Возвращение

И все же самым важным для Мари было счастье Матильды. Она работала в парикмахерской в Бриве и стремилась к финансовой независимости, а потому экономила. Это заставило ее измениться. Она перестала, повинуясь порыву, покупать себе платья и безделушки. Ее молодой супруг Эрве, парень покладистый и, по всеобщему мнению, несколько бесцветный, обожал свою невыносимую супругу и во всем ей потакал.

— Мама, я готова, дай мне кошелек! — крикнула девочка, удивившись, что мать не вышла в прихожую.

Камилла надела ботинки и пальто и была полностью готова к встрече с морозом. Она с восторгом предвкушала удовольствие от прогулки под снегопадом.

Мари с сумочкой в руке вышла из кухни.

— Держи, этого тебе хватит, Камилла! И не задерживайся, скоро совсем стемнеет. И твой отец вот-вот будет дома.

— Обещаю, мамочка! Я пройдусь вокруг площади, и, если встречу Мари-Эллен или Жаннетт, мы поболтаем немного… Ты только не волнуйся!

— Хорошо, разрешаю тебе погулять с полчаса, — снисходительно согласилась Мари. — И все-таки не задерживайся, дорогая! Постой, ты сегодня такая хорошенькая! И так выросла!

Камилла кивнула, не вдумываясь в смысл услышанного: ну чем плохим ей может грозить тот факт, что она стала симпатичнее и чуть взрослее, чем год назад? Однако она предвидела, что на такой вопрос мать ответит расплывчато, с легким раздражением, и это чуть остудило порыв девочки. И все же такой мелочи было недостаточно, чтобы заставить ее отказаться от прогулки.

— Не беспокойся, мамочка! Я скоро вернусь. Ты не успеешь даже суп подогреть!

Мари с нежностью улыбнулась дочери. Заботливая мать, она проследила взглядом за тем, как Камилла аккуратно ступила за порог сначала одной ногой, потом другой — чтобы наверняка не поскользнуться. Но снег оказался пушистым и рыхлым. От их дома к фонтану вела цепочка следов.

«Я могла бы пойти с ней, — подумала Мари, закрывая входную дверь. — Но нет, я становлюсь матерью-клушей, и это негоже! Я правильно поступила, позволив ей пойти одной. Ей хочется почувствовать себя взрослой. И в ее возрасте это вполне естественно! Я не должна забывать, что моя девочка растет… Но мне тоже так хочется прогуляться!»

Не в силах противостоять искушению пройтись по заснеженному вечернему городу, она взяла с вешалки свою курточку на меху — подарок Адриана. Мари уже представляла себя на улице, щедро выбеленной и украшенной первым зимним месяцем, когда услышала голос Нанетт. Она вздохнула и направилась к комнате старой женщины, некогда служившей обитателям этого буржуазного дома гостиной.

— Как ты себя чувствуешь, Нан, дорогая? — спросила Мари, переступая порог.

— Лучше. Я хорошо спала и почти совсем не кашляла. Сейчас встану и сварю себе чашку напитка из цикория. Да и некогда мне лежать — работы накопилась целая гора!

В подтверждение своих слов она кивнула в сторону низкого шкафчика для посуды, на котором лежала стопка белья. Всюду в комнате царил безупречный порядок. Нанетт ни за что не хотела отказываться от возни с бельем и одеждой домашних — вязала, чинила и штопала, гладила простыни… Это был ее вклад в жизнь семьи Меснье. Старушке очень хотелось делать что-то полезное и при этом сохранять за собой «свою территорию», на которой она была бы полновластной хозяйкой. Попытайся Мари отобрать у нее хотя бы десятую часть работы, разразилась бы ужасная гроза! Поэтому она даже не думала об этом.

— Мадемуазель Берже, наша мама Тере, принесла тебе лечебный сироп! — объявила Мари. — Ты непременно должна его принять!

