Страница 6 из 56
Когда я обернулся назад, желая заняться двумя другими, оказалось, что на «поле брани» остался всего один — тот, которого я ударил ногой по щиколотке.
Неплохо было бы перекинуться с ним словечком без свидетелей, чтобы выяснить, с чего это вдруг они на меня напали, но улица Рованиеми не лучшее для этого место.
Я снял свой головной убор с лезвия его «пууко», пожелал ему доброй ночи и направился в пансион. Уже почти дойдя до места, я вдруг сообразил, что на голове у меня шапочка с семидюймовой прорехой вместо кокарды и что я продолжаю держать нож перед собой.
Бейсболку пришлось сунуть в карман, нож закрепить в ботинке и шагать прямехонько в свою комнату, где меня ждет шотландское виски, привезенное из Швеции.
Даже после двух внушительных глотков я остался при том же мнении: на меня напали три не слишком умелых бандита.
Скорее всего, это была какая-нибудь бродячая банда, впрочем, было очевидно, что они именно меня поджидали в засаде. Но почему? Имя Билла Кэри достаточно известно по многочисленным передрягам, в которых мне довелось побывать, но я определенно не тот тип, который носит при себе большие деньги.
Похоже, кто-то их нанял. Но снова — почему? В число подозреваемых прежде всего попадал Вейкко, однако после очередной консультации со скотчем я не нашел какого-либо мотива для этого. Кто-то еще мог выяснить мой адрес, поскольку я оставил его в диспетчерской с просьбой сообщать всем, кто спросит. Чтобы клиентам легче было меня отыскать.
Я отправился спать с тем мерзким ощущением, которое возникает каждый раз, когда тебе известно, что в самолете что-то не в порядке, а ты не можешь с этим ничего поделать, и в то же время не находишь поводов для отмены полета. Если против меня действительно что-то затевается, то стычкой на улице дело не кончится.
Глава 4
Целых одиннадцать дней погода оставалась хорошей, и нам удалось провести обследование зоны в шестьсот квадратных миль, прежде чем самописец магнитометра опять задурил и стал рисовать одни грязные каракули.
Я отвез прибор в Рованиеми и поручил Микко приводить его в чувство, а сам целый вечер возился с графиками магнитометра и сцинтиллометра, стараясь выяснить, не попался ли нам никель.
Я не специалист по горному делу, но умею достаточно хорошо разбираться в графиках и в состоянии определить, пролетал ли я над горой, состоящей на девяносто процентов из никеля, или же в этом районе абсолютно ничего не было. Подтвердилось последнее.
Графики и крупномасштабную карту я упаковал, предполагая отправить их рейсом в 6.45 на «Дакоте», чтобы теперь могла огорчаться и компания «Каайя».
Утро я провел, делая покупки. Разыскал дробовик 12-го калибра, прошедший через руки как минимум пятнадцати владельцев, за 27 500 финских марок — чуть больше тридцати фунтов. Изготовлен он был в Лондоне, и продавец пытался втолковать мне, что некогда то ружье принадлежало английскому лорду-спортсмену. Он понапрасну терял время, демонстрируя свое красноречие: просто это была самая дешевая двустволка в лавке. Что еще можно было сказать о дробовике? Стволы казались прямыми и ударники щелкали, когда я нажимал курки. В том, что оно не рванет мне в лицо, убеждали следы недавнего пользования им. Финны не держат ружей, как, впрочем, и всех других вещей, если не намерены ими пользоваться. Затем закупил для Хоумера все в соответствии с его списком и ближе к полудню вылетел его навестить.
За прошедшие двенадцать дней я пять раз садился на озеро, но ни разу не обнаружил каких-либо признаков его присутствия там. Правда, искать я не ходил. Теперь большая часть обследуемого района находилась южнее Вариойоки — и в разговорах с Микко даже не упоминал об озере.
Не по какой-то особой причине, а просто из-за смутного ощущения, что, поделившись с Хоумером своей тайной, я должен хранить и его тайну.
Особых резонов считать, что у него имеются секреты, у меня не было, по-видимому, просто в силу каких-то обстоятельств он вынужден был удалиться в пустынный уголок Финляндии — скорее из желания оказаться подальше от людей, нежели поближе к медведям. Перед отлетом я зашел на почту в Рованиеми. Для Фредерика Уэллза Хоумера там ничего не было.
