Страница 37 из 39
Вариантов прочтения после подключения к разгадке ребуса аппарата математической логики оказалось более двух сотен! Опускались руки — впору закладывать программу в электронно-вычислительную машину! Тогда родилась идея: составить уравнение со многими неизвестными и условиями к нему. И вот негодные варианты стали осыпаться, как осенние листья, так что скоро на «древе истины» остались висеть только два. Выбрать из двух вариантов оптимальный уже не составило особого труда, и родилась живая и яркая сценка, случившаяся две с половиной тысячи лет назад.
Ссора на острове
Расположенные вдоль извилистого морского побережья, по образному выражению Платона, «подобно лягушкам», рассевшимся вокруг болота, греческие города-государства вели оживленную морскую торговлю. Однако их торговым суденышкам было далеко не только до современных океанских лайнеров, но даже и до каравелл Колумбовой эпохи. А потому греческие купцы предпочитали плыть вдоль берегов и, страшась суровых осенних и зимних штормов, путешествовали в заморские страны два-три месяца в году — поздней весной и летом.
И вот в один из таких месяцев некий Ахиллодор, купец из Ольвии — города, расположенного у слияния Гипаниса и Борисфена (современного Южного Буга и Днепра), — взяв с собой жену и малолетних сыновей, а дом оставив на попечение старшего их брата, спустился по лиману на остров Березань. Целью его поездки было снаряжение корабля с товарами, которые он собирался выгодно продать за морем. Но Ахиллодор не имел намерения сам пускаться в дальнее плавание — то ли стар уже был, то ли просто рисковать не хотел, — во всяком случае, решил он, что выгоднее ему нанять специального работника — фортегесия. Дело в том, что из контекста свинцового письма удалось выяснить, что фортегесий — это человек, сопровождающий товары, нечто вроде коммерческого агента, наблюдавшего за погрузкой и разгрузкой судна, присматривавшего за грузом в пути и, вероятно, занимавшегося реализацией товаров в порту назначения.
Конечно, обстоятельства найма фортегесия так и останутся нам неведомыми, но, наверное, Ахиллодор не очень-то интересовался, как мы теперь говорим, социальным происхождением своего наемного работника — ему важно было поскорее сбыть товары, дабы не упустить благоприятного момента и обойти конкурентов. А может быть, он что-то и подозревал, да не придал этому значения — уж больно подстегивал его барыш. Но события развернулись таким образом, что его неведение оказалось роковым. В самый разгар приготовлений к отплытию на остров прибыла некая личность, по имени Матасий, и на глазах изумленного купца разыгралась драматическая сцена. Прибывший пытается силой увести торгового агента Ахиллодора, доказывая, что фортегесий, дескать, — его раб, которому он предоставил право довольно вольготно распоряжаться собой. А вот недавно ему, Матасйю, понадобилась солидная сумма денег, и он уже договорился с кредитором — богатым и знатным ольвийским ростовщиком Анаксагором. Однако тот потребовал крупный залог в обеспечение займа. Матасйю пришлось заложить ему почти все свое имущество — рабов, рабынь и даже дома, но и этого оказалось мало. Тогда он вспомнил о своем рабе-фортегесии — и вот пришел забрать и его. Отныне тот попадает в рабство к Анаксагору, поскольку, пока ссуда не будет погашена, ростовщик по жестким условиям контракта может распоряжаться заложенным ему имуществом, как своим собственным.
Но фортегесий не признает себя рабом и от возмущения даже не может говорить спокойно об этом, он кричит — нет, мол, у него ничего общего с каким-то Матасием! Что он свободный человек, а что там за дела у Матасия с Анаксагором, так пусть они сами между собой и разбираются! Казалось бы, столь страстная тирада кого хочешь заставит поверить в искренность слов обиженного. Но на самом деле все вышло иначе — ни гневные доводы, ни уговоры не могли сломить упорства Матасия: он насильственно увел с собой незадачливого наемного работника, чтобы обратить его в рабство.