— Успеется, доченька…

Нанетт с неохотой принимала лекарства, но от ложки бузинового сиропа она и не думала отказываться. Мари присела на край ее кровати, и они какое-то время болтали о праздниках, о рождественском меню, о детях и внуках. Наконец Нанетт встала и прямо в белой ночной сорочке, закрывавшей всю ее фигуру до самых тапочек, направилась в кухню. Мари еще какое-то время сидела в нерешительности, но желание прогуляться по городку никуда не девалось. Она представляла себе высокое здание аббатства, церковь с колокольней в одеянии из снега и льда, и желание увидеть все это собственными глазами вскоре стало навязчивой идеей. Она вздохнула, поднялась и тоже пошла в кухню. Ужин еще не был готов. Мари уже подошла к плите, когда внезапно в ней созрело решение:

— Нан, я хочу сходить в приют, отнести сестрам старые вещи Камиллы. Я хотела это сделать еще в прошлом году, но все не было времени. Я выбрала наименее поношенные платья, кофточки и юбки. Маленькие сироты будут очень рады таким обновкам!

Нанетт посмотрела на Мари с укоризной. Неделю назад из-за этих вещей они даже поссорились.

— Что ж, решила — так иди! — ворчливо отозвалась старушка. — Я остаюсь при своем мнении. Я могла бы отпустить подрубку или даже распороть и сшить заново! Отдавать то, что может послужить еще год, а то и больше — это значит сорить деньгами! И когда ты успела привыкнуть к роскоши, доченька?

— Нан! Я уже говорила тебе, что Камилле нужна новая одежда. Она выросла, и ты сама видишь, что она из девочки превращается в девушку. Я не хочу, чтобы она задыхалась в тесных платьях только ради того, чтобы не расстраивать бабушку!

Нанетт продолжала бурчать себе под нос. Она ни за что не признала бы правоту невестки, пусть даже та была сто раз права. Рассерженная Мари оставила старушку ворчать в свое удовольствие и поднялась в спальню на втором этаже. Там она нашла полотняную сумку с аккуратно сложенной одеждой, которая стала мала дочери. Чтобы поскорее справиться с раздражением, Мари решила выплеснуть его здесь.

— Она никак не хочет понять, что я теперь — супруга доктора! — сказала она вслух. — Камилла — единственный ребенок Адриана, и у нас есть средства, чтобы прилично ее одевать. Если бы я ее слушала, мы все ходили бы в заплатках, как в те времена, когда жили на ферме в «Бори»!

Мари вздрогнула, поймав свое отражение в зеркале гардероба. Удивленная, она на мгновение остановилась. Честно говоря, она смотрела на себя в зеркало очень редко. Просто была не из тех женщин, которые с утра до вечера изучают свое отражение. Что ж, похоже, в комплиментах, которые она часто получала, была доля правды — она выглядела моложе своих лет. Мари пристально разглядывала свои гладкие щеки, тонкий носик и чувственные розовые губы. В уголках глаз и на лбу наметились морщинки, но такие легкие, что облачка рисовой пудры было достаточно, чтобы их замаскировать. И только в моменты, когда мрачные мысли брали верх над природной веселостью, в ее красивых золотисто-карих глазах отражались тяготы прожитых лет. И неудивительно, ведь глаза — зеркало души… А в душе пятидесятичетырехлетней женщины осталось так мало свойственной детям невинности и наивности… И все же Мари не утратила своей способности радоваться каждой мелочи и улыбаться, даже когда на сердце грусть.

Матильда взяла на себя обязанность следить за прической матери. Каскад шелковистых кудрей спадал на плечи Мари, спереди, с правой стороны лба, струилась волнистая прядь. «Эта прическа и правда мне очень идет! Неужели я становлюсь кокеткой?» — подумала она, надевая меховую шапочку.

Через пять минут Мари уже шла через площадь, с наслаждением вдыхая морозный, пахнущий свежестью воздух. Порыв ветра забросил ей за воротник горсть снежинок, которые тут же растаяли, оставив на шее ласковый след своего прикосновения. Мари улыбнулась.

«Это же надо, в моем возрасте так радоваться прогулке под снегом! Иногда, по словам Адриана, я веду себя как девчонка… А ведь у меня уже есть внуки!»

На территорию аббатства Мари ступила, пребывая в удивительном состоянии духа — она была весела и серьезна одновременно. Она сразу же ощутила царивший в этом месте покой. Прекрасные пропорции здания, золотистые отблески на скульптурах фронтона… Эта картина взволновала бы сердце любого ревностного католика.

В этот вечерний час в церкви было пусто. Перед алтарями святых трепетали огоньки многочисленных свечей. Тонкий запах фимиама всколыхнул в памяти Мари облако воспоминаний. В этой самой церкви она, маленькая сирота, всем сердцем молила Господа подарить ей родителей и настоящую семью…