Возвращение

— Я не знаю…

— Если так, лучше останемся на улице! Я не хочу приглашать вас к себе, по понятным вам причинам.

Гийом кивнул в знак согласия. Мари же оказалась в затруднительном положении: она не хотела впускать его в свой дом, но понимала, что не сможет долго гулять с тяжелой корзиной, которая и так уже порядком оттянула ей руку. Да и о том, чтобы разговаривать стоя посреди центральной площади городка, не могло быть и речи!

— Послушайте, молодой человек! Предлагаю вам подождать меня здесь. Я только отнесу в дом покупки. А потом мы прогуляемся по берегу Канала Монахов, это недалеко отсюда. Там нам никто не помешает, и вы сможете рассказать, что привело вас в Обазин.

Гийом опешил: эта женщина не переставала его удивлять. Было бы естественнее, если бы она сердилась на него после той, первой встречи и говорила бы с ним куда менее любезно… пожалуй, даже с негодованием. Но вместо этого она вежливо и миролюбиво предлагает ему прогуляться! Опять он не знал, что и думать…

— Вы не боитесь, что я задумал что-то плохое?

Мари внимательно посмотрела на него. Во взгляде Гийома она прочла тревогу, но не ненависть и не коварство.

— Нет, я вас не боюсь. И полагаю, что вы не стали проделывать такой путь без серьезной причины! Дайте мне пять минут, и я буду готова вас выслушать.

Камилла и Мелина наблюдали за ними из окна. Сестры обменялись недоумевающими взглядами, когда мать оставила гостя посреди площади, а сама стремительно направилась к дому. Они видели, как она открыла входную дверь, услышали, что она вошла и почти тотчас же вышла. Камилле это ожидание было невыносимым! Она не удержалась и позвала из окна:

— Мам, куда ты?

Мари подняла голову.

— Не высовывайтесь так сильно! Я уйду ненадолго. Гийом Герен приехал со мной поговорить. Приготовьте обед и присмотрите за Нанетт. Я постараюсь вернуться побыстрее.

— А что сказать папе, когда он вернется?

— Правду, разумеется! Это совсем нетрудно. Я скоро!

Мари настолько была озабочена этой неожиданной встречей, что снова ничего не заметила — ни нарядного платья Камиллы, ни ее волнения. Она подошла к молодому банкиру, который бродил по площади, рассматривая близлежащие дома. Перед импозантным зданием аббатства он остановился.

— Я готова вас выслушать, мсье! — со вздохом сказала Мари. — Идемте! Берега Канала Монахов очень хороши в это время года. Местные девушки собирают там фиалки. Жаннетт и Мари-Эллен вчера принесли мне чудесный букет…

Гийом молча слушал. Мари говорила с ним так естественно, чуть ли не сердечно… и все же он перебил ее, не удержавшись от вопроса:

— Почему мы идем именно туда?

— Потому что там очень спокойно, особенно по утрам. Увидите, это очаровательное место! Вы ведь ищете покоя, не так ли?

Мари жестом обвела ставший за многие годы родным пейзаж. Воды канала блестели под лучами солнца. Одичавшие фруктовые деревья окутывала легкая дымка цветов.

— В Обазине, мсье, вера — не пустое слово! Святой Этьен основал здесь аббатство, монахи продолжили его дело. Здесь вера породила много чудес. Примерно год назад анонимные письма с обвинениями в адрес моего супруга и меня нарушили мир в нашей общине, но все уладилось, и знаете почему?

— Нет! — сказал молодой человек, который выглядел теперь еще более растерянным.

— Потому что аббат Бурду, наш священник, поднялся на церковную кафедру и своей проповедью направил своих прихожан на путь истинный. Он публично снял с нас все обвинения. Поэтому не судите меня бездоказательно!

Волнение Гийома стало более явным. Пришло время рассказать о цели своего приезда, однако нужные слова никак не находились. Наконец он сказал тихо:

— Я приехал и поэтому тоже. После той встречи с вами, в Лиможе, я много думал. Вы показались мне такой уверенной в себе и такой… спокойной! Я начал сомневаться. Вы не выглядели виноватой. И тогда я стал расспрашивать мать, которая в конце концов рассказала правду. Оказалось, что мой отец действительно сотрудничал с немцами в Тюле. Он был полицаем. Она хранила этот секрет, дабы не осквернять память о своем супруге и уберечь меня от душевных мук. Она хотела, чтобы я по-прежнему любил отца и уважал его. Какой удар! Я ведь привык считать его героем, которого несправедливо расстреляли! Прошло много времени, прежде чем я смог прийти в себя. И однажды утром сказал себе, что это наверняка не единственная ложь о нем! Хотите верьте, хотите нет, но мне необходимо восстановить справедливость. Для меня пришло время узнать, кем на самом деле был мой отец и что он успел натворить за свою жизнь…

— Я вам искренне сочувствую, — вежливо отозвалась Мари.

