловко открыл портфель, вынул большую, завернутую в папиросную бумагу бутылку и поставил ее на стол.
— «Гавана клаб». По чайной ложке, отходя ко сну, или по стакану по утру, хи-хи-хи!
— Спасибо! — Вильям привычным движением поставил бутылку в небольшой шкафчик. Там она звонко стукнулась о другие — уже пустые.
— До свидания!
— Всего хорошего!
Цауна, должно быть, не успел еще выйти на улицу, как Саша уже был тут как тут.
— Ну как? Хорошая водка?
— Нюх у тебя хороший. Уже под градусом?
— Немного. Совсем чуть-чуть.
— Иди, работай!
— Какая уж работа, если подчиненному приходится выпить не только свою порцию, но и за начальника.
— Иди, меня люди ждут!
Саша вовсе не обиделся за то, что его прогнали гладить. Он никогда и ни на что не обижался.
Клиентов набралось с дюжину или даже больше, но Вильям управился быстро — в отличие от «старых мастеров» на примерку он много труда не затрачивал. Больше времени у него уходило на раскрой: система Мюллера требовала точности.
Как только Вильям разложил материю на столе и заточил мелок, снова появился Саша.
— Послезавтра двадцать первое число, — сказал он.
— Ну и что? — угрюмо спросил Вильям.
— День работников пищевой промышленности. Я прочитал в календаре. Булки ем? Ем. Значит, я просто обязан выпить за пищевиков. Ты ведь тоже ешь хлеб. — Саша со свойственной пьяницам настойчивостью не принимал никаких возражений.
— Если ты выпьешь еще рюмку, будешь совсем в стельку.
Вот это уже было неправдой. Старый Саша никогда не напивался в стельку, он всегда держался на одном уровне опьянения и, выпив, не шатался по мастерской, а работал.
— То, что я выпил раньше, уже испарилось возле моей горячей печки.
Вильям махнул рукой.
— Смотри, только одну! — пригрозил он.
Саша достал из шкафчика бутылку, отвинтил металлическую пробку, налил себе стакан и выпил.
— Вот это вещь! — выдохнув, похвалил Саша. — Хочешь?
— Нет.
— Ну, а если хорошенько подумать? Ведь полегчает: вчера мы все-таки перебрали.
— Занесла нечистая этого балбеса с его спиртом.
Саша уже наливал.
— Половинку, — предупредил Вильям.
Ром вкатился в горло легко и нежно, как шарик.
— Ладно, надо идти утюжить! — Саша поставил бутылку в шкафчик. — Зайду потом.
Вильям разложил на ткани выкройки, отметил контрольные размеры, обвел контуры больших выкроек и, стирая их, подогнал к контрольным. Дальше шли мелкие детали. Ничего нового для него в этом не было, порядок выкроек почти не менялся, и полстакана рому, конечно, помешать не могли. Наоборот, — он взбодрился. Вильяма тревожило только то, что он все чаще теперь выпивал по утрам. Несколько лет назад в мастерской браться за стаканы осмеливались только после закрытия, теперь это делали уже после обеда, а сам он нередко начинал еще раньше, хотя проснувшись утром, твердо обещал себе: сегодня ни капли. Вначале тревогу вызывала неспособность сдержать данное себе слово. Затем еще большую тревогу вызывало то, что он уже каждое утро обещал себе не пить, но всякий раз нарушал это решение без особых угрызений совести.
— Товарищ Аргалис, к телефону! — позвала приемщица.
Вильям по голосу узнал Цауну.
— Уважаемый мастер, у меня предложение, достойное внимания!
— Да, я слушаю, — Вильям думал, что Цауна захочет изменить фасон пиджака. Кое-что еще можно было сделать.
— Предлагаю пообедать вместе.
— Хм…
— Не откажите, сделайте милость! Это будет не простой обед. Во всяком случае, я надеюсь.
— Надо подумать…
— Мастер, я буду ждать! Спускайтесь ко мне в магазин, когда освободитесь от неотложных дел. До свидания!
Вернувшись в свою комнату, Вильям решил пропустить еще полстаканчика. Рома в бутылке заметно поубавилось — верный признак, что Саша приходил еще раз. Нет, уж лучше идти обедать, чем нализаться здесь с Сашей!
Магазин Цауны был недалеко. Он располагался за углом — в неоштукатуренном кирпичном здании, и из-за больших витрин помещения его хорошо просматривались. Магазин был небольшой: здесь работало всего несколько продавщиц, но находился он на бойком месте, выручку он тоже давал приличную — покупателей тут всегда полным-полно.
Длинные хромированные штативы тянулись во всю длину зала, на них пальто и костюмы висели так, чтобы покупатели могли товар поближе рассмотреть и пощупать. Это им нравилось, и покупали здесь охотно.
Вдоль внутренней стены расположились примерочные кабины, возле них стояли продавщицы в голубых халатах.
За примерочными кабинами — дверь с респектабельной черной табличкой «Директор», за ней крутая лестница вела в подвал. Была еще вторая лестница, которая вела во двор. Это служебный вход — по утрам, когда магазин еще закрыт, этим входом пользовался персонал, сюда подвозили товар и подъезжали инкассаторы. Обе лестницы вместе как бы образовывали букву «V», которая нижней точкой упиралась в склад, забитый такими же штативами и вешалками, как и наверху.