Вторая часть письма посвящена чисто семейным делам Ахиллодора — он сообщает сыну, что посылает на праздник Арбинат в город Ольвию его мать вместе с братьями. К тому времени знакомый отца — Эаневр, который и должен был доставить это послание Протагору, спустится вниз по реке на остров, чтобы принять участие в совершении жертвенных обрядов. Так что сын, исполнив просьбу отца, спокойно сможет передать с ним ответное письмо.
Итак, Ахиллодор нацарапал свою депешу на пластинке, свернул ее в свиток и... потерял. К счастью для истории.
Еще совсем недавно многие ученые считали, что Греция в это время, то есть в VII— VI веках до нашей эры, была страной с неразвитым натуральным укладом хозяйства. Преобладали земледелие и скотоводство, внутренний обмен вполне обходился без помощи денег, заморская торговля если и имела место, то была мизерной. Греческая колонизация была порождена заботой прокормить обезземеленное население — не стремление к расширению внешних рынков сырья и сбыта, а «вопль голодного брюха оснащал корабли!».
И вот у нас в руках свинцовое письмо с Березани, которое устами его автора, как с газетной полосы, громко заявляет: внешняя торговля не только процветает, но и достигла такого уровня профессиональной специализации, что теперь совсем не обязательно, как в дни Гомера, самому плыть за тридевять земель, коль можно нанять торгового агента. Необычайно возросла роль ссуды и ростовщического капитала. Имущественная дифференциация достигла такого состояния, когда богатеи типа Анаксагора, имея собственные дома и крупные состояния, еще и распоряжаются чужими, отданными, им в заклад. На другом полюсе — безымянные фортегесии, вынужденные зарабатывать себе на хлеб трудами рук своих. Необычайно усложнилась структура социальной лестницы, на разных ступенях которой стоят граждане, неполноправные, но достаточно богатые варвары, рабы, рабыни и, возможно, вольноотпущенники.
До находки березаньского письма исследователи считали, что подобного общественного развития
греческое общество достигло только полтора-два столетия спустя, да и то только в «столице» Эллады — Афинах. А если учесть, что Ольвийское государство лежало на периферии греческой ойкумены, то можно себе представить, что происходило в то время в центральных городах Греции!
Апатурий дарит надежду
Читатель наверняка обратил внимание на одну странную закономерность: из пяти сохранившихся до наших дней свинцовых посланий четыре найдены в одном и том же месте — на земле Ольвийского государства. Может быть, это следствие какой-то особой склонности ольвиополитов к использованию мягкого серого металла в качестве почтовой бумаги? Едва ли — в том же городе попалось письмо на глиняном черепке (кстати, тоже кляузное — коллегия чиновников, ведавших общественными кораблями, пишет своим преемникам по должности: «Если вы не отдадите имущество, принадлежащее Манандру, то...» На самом интригующем месте текст угрозы обрывается). Может быть, климат Ольвии обладал какими-то особыми свойствами, щадившими свинцовые весточки, подобно раскаленным пескам Египта, спасшим для науки не, одну тысячу папирусов? Опять же едва ли — по всему греческому миру сотнями находят заклятия и другие тексты на свинце. (Вот и совсем недавно в Афинах было сделано новое открытие — несколько десятков свинцовых таблиц, сброшенных в колодец, содержали клички лошадей, их стоимость и имена афинян — их владельцев. Великолепный реестр афинского всаднического сословия!)
И, словно поддразнивая наше любопытство, через год после находки письма Ахиллодора ольвийская земля подарила экспедиции Института археологии Академии наук Украины новое свинцовое послание! Да какое: той же эпохи, не менее пространное, не менее важное по содержанию и тоже с адресом на обороте! Пока новый документ приготовляется в эпиграфической «кухне» и не подан в виде специальной публикации на рабочие столы эпиграфистов и историков, преждевременно делать окончательные выводы. Более или менее ясно одно: в новом письме некий Апатурий, вероятно, управляющий имуществом богатого ростовщика Леанакта, дает отчеты своему хозяину, как обстоят дела с его должниками: кто собирается вернуть долг, у кого деньги в целости и сохранности, а у кого они грозят пропасть. И снова речь идет о чьих-то рабах.