Ной Буачидзе

На вокзале в Пятигорске Буачидзе и Автономова ждал крепко сложенный коренастый человек с тонким интеллигентным лицом. Это был художник и поэт, несколько лет проживший в Париже после бегства с сибирской каторги, большевик Оскар Лещинский. В октябре 1917 года по поручению Военно-революционного комитета Лещинский с несколькими матросами занял Центральный телеграф в Петрограде, был его первым комиссаром. Сейчас в Пятигорске Лещинский оказался проездом. Он возвращался из районов, захваченных турками. По своей инициативе Оскар хорошо изучил обстановку, завел знакомства в отряде Нижевясова и спешил поделиться важными наблюдениями.

— Надо действовать смело и быстро, — советовал Лещинский. — Многие участвуют в мятеже против своего желания, из боязни быть расстрелянными. Вторая рота не выходит из казарм. Гаубичная батарея и часть пулеметчиков ночью ушли куда-то в сторону Ессентуки. Все зло в самом Нижевясове.

Не успел уйти Оскар Лещинский, как в вагон ввалился Нижевясов.

— Зачем приехали? Кто звал?

Буачидзе оборвал Нижевясова.

— Вопросы буду задавать я. Прежде всего требую объяснить, почему отряд покинул фронт, как вы посмели арестовать членов Совета?

Нижевясов начал стучать кулаком по столу.

— Я от Терского Совнаркома ничего не прошу, и вы в мои дела не вмешивайтесь! Мой отряд будет существовать сам, а станете мне мешать, я и Совнарком разгоню. Или убирайтесь из Пятигорска, или расстреляю. Пушки двух батарей уже наведены на вокзал! — кричал авантюрист.

Угроз Нижевясова не испугались. Его тут же обезоружили и заперли в купе. Тем временем к вагону подошли несколько десятков мятежников. Чтобы избежать кровопролития, Буачидзе заставил Нижевясова крикнуть в окно вагона:

— Все идет по-хорошему, приказываю всем отправиться на места!

Сам Ной без оружия и охраны пошел на Подкумск в казарму артиллеристов-мятежников, отличавшихся особой приверженностью к Нижевясову. Встретили Буачидзе враждебно, сорвали с него шляпу, оскорбляли, угрожали самосудом. Ной возможно спокойнее сказал, что к смертной казни его приговорил царский военный суд еще после первой русской революции.

— Убить меня вы всегда успеете, я полностью в вашей власти, будьте же людьми, дайте произнести последнее слово.

Согласились, что желание справедливое. Ной получил возможность говорить. Потом уже сами артиллеристы проводили Буачидзе до бронепоезда.

Ночью Буачидзе подписал смертный приговор Нижевясову. Тот стал плакать, просить:

— Вы не простой мужик, вы интеллигент. Зачем вам моя кровь?

Ной сказал:

— Нет, теперь не унижайся, не проси. Сумей хотя бы умереть как человек!

Порядок в Пятигорске, а затем в Кисловодске и Ессентуках был восстановлен, но разногласия между Буачидзе и Анджиевским вновь разгорелись. На заседании исполкома Пятигорского Совета Ной категорически потребовал:

— Победа, Григорий Григорьевич, дана вам нашими руками, а потому извольте работу Совета и его политику ввести в намеченные нами рамки. Надо переизбрать Совет, чтобы все демократические элементы приняли в нем участие. Надо привлечь старое офицерство для технической работы в войсках. У вас в Пятигорске живут такие выдающиеся военачальники, как Николай Владимирович Рузский и Радко-Дмитриев, болгарин по происхождению. Оба они не имеют ни малейшего отношения к контрреволюции[39].

Прочтите напечатанную сегодня в газете «Народная власть» речь Радко-Дмитриева на митинге в Ессентуках, посвященном защите Терской республики. «Я ни на один момент не сомневаюсь, — сказал генерал, — в том, что русская революция открывает новую эру для всех народов, и нет также никакого сомнения в том, что после мировой войны вся Европа придет в состояние революционного брожения.

Оборона России сейчас имеет особенно важное значение, и народ, сбросивший цепи, сумеет это сделать».

— В переговорах со мной и Автономовым, — продолжал Ной Буачидзе, — Радко-Дмитриев заявил, что он привлечет к работе в штабе северокавказских войск ряд опытных офицеров. Что касается генерала Рузского, то болезнь и преклонный возраст не позволяют ему сейчас стать активным членом штаба, но он готов подавать нужные советы и участвовать в разработке планов боевых операций.

