Заставь меня помечтать

Шаги по лестнице отзывались в Зинином сердце громким стуком. Даже если их совсем не было слышно, Зине от страха казалось, что они гремят на весь дом. Дверь с грохотом распахнулась и перед Зиной предстала Мина, полная гнева и ненависти. Её чёрные глаза метали гром и молнии.

- Ну что, гадина, - шипела Мина-кобра, - думаешь, что влезла в постель к моему брату и останешься здесь навсегда? Я же тебя предупреждала, никакого флирта. Теперь пеняй на себя.

- Спокойно, сеньора Мина, у нас и правда, нет никакого флирта, - пыталась оправдываться Зина. Но её оправдания летели в пустое пространство. Мина от гнева её не слышала. Она оставалась глуха ко всем доводам, которые Зина старалась привести. Она слышала только себя, свои слова и больше ничего.

- Убирайся вон и без выходного пособия, - кричала в сумасшедшем припадке Мина. От злости её так колотило, что Зине казалось, ещё чуть-чуть, и та упадёт на пол и забьётся в конвульсиях.

Зина испугалась не на шутку. И всё же, чтобы хоть как-то себя защитить от неправедного гнева, она произнесла фразу, за которую потом будет себя ругать. Но сказанного уже не воротишь:

- Не Вы меня нанимали, не Вам и увольнять! – выкрикнула она в ответ на грозные визги хозяйки.

- Что? – оскалила свои огромные зубы Мина, - ты ещё противоречишь? Ну, ладно. Пеняй на себя. Не хотела я тебе уж совсем делать гадости, но ты сама виновата.

Мина развернулась и быстрым шагом помчалась в гостиную, где на стене висел телефон.

- Полиция, - услышала Зина «магическое», в смысле «ужасное» слово, - я хочу сделать заявление.

Какое заявление Мина делала, Зина уже не слышала. Её как ветром сдуло. Все вещи, которые она принесла туда, всё осталось на месте. Зина только успела надеть ту одежду, в которой пришла сегодня, захватить сумку с документами, без которых никуда не ходила и тихонько выскользнуть. Выскользнуть так, чтобы этого не заметила разъярённая женщина.

От страха Зина не понимала, что она делает. Она летела в неизвестном направлении, только бы её не увидела полиция и не загребла в участок. Если это произойдёт, то её депортируют буквально за сутки, и тогда прощай Ольгина квартира, Фёдора машина и Зинино обеспеченное будущее.

Зина бежала по извилистой улочке и лихорадочно соображала, что ей делать. Наверное, нельзя и домой к себе. Вдруг Мина знает её адрес? Тогда что? Позвонить Алевтине? Вот. Точно. Нужно поговорить с подругой. Может, что посоветует.

- Алло, Аля, у меня трындец! – закричала Зина в трубку.

- Что случилось? – испугалась Алевтина. Такой интонации в голосе подруги она ещё не слышала.

- Ничего не случилось, - нервно хохотнула та в ответ, - если не считать того, что меня сейчас разыскивает вся полиция Неаполя.

- Ты серьёзно? – не поверила Аля.

- Нет, шучу, - ещё больше распсиховалась Зинаида. – Это теперь шутки такие. Аля, ты что, не понимаешь, у меня на хвосте полиция, и я не знаю, что мне делать!

- Так. Не паникуй! – в голосе подруги Зина услышала уверенность, которой ей сейчас так не хватало. – Ты не бегай, как ненормальная, по всем закоулка с целью спрятаться. Всё равно не спрячешься, а отправляйся прямиком в нашу «Пиццерию» и затаись там, как мышь. Пересидишь в ресторанчике ночь, а утром, если полиция к нам не заявится, вернёшься домой. И уже потом придумаем, как тебе быть.

Зина поняла справедливость Алиных слов. Мотание по закоулкам ни к чему не приведёт. В Неаполе есть такие улицы, где иностранцам лучше не показываться. Именно там, в борьбе с преступностью, больше всего и шастает полиции. Ничего не оставалось делать, как сесть в автобус и поехать на улицу Караччиоло.

Зина не любила пить. Можно на пальцах посчитать, сколько раз она напивалась в своей жизни. И то на одной руке, потому что пальцев вполне хватало и на ней.

Но сейчас Зину понесло. Так всегда бывает, когда хочешь напиться, никогда не напьёшься и наоборот. Хочешь остаться трезвым – будешь пьяным вдрызг.

