Страница 39 из 56
В страны, куда, по всей видимости, вскоре должны были вторгнуться русские, забрасывали агентов, которым вменялось в обязанность установление контактов с наиболее консервативными кругами и формирование правительства из этой среды, способного успеть первым заявить о своих притязаниях на власть в стране. Британия гарантировала немедленное признание этого правительства и так далее.
— Не очень-то эта затея оказалась эффективной, правда? — заметила миссис Бикман.
Я пожал плечами:
— Ну почему же? Австрия тоже вполне могла бы примкнуть к коммунистическому блоку. Возможно, и Финляндия тоже. Именно здесь я и оказался.
Я прибыл со Шпицбергена на стареньком «Нурдине» с лыжным шасси, норвежского производства, заимствованном у Канады, — такие самолеты там использовались для сельскохозяйственных нужд. Ни радиосвязи, ни радарных установок, с одним магнитным компасом на борту, который в этих широтах оказывался совершенно бесполезным, да десятисантиметровым радарным приемником.
Посадку мне было предписано осуществить в заливчике замерзшего озера Инари, а человека, которого я должен был доставить, мне представили как Хартмана.
Поскольку нас планировали направлять в суровую, дикую страну, СИС[10] сподобилась послать нас на курсы, где готовили отряды специального назначения. Там в суровых условиях быта нас обучали науке выживания, умению быстро стрелять, приемам саботажа и искусству общения с местным населением.
Традиционно спецназовцы, которые во Франции и прочих странах, в сущности, помогали силам сопротивления, в СИС считались неотесанными и грубоватыми. Специалисты СИС не взрывают мостов, они только наблюдают за ними и оценивают, когда, каких и сколько через них прошло войск, и из этого делают вывод о том… почти обо всем, что могло вас интересовать. И все же эти умники не удосужились как следует присмотреться к Хартману и понять, что он совсем не тот, которым старается казаться. Ребята из спецназа не слишком доверяли ему, но их мнение никого не интересовало. Я тоже не доверял ему, но и меня никто не спрашивал. А как выяснилось позже, я был прав. Но и этого было недостаточно…
Полет в Финляндию в феврале 1944 года был бесконечно длинным мероприятием, осуществлявшимся в жутком холоде и темноте. О том, чтобы лететь днем, не могло быть и речи, значит, оставался короткий промежуток времени — пара часов сумерек около полудня. В это время, как правило, никто не отваживался там летать, но, к моему удивлению, откуда-то появился ночной истребитель Люфтваффе и сел нам на хвост. Естественно, я был уверен, что он с минуты на минуту атакует нас, но вражеский пилот почему-то не спешил открывать огонь.
В страшном волнении я достиг Инари, но вплотную к берегу подходить не стал и посадил самолет в сотне ярдов от него. Хартман как раз начал выбираться из машины, когда появились немцы.
По логике вещей они должны были бы стрелять. С расстояния в сотню ярдов огонь из пулемета накрыл бы моего «норвежца», как рождественскую индейку, а Хартман должен бы нырнуть обратно в самолет. Вопреки этому, он устремился к немцам, которые и не думали в него стрелять.
Стрелял я. Я выпустил очередь из «стэна», которая разнесла окно кабины, расщепила расчалки левого бота и уложила полдюжины немцев. Но в Хартмана я не попал. После этого я стал выбираться из этого ада.
На сей раз ночной истребитель попытался меня достать, но его положение не было столь отчаянным, как мое, и он не рискнул ради того, чтобы разделаться со мной, опуститься впотьмах до двадцати футов над морем.
Я закурил и продолжал:
— Когда же я вернулся и доложил о случившемся, мне просто не поверили. А когда месяцем позже я отказался отправиться за Хартманом, это усилило их недоверие. И привело к гибели парня, посланного вместо меня.
Я встал и хотел налить еще виски, но не стал. Виски не помогло бы мне заглушить память о мальчишке-норвежце, которую я хранил уже восемнадцать лет.
Джад согласно кивал в ритм моим словам.
— Наверное, они повели себя подобным образом потому, что иначе вынуждены были бы признать, что Хартман стал в 1944 году агентом нацистов, — задумчиво произнес он. — И конечно, в конце войны они просто не могли поступить иначе. Мне абсолютно ясна логика их поведения.