На все это Григорий Анджиевский ответил:

— Задачи, которые поставил перед нами Буачидзе, расходятся в корне со взглядами большевистской фракции Пятигорского Совета. Призывать Радко-Дмитриева и других генералов мы считаем преступлением.

Далее Анджиевский обвинил Ноя в том, что он ведет неправильную национальную политику и совершенно не по-большевистски подобрал состав народных комиссаров.

— Раз политика Терского Совнаркома такова, мы уходим! — воскликнул Анджиевский.

По требованию Буачидзе собралась большевистская организация Пятигорска. Ной терпеливо докладывал:

— Нельзя работать опрометчиво. Нельзя, наконец, идти напролом и на все смотреть только со своей пятигорской колокольни. Во Владикавказе тоже сидят коммунисты. Но они учитывают, что Кавказ — это не Центральная Россия и что отсталость местных национальностей и их национальная рознь требуют от нас некоторых компромиссов.

Верно, что из четырнадцати народных комиссаров лишь трое большевиков: Яков Маркус, Юрий Фигат-нер и ваш покорный слуга. Военный комиссар Яков Бутырин — меньшевик-интернационалист. Ингуш Гапур Ахриев и чеченец Асланбек Шерипов — беспартийные. В ходе борьбы, уверен, они неминуемо станут большевиками. Совсем не исключено, что часть членов правительства и Народного Совета из числа меньшевиков и эсеров в будущем окажется по другую сторону баррикад. И тогда придется с ними беспощадно бороться. А сейчас мы не можем позволить даже такому уважаемому нашему товарищу, как Анджиевский, устрашать партийную организацию правой опасностью, якобы исходящей из Владикавказа.

Слишком близки от Терека дивизии кайзера Вильгельма, гайдамаки, турецкие аскеры. В прошлом месяце Закавказский сейм, подстрекаемый из Берлина и Константинополя, объявил Закавказье «независимой федеративной республикой», порвал с Советской Россией. Далеко не покончено с контрреволюцией, с враждебным нам подпольем и внутри республики.

Анджиевский любит называть себя «левым большевиком». Я не хочу проводить аналогию — преданность Григория Григорьевича и его кристальная честность не подлежат сомнению, но не могу умолчать о том, что мы с народным комиссаром внутренних дел Юрием Фигатнером отсюда направляемся в Кизляр, где терроризирует население группа «сверхреволюционеров», назвавших себя «зубастыми большевиками».

Неизвестно откуда появившийся некий солдат и бывший кизлярский городской голова меньшевик Амирагов распространили объявление о том, что в помещении женского монастыря они открывают «запись в настоящую социал-демократическую партию «зубастых большевиков». Каждому записавшемуся положено жалованье. Навербовав около двух тысяч человек, «зубастые» разогнали мягкотелый Кизлярский Совет и потребовали от жителей миллион рублей контрибуции. Это в заштатном-то городишке!

Левые не преминули обзавестись и «революционным» трибуналом. Во главе его поставили бывшего служащего полиции Алиева. Приговоры этого трибунала обжалованию не подлежали, поскольку Кизляр был объявлен совершенно независимым от Владикавказа или от какого-нибудь другого центра, и приводились в исполнение здесь же, в ограде монастыря.

Я приглашаю Анджиевского поехать со мной и в натуре познакомиться, что это за фрукты «зубастые большевики», — не без лукавства заключил Ной.

Собрание большевиков Пятигорска по предложению Буачидзе потребовало от Анджиевского взять обратно заявление об отставке, остаться председателем городского Совета и прекратить «оппозицию». Работа Совета Народных Комиссаров и его председателя получила высокую оценку и на областной партийной конференции, состоявшейся вскоре в Грозном.

Коммунисты Терека единодушно выразили «полное доверие политике и тактике тов. Буачидзе, как председателя Терского Совета Народных Комиссаров».

39

Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич в своих воспоминаниях пишет: «Осенью 1918 года Радко-Дмитриев вместе с Рузским и группой всякого рода титулованных «беженцев» попали в число взятых Кавказской Красной Армией заложников и были расстреляны. В Москве смерть этих несомненно выдающихся генералов… была встречена с огорчением, и я не раз слышал от В. И. Ленина, что оба эти генерала, не кончи они так трагически, могли бы с пользой служить в рядах Красной Армии».