Всё так и случилось. Зина совсем не хотела напиваться. Она хотела только немного расслабиться, чтобы руки не дрожали, и сердце отпустило страх, который выматывал всю душу.

Но, видать, на голодный желудок, да ещё от стресса, который она только что перенесла, Зина назюзюкалась, что говорится, в стельку. Этот лимончино,- какая зараза придумала такой ликёр? – пился настолько легко и вкусно, что Зина совсем и не заметила, как оказалась пьяна.

Весь вечер и пол ночи она кляла себя за то, что не ушла сразу, когда Мина ей предложила это сделать, а стала в позу. И весь вечер и пол ночи она опрокидывала в себя рюмку за рюмкой, чтобы справиться с тем, что ругала себя за это.

Итальянцу, некрасивому и неизвестному, который присел за её столик, она всё время задавала один и тот же вопрос:

- Ну почему я сказала Мине, что не она меня брала на работу? А? – вместо «А?» у неё получалось «Ак», потому что, от выпитого в таком количестве спиртного Зинаида уже внятно не говорила, а просто икала.

Неизвестный итальянец только масляно улыбался, гладил её по руке и куда-то приглашал.

От ликёра Зина стала смелой, она ругала полицию, всю итальянскую систему и плела заплетающимся языком жалобные песни насчёт несчастной доли нелегалов.

Она настолько опьянела, что ей вообще было уже на всё наплевать, поэтому она, не думая, куда идёт и что делает, вышла вслед за незнакомцем и села к нему на заднее сидение в машине.

Чего она с ним поехала, Зина не знала, но, видать, это был перст судьбы.

Всё это станет ясным потом, ну а пока, от безысходности, от отчаяния, от каких-то необоснованных обид, Зина влезла в чужой автомобиль и её повезли в чужом направлении. Но ей было всё равно.

В машине Зина продолжала выяснять отношения с эфемерными полицейскими. Она уже научилась размахивать руками так же, как и местное население. Только добавила в этот жест и свою нотку. Обзывая полицейских итальяшками-какашками она, ничего не соображая, ещё и крутила им комбинации из трёх пальцев, то есть дули.

Всю долгую дорогу Зина громко ругалась и кричала. Неаполитанец, который так опрометчиво пригласил её с собой по каким-то, только ему известным надобностям, начинал понемногу нервничать. Он, привыкший к женщинам своего воспитания, никак не мог понять славянской души. А Зинина душа жаждала выхода.

Неаполитанец, глядя в зеркало заднего вида на очередную дулю, которую Зина с остервенением тыкала ему в затылок, не выдержал и вспылил. Не зная Зининого языка и не понимая, что эти фигуры предназначены совсем не ему, незнакомец вдруг разорался на своём диалекте, который Зинаида и понять-то толком не могла.

Он резко остановил машину, быстро из неё выбежал, открыл заднюю дверцу и вытолкал Зинаиду взашей, причём с такой силой, что она не удержалась, а полетела кувырком куда-то вниз в глубокий овраг.

Всё это он проделал, продолжая орать и размахивать руками. И с таким же криком незнакомец сел в машину и на высокой скорости укатил в неизвестном направлении, оставив Зинаиду одну в кромешной тьме.

Зина летела кубарем, больно ударяясь во всевозможные кочки и земляные валуны. Она бы летела ещё дальше, но смогла затормозить, ухватившись за какой-то куст, который попался на её пути.

Зинаида почти отрезвела. Куда делась та смелость и та бесшабашность. Оказавшись одна в глубоком овраге или, хуже того, пропасти, Зина боялась пошевельнуться, чтобы ещё дальше не скатиться в пугающую глубину.

А ночи в Неаполе, как на любом юге, фиолетово-тёмные, словно чернила в чернильнице. Темно, хоть глаз выколи. Невидно, можно сказать, даже вытянутой руки. Хорошо, привычка вешать сумку через плечо, не оставила Зинаиду даже в пьяном состоянии, и теперь документы были при ней. Сделай она по-другому, то и сумка и всё её содержимое валялось бы сейчас, где-то, на дне каменного ущелья. А там пойди, найди её в такой темноте. Глубокая ночь и глубокая темень, даже звёзды не мерцают на небе. И непрекращающийся шум морских волн, идущий откуда-то снизу пропасти. Шум, сводящий с ума. Ужас!