Страница 4 из 40
— Времени у тебя — вагон. Займись чем-нибудь полезным!
— Чем?
— Сиди дома и вари борщи.
Борщи. Время и терпение залечили раны и надломы. И даже Лялькины шторки чуть-чуть приоткрылись. Олег вновь стал со мной спать и теперь находил в сексе свое, извращенное удовольствие. Маман все чаще приходила на ужин — не только по праздникам. Мной были довольны. Не сорваться бы!
— Теперь тебя даже людям можно показывать, — сказала Лялька за семейным ужином. — Как обезьянку.
Олег и маман переглянулись. До этого Лялька вообще никак ко мне не обращалась.
Обиду я проглотила. Она сделала шаг навстречу — и я уцепилась за шанс:
— Разве во мне есть что-то обезьянье? — улыбка через силу. — Я все-таки человек.
— Была когда-то.
— А теперь?
— А теперь ты у нас гадалка! Вешаешь людям лапшу на уши! Дураки верят!
— У каждого есть право верить в то, во что он хочет. Хочешь — в Бога. Хочешь — в черта. Хочешь — в себя. Мне казалось, люди от меня уходят счастливые.
— Уходят. Только недалеко. После твоих сеансов они мрут, как мухи. Ты им всем врешь.
— Не всегда можно говорить правду.
— А кому нужна твоя ложь?
— Ляля! — охолодил Олег.
— Что — Ляля?! Я уже четырнадцать лет Ляля. Ты разве не знал, папочка, что дети алкоголиков рано взрослеют? А твоя жена хоть на человека стала похожа. За что ей отдельное спасибо.
Маман тонко улыбнулась, одобряя действия внучки. Впрочем, Ляльку она всегда поддерживала, видя в ней свое собственное и, возможно, более удачное продолжение.
— Ты куда? — Олег испуганно приподнялся. Забавный такой!
— Пойду, покурю на лестницу.
Конечно, Лялька была права. На все сто. К тому времени я уже привыкла, что все вокруг меня правы.
На лестнице воняло мочой и табаком. Я прижалась к стене и закурила сигарету. Ломало. Зачем мне все это? Ради кого? Чтобы все были довольны? Когда я жила для себя — Олег и Лялька были несчастливы. Когда я жила для них — несчастлива была я. Ну и как разрубить гордиев узел? Уйти? Остаться?
И тут появилась она.
Марга.
Аккуратный пальчик на кнопке звонка. Она могла стоять часами, нажимая, пока не откроют. В кармане шубки грелись ключи. На моей памяти Марга ими ни разу не воспользовалась.
Прошла на кухню, цокая сапожками.
— Ты помнишь, что тебе завтра работать?
— Помню. Я сегодня уволилась. Сделала все, как ты сказала.
— Тогда выпьем! — Марга терпеть не могла стопки, пила стаканами, никогда не пьянела. — Вздрогнули! Вечная память!
Водка обожгла и охладила. Закусили красной икрой и яблоками.
— Как же ты про Олежека не почувствовала? Тоже мне, пророчица!
В который раз я подивилась глазам Марги: они у нее очень красивые — выбеленные злостью и ненавистью, с черными, почти матовыми зрачками.
— Все мы не совершенны. И сейчас ничего не чувствую. Словно он где-то здесь, живой, но чужой. Не знаю, как тебе объяснять.
— Объяснять — не надо. Побереги слова для клиентов.
— Я даже плакать не могу.
— Разве ты умеешь? — она не чокаясь выпила еще. Мелькнул раздвоенный язычок. Как у змеи. Тот, кто видел Маргу впервые, смущался и невольно отводил взгляд. Сама Марга никогда не говорила о причинах этого дефекта, равно как и о шраме на шее. Шрам маскировала — шарфиком или бархоткой. Сегодня — бархотка.
Она закурила, чуть рисуясь. Знала, что хороша.
— Кто в известность-то поставил? Кто у нас такой добрый?
— Неважно.
— И ты, конечно, тут же позвонила бывшей подружке?
— Алла так ничего толком не объяснила.
— Эта амеба? — плечико презрительно дернулось. — Могла бы и меня спросить. Я бы тебе в подробностях рассказала.
Хруст яблока. Я почувствовала себя змеем, которого Ева лихо обвела вокруг пальца.
— Чего смотришь? Я же в морг ездила.
— Зачем?
— А зачем в морг ездят? Не на экскурсию же! Олежека опознавать. У него до самого подбородка шов. Криво зашили. Не эстетично. И рана в боку — во-от с такой кулак. Амеба наша последний долг отдать так и не смогла, все в обморок валилась. Мне даже как-то неловко стало. Вторая тоже там без толку была. В вашей семье — все амебы.
