Страница 57 из 147
— Купим, — рассеянно пообещал Гумилев. — Только пообещай, что на руках не будешь таскать, он кусучий.
— Хорошо, не буду! — радостно закивала Маруся.
Что-то там еще было насчет одичавших пум, вспомнил Гумилев применительно к «котику». Даже не просто одичавших, а мутировавших. Самка пумы рожает четырежды в год, сущее раздолье для мутаций…
Из цирка он ехал все в той же задумчивости, автоматически отвечая на марусины вопросы, порой совершенно невпопад.
— Папа! Так что, купишь мне котика? Ты пообещал!
— Да-да, — рассеянно сказал Гумилев.
— Тогда почему мы уже подъезжаем к дому? — требовательно спросила Маруся.
— Как почему? — растерялся Гумилев, — потому что уже поздно и…
— Ничего не поздно! Мне же нужен кто-то, кого я буду воспитывать, пока ты будешь в Америке!
— Маруся, я же не сегодня уезжаю в Америку… Да и где мы сейчас найдем тебе манула?! Это не быстро делается. Мне нужно позвонить специальным людям…
Маруся хитро улыбнулась:
— Да ладно, пап, не нужен мне манул. Раз он кусучий. Давай купим просто котика в торгошке, это же рядом. Там есть такой отдел, где рыбки продаются, птички и котики!
Но зоомагазин в торговом центре уже закрылся, и через стекло на посетителей грустно смотрели хомячки, белые мыши, махонький кайман и три шиншиллы. Котят не было совсем, но Маруся все равно расстроилась. Пришлось Гумилеву клятвенно пообещать дочке, что завтра, прямо с утра, они отправятся за котенком в магазин.
Дома Гумилев отправил Марусю умываться и надевать пижаму, сказав, что скоро зайдет пожелать спокойной ночи. И тут же набрал Санича.
— Олег, выручай. Маруське срочно кот понадобился, воспитывать его будет, пока я в отъезде.
— Да без проблем, Андрей Львович. А какой кот? Породистый?
— Она вообще манула хотела, в цирке на мою голову увидала. Но манула, пожалуй, все-таки не надо. Да и вообще возни с этими породистыми… Ну их. Пусть будет обычный котенок. Посимпатичнее найди, да и все. Только надо, чтобы он утром здесь уже был, к тому времени, как она проснется.
— Сделаем, Андрей Львович. Знаю я, где кота взять. И то, хорошее дело — некогда девочке скучать будет с котом-то.
Гумилев положил трубку и тяжело вздохнул. Им тоже скучать не придется и без всяких котов…
Маруся уже лежала в своей кроватке, чинно сложив руки на одеяле. Гумилев улыбнулся — до чего послушными делает детей обещанный подарок… Он пожелал дочке спокойной ночи.
— Спокойной ночи, папочка! Хороших снов! — прощебетала Маруся свою традиционную ночную формулу. Но хорошие сны Андрею Гумилеву не снились. Снились человекоподобные роботы, пожирающие вопящих людей, простирающиеся до горизонта руины и выжженные кукурузные поля.
Утром Гумилева разбудил радостный Марусин визг. Затем дверь в его спальню распахнулась, и Маруся, вереща от счастья, стала тыкать Гумилеву в нос какой-то крошечный пушистый комок. Гумилев сел в постели, протер глаза:
— Папа! Папа! Он круче манула в стотыщпийсят раз! Можно, я назову его Мурзик?
— Ну-ка, покажи мне, что тут еще за Мурзик…
Маруся положила котенка ему на ладонь, где он, собственно, целиком и уместился. Из мягкого рыжего меха на Гумилева уставились два синих и неожиданно наглых глаза.
— Какой же он Мурзик? — удивился Гумилев. — Откуда ты вообще это имя взяла? Так котов, по-моему, с прошлого века не называют. Простенько как-то.
— А что, по-твоему, его нужно назвать Иннокентий Павлович? Или Даниил Андреевич?
— С чего это ты решила, что я думал так назвать кота? — oпeшил Гумилев.
— А у моего знакомого кошку звать Аделаида Петровна. Может, ты тоже думаешь, что котов так нужно называть!
— Нет-нет. Мурзик, так Мурзик, — сдался Гумилев, и Маруся, схватив котенка, понеслась его кормить.
Гумилев еще возился с выборкой из свежих газет, подготовленной референтом, когда ожил селектор.
