Развал. Схождение

«Нужно позвонить в офис и еще раз (в который по счету?) все обговорить. Так, чтобы у них от зубов отлетало. Чтоб в последний момент не накосячили, не пошли на поводу у скандинавов», — подумалось Федору Николаевичу.

Стиснув зубы, выпростал из-под одеяла онемевшую левую руку и потянулся за телефоном.

— Владислав Антонович! Ну что вы таращите на меня глаза, как заяц на ночной автобус? Я вам русским языком объяснил, что свою визу на договор в таком виде не поставлю! — Доселе пытавшийся как-то сдерживаться инспектор Петрухин более не скрывал своего раздражения. — Я понимаю, что в последнее время вы постоянно болтаетесь по заграницам и, возможно, на английском вам доступнее. Но — увы, я не владею никакими другими языками, кроме матерного и одесского суржика. Если хотите, могу попробовать перевести?

— Не хочу, — буркнул менеджер отдела сбыта по фамилии Лобков.

Был сей деятель «магистральных» бизнес-искусств элегантен, благоухающ и столь гладко выбрит, что невольно вызывал ассоциации с пресловутой «фамильной» частью женского тела из зоны глубокого бикини. Подвергшейся ежегодной предкурортной эпиляции.

— Не хотите — как хотите. Еще вопросы имеются?

— Имеются.

— Озвучивайте.

— Этот договор обязательно должен быть отправлен сегодня. У нас и так все сроки полетели. К чертовой матери.

— Положа руку на сердце, мне начхать с колоннады Исаакиевского собора на то, в каком направлении чартерно отправились ваши сроки. Меня другое тревожит.

— И что же?

— Складывается впечатление, что, воспользовавшись болезнью нашего юриста, вы подсовываете подобного рода бумаженции в расчете на мою некомпетентность. Так вот, спешу разочаровать: помимо церковно-приходской школы, я в свое время закончил и трехмесячные юридические курсы.

— А вот у меня складывается впечатление, что вам, Дмитрий Борисович…

— Ну-ну, продолжайте…

— …что вам, как бывшему сотруднику органов, свойственно нагнетать нездоровую истерию. Дабы… — менеджер задумался, подбирая формулировку, — дабы показать свою полезность и незаменимость. Пускай бы и на пустом месте.

Под конец своей вспыльчивой фразы Лобков прикусил язык, запоздало сообразив, что подобного рода дерзость может выйти боком.

Однако Петрухин дерзновенный порыв оценил и понимающе улыбнулся:

— Я в курсе, Владислав Антонович, что наша с господином Купцовым деятельность в этих офисных стенах вызывает раздражение. Мол, все при деле. Все, аки пчелки, пашут на благо корпоративного улья, походя ломая — не жилы, но жала. И только два бездельника-инспектора шляются по фирме, всюду суют свой нос и отрывают людей от производственного процесса. Так?

— Я такого не говорил.

— Вы такое подумали. Ладно, в конце концов — ваше право. Но договор в подобном виде все равно визировать не стану.

На столе очень вовремя затрезвонил служебный телефон, и Дмитрий с несвойственным ему рвением именно что рванул трубку:

— У аппарата!.. Что, прямо-таки «требует»?.. Хорошо, сейчас поднимусь… Извините, Владислав Антонович, я вынужден свернуть нашу аудиенцию, поскольку меня срочно вызывает Брю… Виктор Альбертович.

Деловой разговор забрал последние силы.

Запрокинув голову, Федор Николаевич неподвижно лежал на спине и одними губами шептал/повторял немудреную, собственного сочинения — то ли молитву, то ли мантру: «Господи! Я не верю в Тебя. Но… Но помоги мне, яко милостив… Пускай поскорее вернется Ольга и… И принесет мне таблетки!..»

— Приветики! Прекрасно выглядишь. Впрочем, как всегда, — отдежурился Петрухин. — Шеф там один, или?..

— У него посетитель. Замглавы КУГИ.

Брюнетовская секретарша Аллочка встретила вошедшего в приемную инспектора взглядом полных печали глаз. Ностальгия по былой, пускай и мимолетной, близости с сотрудником «магистральной» СБ в данную минуту срезонировала у нее с наступившими «критическими днями». А посему душа, не задумываясь о последствиях, буквально рвала декольте. Поспешая излиться за наболевшее.

