Страница 10 из 22
Разумеется, при таком раскладе расходы на обучение военному делу одного бойца в территориальной части за пять лет были гораздо меньше, чем в кадровой части за два года. Но и уровень подготовки неминуемо оказывался весьма низким. На это пошли сознательно. В 1925 году Фрунзе пояснял: «Конечно, если бы перед нами был выбор между 1,5-2-миллионной кадровой армией и нынешней системой милиции, то с военной точки зрения все данные были бы в пользу первого решения. Но ведь такого выбора у нас нет. А система милиции, в сочетании с кадровыми частями, обеспечение обороны Союза безусловно дает».
Из доклада заместителя наркома по военным и морским делам М. Н. Тухачевского
«Оборона Союза Советских Социалистических республик»
26 декабря 1926 года:
«…3. В случае благоприятного для блока [вероятных противников на Западе] развития боевых действий первого периода войны, его силы могут значительно вырасти, что в связи с «западноевропейским тылом» может создать для нас непреодолимую угрозу…
6. Наших скудных материальных боевых мобилизационных запасов едва хватит на первый период войны. В дальнейшем наше положение будет ухудшаться (особенно в условиях блокады).
7. Задачи обороны СССР РККА выполнит лишь при условии высокой мобилизационной готовности вооруженных сил, железнодорожного транспорта и промышленности.
8. Ни Красная Армия, ни страна к войне не готовы…»
Жуков, возможно, и не задумывался еще о теоретических тонкостях первой советской военной реформы, но ситуацию непосредственно в войсках знал хорошо и оценивал трезво.
«Когда я вступил в командование полком, он готовился к выходу в лагеря, – вспоминал он. – Это был первый выход частей конницы на лагерную учебу после Гражданской войны, и многие командиры не имели ясного представления о работе в новых условиях. При приеме полка обнаружились недостатки в боевой готовности. Особенно плохо обстояло дело с огневой и тактической подготовкой, поэтому внимание подразделений было сосредоточено на организации учебно-материальной базы в лагерях».
Новый командир энергично взялся за дело. Вскоре его полк получил хорошо устроенный палаточный городок, отличную летнюю столовую и даже клуб. Само собой, были оборудованы навесы и коновязи для лошадей, а также предмет особой гордости – стрельбище для огневой подготовки, рассчитанное на все виды имевшегося в распоряжении оружия. А сам командир вскоре приобрел репутацию человека, которому можно поручить самую отстающую часть, и он скоро выведет ее в разряд образцовых.
Наводил Жуков порядок и в области дисциплины, которая, по его мнению, должна была быть строгой, даже суровой, но несокрушимо справедливой: «Замечается, в особенности в последнее время, что командирами эскадронов часто подаются рапорта о наложении на красноармейцев дисциплинарных взысканий за разного рода проступки, – говорится в приказе по полку от 23 августа 1923 года. – В рапортах указывается только сухой факт преступлений красноармейцев, без всякого всестороннего освещения, при каких обстоятельствах совершен тот или иной проступок, что не дает возможности судить о виновности красноармейца.
Приказываю: Командирам эскадронов и начальникам команд в будущем при рапортах о наложении взысканий на красноармейцев за проступки обязательно прикладывать произведенный следственный материал со своим заключением, так как рапорта без следственного материала рассматриваться не будут и будут возвращаться обратно…»
Полк входил в состав 7-й Самарской кавалерийской дивизии, а местом ее постоянной дислокации был город Минск. Но кроме военных проблем, которые создавала близость к тогдашней западной границе СССР, в жизни Жукова проявились с новой силой и личные противоречивые обстоятельства. В Минске жила Мария Волохова, в которую он влюбился несколько лет назад, находясь в госпитале после ранения. Тогда судьба разбросала их, а теперь столкнула вновь.