Вторая — Лялька. У них с Маргой давняя вражда, и теперь уже непонятно, кто побеждает — моя дочь или моя начальница.
— Про его дела тебе что-нибудь сказали? Ну, про дела Олежека?
Значит, он для нее «Олежек». Интересный расклад.
Поняла. Осеклась.
— Жены обычно мало что про дела мужей знают. Особенно бывшие. Любовницы — другой расклад.
— Ревнуешь? — Марга улыбнулась, ступив на твердую почву.
— К прошлому не ревнуют, ревнуют к будущему. Но ты меня удивила.
— Что за жизнь! — она щелкнула зажигалкой. — Только, думаешь, наладилось — и все кувырком!
— Сама проговорилась.
— Я и не скрывала, — Марга была невозмутима. — Олежек давно клинья подбивал, когда еще у вас жила. Сопротивлялась, сколько могла, но потом устала. Он ведь угрожал меня выгнать. А потом взял да и подружку твою привел. Помнишь, как все было?
Если бог хочет наказать, то дает тебе хорошую память. В тот момент, когда Алла вошла в мой дом, меня уже увезли — грязную тушку, скрученную ремнями.
— Мне пришлось уйти. Они были очень рады, кстати. Дочь твоя даже вещей не дала собрать. Выставила на улицу, в чем была. Чего молчишь-то?
— Слушаю.
— Правильно. Слушай.
— И сколько вы уже с ним?
— Какая разница?! Так, время от времени развлекались. Я его пару лет назад снова встретила, — еще щелчок зажигалки. — Былые чувства вспыхнули вновь. Твой муж — сволочь высшей пробы.
— Был.
— Но денег дал. Тебя уговорил. За что ему посмертное человеческое спасибо. И хватит о нем, ладно? — Мелькнул змеиный язычок. — Работаешь с завтрашнего дня, — Марга перешла на деловую волну. — В салон — к десяти. В половине одиннадцатого у тебя запись. Больше не пей. Тебе на сегодня достаточно. Как раз к утру в нужной форме будешь. Мы тебе такой пиар сделаем, будешь в полном шоколаде.
Представила себя в шоколаде. Не сказать, что приятно.
— Может, зря мы это затеяли? Ведь рано или поздно сорвусь. И что ты тогда со мной будешь делать?
— В салоне нарколог есть. Выведет, куда надо. Хочешь — в астрал, хочешь — в нирвану. Для тебя — бесплатно. Бонус от фирмы. Так что не дрейфь. Пара любовных приворотов или что там тебе заказали, и никаких проблем — войдешь во вкус.
На пороге оглянулась — легкая, красивая, грациозная:
— И знаешь что, дорогая? Олежека не жалей. По делам своим получил. Воздалось сволочи.
— По каким делам?
— А то ты не знаешь!
— Он мне про свои дела не рассказывал.
— Странно. Впрочем, теперь неважно. Про дела его забудь. Так, проблемы в бизнесе. Все в прошлом. В последнее время он был совсем никакой. Блеклый, суетный, пить стал. Конечно, не как ты, но без похмелья не обходилось. Деградировал, в общем.
Стопка водки задрожала в руке:
— Марга! Почему не сказала? Я бы ему помогла!
— А что говорить? — она прошлась на каблуках, охорашиваясь. — Чем бы ты ему могла помочь, если себе не можешь? Да и на кой черт он тебе сдался? Даже в постели стал никакой. Так что забудь. Похоронили, и ладно. Перед тобой сейчас совсем другие задачи. Ты же пророчица! Вот и занимайся своим делом!
Впервые я увидела Маргу на лестнице собственного дома. Соплюха, жалась к батарее, согреваясь. От одежды шел пар. Рваные кеды набухли от влаги и пованивали. Вторые сутки дождь.
Учуяв свежий табачный дым, соплюха повела носом:
— Тетенька, дайте закурить. А прикурить?.. Сигареты у вас, тетенька, вкусные.
— Обыкновенные.
— И обыкновенное может быть вкусным.
— Странное заявление для тинэйджера.
— Мне семнадцать, — она зябко повела плечами. — И причем тут возраст? Кто много видел, мало плачет.
— Лопе де Вега.
Она сделала вид, что поняла:
— Ну да, Вега. Вот и дядя Митя то же самое говорил, пока не помер. Он много поговорок знал — образованный. Выпьет и давай из классики шпарить. Король Лир там, Йорик. Шекспира уважал.