Я покачал головой.
— Я так и не понял, почему Хартман так поступил. Мне это казалось сущим безумием. Вернувшись в Финляндию после войны, я пытался отыскать его след. Почти не сохранились немецкие архивы, но мне все-таки удалось установить, что он находился в Ивало около месяца. Затем немцы попытались переправить его по воздуху на юг, по крайней мере я обнаружил запись о пассажире инкогнито, опекаемом Абвером — немецкой разведкой. А Абверу особо нечего было делать в таком маленьком местечке, как Ивало. — Сделав глубокую затяжку, я продолжал: — Самолет пропал без вести, и я считал, что Хартман мертв. Лишь несколько дней назад история получила дальнейшее развитие. Видимо, он вынудил пилота приземлиться на замерзшем озере. Вон там. — Я кивнул в сторону двери. — Потом убил пилота, тело которого все еще покоится в самолете на дне озера. Значит, он предал и немцев тоже. Но почему? Какой магнит притягивал его сюда, да еще в середине зимы?
Джад кивнул.
Последовала долгая пауза. Затем миссис Бикман обратилась к Джаду:
— Ну хорошо. Вы верите ему?
Тот ответил:
— Должно быть, он рассказал правду. Впрочем, теперь это уже не имеет значения.
— Как это не имеет значения? — Она испепелила его взглядом. — Как вы можете так говорить?
— Он прав, вы должны понять, — поддержал я Джада. — Это действительно не имеет значения.
Она удивленно переводила взгляд с одного из нас на другого. Потом, пожав плечами, заявила:
— Все-таки до меня не доходит. В этом и заключается старая замечательная британская идея честной игры?
Я возразил:
— Откуда вы взяли, что действия секретной службы должны быть честными?
Джад опять согласно кивнул.
— Просто секретными, — констатировал он, — и, конечно, эффективными.
После долгой паузы, в течение которой она продолжала таращиться на нас, Элис встряхнула головой.
— Нет, это до меня не доходит.
— Я никогда и не ждал от этой организации честной игры, — пояснил я. — Какой бы камуфляж секретная служба ни использовала, на поверку она оказывается государственным гангстеризмом. Ее действия всегда и везде сопряжены с нарушением законов: о каких честности и справедливости можно говорить! На все случаи жизни существует один ответ, одно объяснение: это секрет, и все тут. Служба держит свои успехи и ошибки в секрете. СИС, несомненно, совершает множество ошибок; так случилось, что я — одна из них. Я никак не ожидал, что они явятся в Финляндию после войны и начнут расспрашивать: как это было? Так? Или, может быть, так? Они никогда не признавались, если случалось что-то невыгодное для них. И я всегда знал, что они поступают только так, и никогда не рассчитывал на честную их игру.
Джад добавил:
— Чтобы продолжать служить в СИС, необходимо принимать это во внимание.
— Вы, должно быть, здорово преданы делу, — заметила миссис Бикман.
— Служащий СИС — просто наемник, — вставил я. — Он не должен задаваться вопросом по поводу того, что ему приказывают делать. Его нанимали не для этого.
— А для войны, только лишь для войны, — кивнул Джад. — При условии, конечно, что вы ее выигрываете и собираетесь писать мемуары.
Он вытащил из нагрудного кармана металлический контейнер, извлек из него сигару, сорвал обертку и начал внимательно ее оглядывать, как бы ища материал для еще более потрясающих откровений.
— Несомненно, — продолжил он, — приходится достаточно трудно, когда тебя вышибают оттуда.
— Не то слово, — подхватил я. — Ты оказываешься человеком без прошлого. В 1945 году у меня не было ни послужного списка, ни летного формуляра. У меня не было даже летной лицензии. Мне нужно было начинать все сначала. И отчасти по этой причине я оказался здесь. Все это мне пришлось проделать здесь, в Финляндии, с нуля. Хотя, между прочим, осмелюсь предположить, СИС было бы приятно узнать, что я летаю в горах при отвратной погоде.
10
Секретная разведывательная служба Великобритании (СИС — англ. SIS).