лежат: П. Л. Романенко, Леви; сидят в первом ряду: Э. Б. Гросс, С. П. Синяков, И. И. Десметник, А. Е. Зубок, М. А. Баторский, Сайкин, А. И. Еременко, Ф. Т. Мысин, И. Х. Баграмян; стоят во втором ряду: Митин, Д. И. Густишев, М. В. Самокрутов, М. И. Савельев, К. К. Рокоссовский, Е. Б. Тантлевский, В. И. Чистяков, личность не установлена, Г. К. Жуков; стоят в третьем ряду: А. Г. Никитин, Н. И. Мишук, П. С. Иванов, Л. В. Бобкин, Кайнерт
«Спустя несколько лет отец снова повстречал мою маму и начал жить «на два фронта», – рассказывала в одном из своих интервью Маргарита, дочь Марии. – А в 1929 году родилась я. Отец ушел от Зуйковой, но та заявила: она ославит его на весь свет, и даже предлагала взять меня на воспитание. И маме грозилась облить лицо кислотой. В конце концов Зуйкова все-таки написала заявление на Жукова. И Георгию Константиновичу объявили партийный выговор за «двоеженство»: ведь еще до моего рождения, в 1928 году, Александра Диевна вместе с Жуковым удочерили девочку Эру. А в 1937 году взяли Эллу. Эра и Элла всегда говорили – они родные дочери Жукова. Я их не осуждаю: признаться в «приемности» было тогда смерти подобно. Однако многие знали – Александра Диевна страдала бесплодием. А девочек взяла, чтобы создать видимость полноценной семьи и держать Георгия Константиновича при себе».
По утверждению Маргариты Георгиевны, Александра Зуйкова действительно была дочерью священника, которую Жуков пожалел и решил защитить. Но при этом он, мол, пользовался каждой возможностью навестить Марию Волохову, даже во время Гражданской войны. А потом родители Марии, у которых она жила в Полтаве, умерли и она приехала в Минск к старшей замужней сестре – Полине, супругом которой был комиссар Янин, друг Жукова.
Маргарита Георгиевна утверждала, что соперница ее матери не была в то время ни законной женой, ни даже постоянной сожительницей Жукова: «В Минске Георгий Константинович жил без Александры Диевны. У них никогда ничего совместного не было. И все ее приезды к отцу были для отца неожиданными. Он не хотел с ней жить, неоднократно повторял, что не любит. Александра Диевна, видимо, страдала – пыталась вселиться в дом Жукова, и когда ей это удавалось, отцу ничего не оставалось, как уходить к Яниным и там скрываться».
А Эра Георгиевна придерживалась иной точки зрения на вопрос, кому принадлежало главное место в сердце ее отца: «В 28-м году в Минске мама была в положении и очень плохо себя чувствовала. К ней часто приходили чем-то помочь, да и просто навестить подруги, в том числе и эта женщина… Она намеренно появлялась одна, чтобы отец ее потом проводил. В результате в 29-м году и родилась Маргарита. Все сразу поняли, от кого – общество-то маленькое, все друг у друга на виду. У отца тогда были большие неприятности по партийной линии. Видимо, она пожаловалась…»
Младшая сестра Эры Георгиевны – Элла – рассказывала, что родители заключили официальный брак в 1922 году: «Но, видимо, за годы бесконечных переездов документы потерялись, и вторично отец с мамой зарегистрировались уже в 53-м году в московском загсе». А сын Маргариты – Георгий – утверждал, что дедушка неоднократно предлагал бабушке оформить их отношения официально, но комсомолка Волохова придерживалась убеждения, что брак есть старомодная пошлость.
В общем, сколь бы ни лестно для бравого красного командира было соперничество двух женщин за его сердце, но возможность сбежать от всех этих страстей в Ленинград он, похоже, воспринял с облегчением. В Северной столице его ждала учеба в Высшей кавалерийской школе. Среди однокурсников Жукова было несколько будущих видных полководцев Великой Отечественной войны – Иван Баграмян, Константин Рокоссовский, Андрей Еременко.
Следует отметить, что Высшая кавалерийская школа РККА в Ленинграде была лидирующей среди подобных учебных заведений. Впоследствии она была передислоцирована в Новочеркасск и получила новое название – Краснознаменные кавалерийские курсы усовершенствования командного состава. Начиная с 1921 года ее свыше 15 лет возглавлял Михаил Баторский, полковник еще царской армии, который окончил Николаевское кавалерийское училище и начинал службу в лейб-гвардейском Кирасирском Его Величества полку. Одной из проблем тогдашней Красной армии было отсутствие единой системы подготовки кавалеристов. Пока что новобранцев учили кто во что горазд, опираясь на собственные соображения того или иного командира, а также на опыт прежней армии, который отнюдь не был панацеей. Ведь в начале ХХ века русская кавалерия формировалась под влиянием сразу двух направлений. Первое, официально одобренное, базировалось на системе старшего преподавателя офицерской кавалерийской школы, известного циркового наездника Джемса Филлиса. Второе, неформально популярное благодаря поручику П. Родзянко, опиралось на систему итальянского наездника Федерико Каприлли. Последователи Родзянко были среди конных спортсменов, а также офицеров-кавалеристов, которые вопреки воинским уставам и наставлениям вводили в своих частях итальянскую систему езды и выездки.