— Часом, не господин ли Нарышкин?

— Он самый.

— Оп-па! Неужто наши парни снова супружницу прихватили?

— О чем ты?

— Ах да, ты ведь за ту историю не в курсе. Доложишь?

— Да, сейчас, — подтвердила Алла и внимательно, словно сканируя, уперлась малахитовым зеленоглазием в инспектора. — Дима, скажи: ты меня больше не любишь?

«О Боги! Только не это!» — мысленно простонал Петрухин.

Впрочем, раньше или позже, но подобного разговора все едино было не миновать. Потому как… Мужчина — он прощает и забывает. А вот женщина — в лучшем случае только прощает. А вот в части «забыть» — никогда.

— Э-э-э-э… В каком смысле?

— А разве в этом вопросе может быть какой-то иной смысл?

Застигнутый врасплох инспектор изобразил на скорбном челе попытку запуска мыслительного процесса.

— На работе ты меня избегаешь, — начала выкладывать аргументы вкупе с фактами Алла. — Совсем перестал звонить. Я уже не говорю о встречаться… Так, может, ее и не было?

— Кого?

— Любви.

Это уточнение было произнесено с такой тоской и одновременно с такой же потаенной на обратное надеждой, что Дмитрий окончательно растерялся. Не понимая — то ли начинать плакать, то ли смеяться.

— Алла… Понимаешь… Тут такое дело… Одним словом…

— Понимаю. Я была нужна тебе только для секса?

— Нет… Ну… — слабо запротестовал Петрухин. — Ну, не только…

А вот последнее инспектор ляпнул, разумеется, не подумав. Судя по тому, как ухоженные пальчики секретарши нервно зашарили по столешнице в поисках чего-нибудь «потяжелее», в направлении башки законченного циника и хама сейчас должен был проследовать некий предмет.

Однако старт, по счастью, был отложен раздавшимся из селектора недовольным голосом шефа:

— Я десять минут назад просил прислать ко мне Петрухина!

— Виктор Альбертович! Он здесь, в приемной… Только-только вошел.

— Так пусть заходит! После шуры-муры разводить станете!

Страдальчески реагируя на прозвучавшие как издевательство «шуры-муры», секретарша сбросила кнопку вызова и с нелегко давшимся металлом в голосе казенно отчеканила:

— Господин Петрухин! Пройдите к директору!

— Слушаюсь. И повинуюсь, — исторг облегченно Дмитрий и торопливо просочился в кабинет.

Аллочка поднялась со своего места, поплотнее прикрыла за ним дверь и…

…и разрыдалась в голос…

В интерьерах брюнетовского кабинета чиновник из Смольного смотрелся непривычно жалким и потерянным. По крайней мере, он совсем не походил на своего грозного телевизионного двойника, каковой в выпусках местных новостей с завидным постоянством источал грома и молнии в адрес нерадивых подчиненных. Вселяя столь нехитрым образом в доверчивые сердца пенсионеров и домохозяек обманчивое ощущение, что городское имущество в кои-то веки вверено в надежные, да что там — в железные руки.

— Я так понимаю: представлять вас необходимости нет? — на всякий случай уточнил Виктор Альбертович.

— Нет-нет, — протягивая вспотевшую ладонь, выступил навстречу инспектору Нарышкин. — Мы уже имели честь пересекаться с Дмитрием Борисовичем. При… э-э-э-э-э… известных обстоятельствах. Замечу, Виктор, что тогда ваш сотрудник проявил должные такт и деликатность. Собственно, потому я и принял непростое решение обратиться к вам. А не…

Тут Станислав Аркадьевич окончательно замялся/стушевался.

— А не в силовые структуры, — докончил за чиновника Петрухин.

— Да-да. Именно. Тем паче, что слухи о ваших… э-э-э-э… успехах и подвигах эхом докатились и до наших стен.

— Это которые желтого цвета.

— Почему желтого? — не понял Нарышкин.

— Фасадные цвета Смольного.

— Ах да, разумеется. Извините, я сегодня не в лучшей форме.

— Ничего страшного, — миролюбиво «извинил» Дмитрий. — А за «эхо» — отдельное спасибо. Посему постараемся оправдать. Высокое доверие. Так что у вас стряслось? У супруги очередной приступ клептоманства?