Страница 4 из 39
«Музей рабства» оборудован совсем недавно, уже при народной власти, в приземистом каменном доме километрах в двадцати от Луанды. Дом этот стоит на том самом месте, на берегу океана, где в прежние времена бойко шла торговля рабами. В комнатах музея — копья и стрелы — оружие ангольцев, с которым они выступали против колонизаторов, а также весь арсенал колониальной цивилизации: ружья, пушки, громадные деревянные колодки, шикоте — бичи из твердой толстой кожи носорога. Тут же — макеты невольничьих судов, в трюмах которых везли рабов через океан в Бразилию. Работорговля стала основным занятием белых пришельцев, появившихся здесь в 1482 году. На стенах старинные гравюры: отряд португальцев угоняет из горящей деревни нагих чернокожих людей, шеи которых схвачены колодками; рядом — покупатели осматривают товар, лезут в рот, ощупывают мускулы. Два здоровенных надсмотрщика избивают бичами скованного по рукам и ногам африканца. Переводишь глаза на лежащий в витрине бич и вдруг осознаешь, что его толщина в два пальца...
Спасаясь от рабства, коренное население 400 лет назад ушло с побережья в глубь материка. И до последнего времени океан, по которому приплывали в Анголу колонизаторы, вызывал у коренного ангольца смутное чувство тревоги, подсознательный страх.
Охотники за «живым товаром» не оставили в покое ангольцев и в глубине страны. Они посылали свои военные отряды в рейды на санзалы — африканские лесные поселения. В конце XVI века население страны восстало. Восстание возглавила королева Нгола, от имени которой, как считают, и произошло нынешнее название страны. Почти сто лет шла борьба не на жизнь, а на смерть. В конце концов португальцам, вооруженным огнестрельным оружием, удалось сломить отчаянное сопротивление восставших. Так Ангола стала колонией. На несколько веков...
Столетия безудержной охоты на рабов опустошили страну. Сколько было вывезено из Анголы рабов? По данным португальского исследователя Эдмунда Коррейя Лопеша, которые я почерпнул в музее, за четыреста лет из страны, включая и контрабанду, было вывезено почти девять миллионов рабов. В других источниках мне встречалась цифра 11 миллионов.
Отмена рабства в 1858 году мало что изменила в жизни коренного населения Анголы. Рабство уступило место так называемой системе контрактации. Фактически был узаконен принудительный труд. Контрактов в обычном понимании слова никто, конечно, не подписывал. Просто, когда у предпринимателей возникала потребность в даровой рабочей силе, их вербовщики вместе с полицейскими являлись в ангольские деревни и когда силой, когда и обманом принуждали неграмотных крестьян прикладывать палец к бумаге. Текст им даже не зачитывали. Законтрактованных — «контратадуш» — отправляли на плантации и рудники, на стройки и копи. Ангольский поэт Мариу ди Андради написал о судьбе их «Песню Сабалу» на языке кимбунду:
Наш сын уехал на остров,
Который зовут святым...
Заставили сына работать —
Айюе!
Кнут засвистел над ним!
Песня эта стала народной...
Комендант порта
В Луандском порту кончалась утренняя смена. Докеры валом валили из ворот, и нам пришлось оставить машину далеко от входа: слишком тяжело было бы лавировать меж двух потоков людей — тех, что шли по домам, и тех, что заступали на смену. Докеры перекликались, поднимали в знак приветствия руки.
— Салуд, эштудиантиш! («Привет, студенты!») — эти слова мы слышали часто.
Перед нами шла группа совсем молодых парней, почти подростков, одетых с той нарочитой небрежностью, по которой везде можно отличить учащуюся молодежь. Студенты — а в Анголе этим словом называют и старшеклассников — тоже дружно кричали что-то в ответ и по-португальски, и на местных языках.
А по тому, как они уверенно шли, можно было понять, что это не познавательная экскурсия в порт. Но поговорить с ребятами у нас не было времени: нас ждал директор Луандского порта.
В кабинете директора сидел офицер Народных вооруженных сил освобождения Анголы в полосатой — под цвет саванны — полевой форме. На боку в кобуре висел тяжелый пистолет, берет был просунут под погон. Офицер легко встал, шагнул пружинисто навстречу:
— Майор Гато.