— К вам господин Вессенберг.
— Пропустите, — велел Гумилев, сразу вспомнив эстонца-ксенобиолога.
Вессенберг вошел, благоухая дорогим парфюмом. Он был такой же, как на фотографии, только светлые волосы длиннее раза в два, чем там. Очки в тонкой золотой оправе были, скорее всего, с простыми стеклами, без диоптрий, просто для красоты. Пижон, решил Гумилев.
— Милости прошу, — сказал он, радушно указывая на кресло. Вессенберг сел и только тогда сказал:
— Здравствуйте, господин Гумилев.
— И вам не болеть, — сказал в ответ Андрей. — Могли бы известить о визите.
— Я знаю, что вы не щепетильны в данных вопросах, — с едва заметным прибалтийским акцентом произнес Вессенберг. — К вам можно попасть практически с улицы.
— Теперь уже нет. Слишком много людей приходили просить денег. Из них деньги по-настоящему были нужны одной десятой, и это в лучшем случае. Один, не поверите, просил на новый «майбах».
— Дали?
— Дал. В лоб.
— Разумное действие.
Гумилев посмотрел на часы — девять с небольшим. Потом оценивающе глянул на кипу документов. На Вессенберга.
— Пьете? — спросил он. — Я не алкоголик, с утра обычно не пью, но вчера прочел в газете, что старушка в Великобритании дожила до ста десяти, каждое утро выпивая сто граммов виски. Таков рецепт ее долгожительства.
— Мы совершенно не старушки, потому предлагаю выпить по сто пятьдесят, — не чинясь, сказал эстонец.
Гумилев достал из ящика стола — на самом деле это был, скорее, встроенный бар — бутылку «макаллана» и налил в стаканы на три пальца. Чокнулись, пригубили.
— Хорошее начало, — отметил эстонец.
— Вы в самом деле ксенобиолог? — напрямую спросил Гумилев, ставя стакан прямо на стопку бумаг.
— Ну не понарошку же.
— Нет, я не в том смысле… Видите ли, даже у меня в штате есть несколько ксенобиологов. Более того, они даже изучают определенные вещи. Вполне материальные. Но толку от этого я не вижу. Поэтому и спрашиваю, перефразируя — вы настоящий ксенобиолог?
— Я неоднократно работал с вполне материальными объектами, — уклончиво ответил Вессенберг. — Не могу рассказать вам более детально. Может быть, потом. На месте.
— На месте, я надеюсь, у нас будут под рукой свои материальные объекты, если вся информация о Зоне 51 окажется реальной… Вы сами-то верите?
— Отчего же не верить. Свято место пусто не бывает. Нет дыма без огня.
— Вы, часом, еще не филолог? Пословицами разговариваете.
— Хобби, — с виноватой улыбкой сказал Вессенберг. — Я их коллекционирую. Поневоле запоминаю и использую в повседневной речи.
Эстонец-ксенобиолог разговаривал довольно странно, словно компьютер. Эта манера Гумилева не покоробила, а напротив, позабавила. Он был уверен, что плохого человека Решетников в группу не посоветует. Эксцентричного — да, запросто. Но и сам Гумилев был эксцентричным с точки зрения других. Рыбак рыбака видит издалека? Черт, вот и он заговорил пословицами. Неужто заразно?!
— И почему вы ко мне пришли?
— Представиться. И сообщить, что в группе я буду являться вашим непосредственным заместителем.
— А вот это мне уже не нравится, — насупился Гумилев. — У меня есть Санич. Человек, прошедший огонь, воду и медные трубы. Робокоп, которому я всесторонне доверяю. Вас же я, простите, при всем уважении вижу в первый раз.
— Я ожидал такое непонимание, — с готовностью закивал Вессенберг, вертя в пальцах стакан с «макалланом». — Решетников предупреждал меня, что вы сложный человек. Однако вы не должны забывать, кто стоит за организацией вашего, э-э, анабазиса[5]. Поэтому у нас есть определенные просьбы и условия.
— Черт с вами, — сказал Гумилев сурово. — Кто вы по званию хотя бы?
— Ксенобиолог, — расплылся в широчайшей улыбке эстонец. — А Санич?
— Начальник службы безопасности, — парировал Гумилев.
— Таким образом, кадровый офицер у нас в составе группы только один — Решетников.