— Правду сказать, — продолжал Гийом, — у меня уже возникали некоторые сомнения, особенно после войны… Родители на время оккупации отправили меня в Овернь, к бабушке с материнской стороны. Когда отец умер, я так горевал, что с облегчением принял все объяснения матери. Она же была убеждена, что на него донесли. Еще до того, как мы с вами встретились в Лиможе, мне сказали, что это ваших рук дело. И я вас возненавидел, я вас презирал… и мечтал отомстить! Когда вы вошли в мой кабинет, то я подумал: вот оно, свершилось! Вы в моих руках! По рассказам вы представлялись мне жесткой, насмешливой… Но вы совсем не похожи на бессовестную, развратную женщину, которую мне описывали…

Мари остановилась как вкопанная. Она смотрела на Гийома с неподдельным изумлением:

— Я — развратная женщина? Это уж слишком! Я полагаю, что всегда вела себя достойно. Мне очень интересно, кто мог наговорить вам обо мне столько «лестного»?

Гийом заметил у воды остатки каменной стены, подошел к ней и присел. Мари после недолгого колебания села на некотором расстоянии от молодого человека.

— Первым, кто говорил о вас, был мой отец. Он часто рассказывал моей матери, сколько гадостей вы ему сделали. Он так и не смирился с потерей «Бори». Твердил, что вы — не дочь Жана Кюзенака, а его любовница… Тогда я был еще маленьким, меня это поразило, но я многого не понимал! Потом несколько раз они с матерью сильно ругались — она ревновала отца к вам, потому что он рассказывал о вас такое…

Заинтригованная Мари нахмурилась:

— Неужели? И что именно?

— Говорил, что вы преследовали его и ему приходилось не раз вам отказывать! Я подслушал это под дверью… Они оба так кричали! Мать вас ненавидела…

Мари, возмущенная такой ужасной клеветой, встала и посмотрела Гийому прямо в глаза. На этот раз она расскажет правду, пусть даже она будет шокирующей!

— Видит Бог, это уже слишком! Я не могу слушать всю эту ложь! Знайте, Макарий пытался меня изнасиловать, когда мне едва исполнилось шестнадцать! В то время я была служанкой в «Бори». Однажды вечером он поднялся на чердак, где я спала, и, не спрашивая моего согласия, накинулся на меня, как зверь! Если бы Жан Кюзенак, мой отец, не вмешался, я была бы обесчещена, запятнана…

Гийом смотрел на нее невидящими глазами. Его разум отказывался воспринять то, что слышали его уши. Мало того что его отец — коллаборационист, он еще и насильник! Это уж слишком! И это так отличалось от того, что он привык слышать… Побледнев, он воскликнул:

— Мадам, я вам не верю! Мой отец никогда бы не сделал такое! Он был верующий человек и любил мою мать! Ну нет, на этот раз, я думаю, вы врете!

— Мне жаль вас, но я больше не могу молчать! Я хотела пощадить вас, но не такой ценой! Я запрещаю вам марать мою честь и рассказывать такие ужасы обо мне, и это при том, что вы знаете о моей жизни только отдельные детали, и то в искаженном виде! Поэтому вы дослушаете меня до конца! Потом вы уйдете, но не раньше! И мне плевать, поверите ли вы мне, но предупреждаю: правда вам совсем не понравится! И помните, что речь пойдет о тех временах, когда Макарий был еще не женат, но обручен…

Однако начнем с начала. Видите вон там церковную колокольню? В том здании располагается приют, в котором я выросла. Однажды за мной приехал мужчина — Жан Кюзенак, супруг Амели, тети Макария. Тогда я ничего не знала о своих родителях. Отец рассказал мне все только после смерти своей жены. Макарий по воскресеньям приезжал в Прессиньяк. Ему нравилось меня унижать, называя безотцовщиной, а ведь тогда я была еще подростком! Я так его боялась! Позже, когда я выросла, он стал действовать по-другому. Время шло, но он продолжал меня преследовать. Однажды вечером, зимой, когда я ждала своего первого ребенка, ваш отец вошел без стука и снова стал меня оскорблять. Когда я попросила его уйти, он насильно поцеловал меня и укусил за губы… Мне пришлось соврать мужу, что я ударилась…