Позже я узнал, что это его кличка, которую он получил в годы борьбы за независимость. В Анголе многие руководители сохранили свои прежние подпольные клички. Настоящее же имя директора порта — Сьел Кристобал да Кюнсесайо.
...По меркам, которыми еще недавно измерялось благосостояние ангольцев, семья да Консесайо относилась скорее к зажиточным. Отец Кристобала был учителем и проповедником. Заработка хватало, чтобы поставить на стол каждый день миску с фунжи — кашей из маниоковой муки. Да что там фунжи! После того как семья перебралась из города Маланже в Луанду, Кристобала отправили в школу, а это уже для 99 процентов ангольцев было немыслимой роскошью! Семья да Консесайо жила в одной из «муссек» — луандских африканских окраин. Там, в убогой муссеке, у Кристобала зародилось первое — инстинктивное — чувство протеста.
Как-то Кристобал нашел возле своего дома листовку. Листовка, обращенная к ангольской молодежи, призывала включиться в борьбу с колонизаторами. Она была подписана четырьмя заглавными буквами: МПЛА — Мовимиенту Популар пара а Либертасон ди Ангола — Народное движение за освобождение Анголы. А вскоре по стране разнеслась весть: в Луанду из Португалии возвращается Антонио Агостиньо Нето. Его знали и как замечательного ангольского поэта и врача, и как признанного руководителя национально-освободительного движения. Вместе с другими Кристобал пошел его встречать. Встреча превратилась в антиколониальную манифестацию. В стране ожидали больших событий...
Первым раскатом грома стало нападение патриотических групп на тюрьму Сан-Лауло в Луанде. Началась вооруженная борьба ангольцев против колонизаторов.
— Я тогда жил с отцом на севере страны, — рассказывает Кристобал да Консесайо. — Но и до нас докатилось эхо событий в Луанде. Мы провели антиколониальную демонстрацию, несколько раз сходились врукопашную с полицией. Начались массовые аресты. Оставаться в стране было рискованно, и я нелегально перешел границу.
Так началась для Кристобала жизнь профессионального революционера. За рубежом он вступает в ряды МПЛА, сначала сам учится военному делу, потом учит других, участвует в создании Народных вооруженных сил освобождения Анголы. Кристобал — теперь уже товарищ Гато — ответственный за тыл, принимает участие в первых боевых операциях патриотов в 1963 году в Кабинде — анклаве, отсеченном заирской территорией от Анголы. Затем товарища Гато перебросили на Восточный фронт. Как-то, отступая под натиском превосходящих сил противника, группа во главе с Кристобалом пересекла границу Северной Родезии. Там он перешел на нелегальное положение. Но агенты полиции выследили его. При аресте у него обнаружили пистолет и марксистскую литературу. Этого оказалось достаточно, чтобы Кристобала осудили на каторжные работы. Его освободили лишь после того, как была провозглашена независимость Северной Родезии, ставшей Республикой Замбия. В числе других интернированных ангольцев Кристобала отправили в Браззавиль. Он вновь влился в ряды борцов против португальского колониализма. Снова бои в Кабинде, нелегальные переходы границ. Потом — тренировочный лагерь в алжирской пустыне, где Кристобал обучает молодых бойцов.
Из Алжира товарищ Гато возвращается в Анголу и становится политкомиссаром зоны «А». Быть политкомиссаром тогда значило не только вести политическую работу, но и идти первым на штурм укрепленных португальских фортов, первым форсировать стремительные реки, вести отряд в марши по нехоженым джунглям и болотам. Затем Кристобалу поручают командование «колонной» — отрядом в составе 300 человек, действовавшей в районе города Лумбала на востоке страны. Тяжелая болезнь свалила Кристобала. Его послали лечиться в Румынию. Там же он закончил институт нефти и газа в Плоешти и получил диплом инженера. Родственный португальскому, румынский язык оказался ему не труден. В феврале 1977 года Кристобал да Консесайо вернулся на родину. И вновь его назначили на важный и очень трудный пост директора порта в столице.