Стоило мне сделать круг над его хижиной, как через десять минут после моей посадки он уже был у озера.
Хоумер вышел из сосняка в охотничьей куртке со вставками толстой кожи на плечах, защищавшими ткань от трения ружейного ремня, в саржевых бриджах, охотничьих ботинках и, разумеется, с «Парди-300». Я помахал ему рукой и крикнул:
— Как дела? Не возражаете, если я перекушу с вами?
Он улыбнулся так, словно действительно рад был меня видеть, и сказал:
— Буду очень рад, сэр. Пойдемте в мою резиденцию.
— Ну как вам хижина?
— Вполне нормально, сэр. Кое-где пришлось проконопатить мхом от сквозняков и дождя, но срублена она на совесть. Тут добротно строят.
— Отлично.
Я уже выгрузил на берег коробки с продуктами. Он распаковал их, рассортировал и отложил две.
— Захватим эти, если вы не против мне помочь.
— Сочту за честь.
И тут я, вспомнив о своем приобретении, полез обратно в «Бивер».
— Что вы думаете об этой штуке, имея в виду, что пользоваться ею будут только в исключительных обстоятельствах?
— Вы из него стреляли?
Я отрицательно покачал головой. Он взял ружье, легко переломил его, заглянул в стволы, щелкнул замком, немного повертел его в руках, попробовал навскидку. Еще раз проделал все снова, затем кивнул:
— Весьма надежное оружие, сэр. Для меня немного длинновато ложе, ружье явно делалось для человека с более широкими плечами, но должен сказать, вам оно как по заказу. Конечно, вы не сможете как следует его почувствовать, пока не обстреляете, но, думаю, в экстремальной ситуации оно вас не подведет.
В экстремальной ситуации мне однажды уже довелось оказаться, и в весьма серьезной, вспомнилось мне. Забрав ружье, я сунул его обратно в кабину, после чего мы подхватили по коробке и зашагали к хижине.
— Совсем забыл спросить, — спохватился я, — как дела с антимедвежьей кампанией? Я переброшу вас еще куда-нибудь, если ошибся насчет этого места.
— Вы доставили меня точно куда надо, сэр. Я встретился с тремя и добыл одного.
— Что же произошло с двумя другими?
— Первой была медведица, сэр, а ко второму я не смог подобраться достаточно близко, чтобы стрелять наверняка.
После этого мне оставалось только умолкнуть и сосредоточиться на своем ящике.
До хижины мы добрались минут через двадцать. Ее, должно быть, построили лет пятьдесят назад. Простой квадратный сруб из полуошкуренных сосновых бревен, рубленных внахлест. Скат крыши образовывали те же самые нетесаные бревна, плотно проложенные мхом, который теперь разрастался по собственной прихоти. Дверь находилась на лицевой стене хижины, окно — на противоположной. Прочее благоустройство зависело исключительно от самих обитателей.
Хоумер проследовал в дальний угол и принялся хлопотать возле ящиков, вернувшись затем ко мне с тарелками, столовыми приборами и примусом. Вдоль стены справа на подстилке лежал свернутый стеганый нейлоновый спальный мешок защитного цвета; сложенные под окном один на другой четыре чемодана служили столом. Единственным нововведением в хижине за двенадцать дней его пребывания здесь были вбитые в стенку над спальным мешком крючки для ружей.
— А где же добытый вами медведь? — полюбопытствовал я. — Может, хотите, чтобы я отвез шкуру для выделки? Пару раз я делал это для других охотников.
— Я не храню трофеи, сэр. Это моя особенность. Я считаю, что животное, особенно такое благородное, как медведь, заслуживает быть должным образом похороненным.
— Так вы его похоронили?
— Да, сэр. Вы знаете, что лапландцы, убив медведя, совершают особый обряд, обращаясь к отлетающей душе животного с просьбой простить их. Они охотятся ради добычи, пищи и одежды. Естественно, у меня цель иная. И я не испытывал необходимости в каких-то искупительных церемониях. Простите, вы, должно быть, знаете о лапландских обычаях гораздо больше меня, сэр.