Страница 1 из 40
Полдень, XXI век
Январь 2013
Памяти Бориса Стругацкого
Борис Натанович Стругацкий ушел вслед за братом.
Всемирно известный писатель. Соавтор и автор целого созвездия книг, любимых миллионами людей.
«Трудно быть богом», «Понедельник начинается в субботу», «Хищные вещи века», «Сказка о Тройке», «Второе нашествие марсиан», «Улитка на склоне», «Обитаемый остров», «Пикник на обочине», «Гадкие лебеди», «Град обреченный», «Поиск предназначения», «Бессильные мира сего»…
Увлекательные сюжеты, стремительный темп, обаятельный слог. Сильное воображение, неотразимый юмор.
Курс мировидения для нескольких поколений.
Борис Натанович был наш Учитель.
И наш любимый Главный Редактор.
Своим поведением в литературе и в жизни, всей своей личностью он воплощал идеалы, свет которых озаряет каждую страницу прозы братьев Стругацких: бесстрашную свободу ума и неутомимую добрую волю.
Мастер ушел. Мы никогда его не забудем, потому что это невозможно.
А романы, повести, сказки, сатиры и утопии братьев Стругацких переживут нас всех.
1
Истории. Образы. Фантазии
Анастасия Монастырская
Девять хвостов Небесного Лиса (Ку-Ли)
Роман[1]
…За несколько дней до Рождества мир почувствовал, что Бог вот-вот нажмет на «delete». Собственно, к Богу никаких претензий. Старик и так долго терпел, балуя кредитом по выгодной процентной ставке. Но рано или поздно даже самое плохое кончается, что уж говорить о хорошем.
Пора. Девять дней. Двести шестнадцать часов. Двенадцать тысяч девятьсот шестьдесят минут. Не густо. Но если перевести в секунды, то времени еще очень-очень много. Целая вечность.
…и фляжка с коньяком.
Глаза встретили небо, набухшее снегом и дождем. Если ты есть, Господи, сделай хоть что-нибудь! Дай знак! Порази в сердце! В мысли! В жопу! Еще лучше в печень, она давно заслужила!
Замер, прислушиваясь. Ну? Ну!
Еще, что ли, выпить? Для храбрости! Все равно помирать.
Несколько дней, и все закончится. Никого не будет. Никого и ничего. Еще один Апокалипсис. За ним — Армагеддон.
Модная тема. Конец света — величина постоянная.
Впервые за… долгое время захотелось позвонить ей. Достал мобильник, пробежался. Пусто. Стер — еще тогда, когда.
Ну, что за чертова баба! Даже когда она нужна, ее нет.
Он встал, направился к дому. Под ногами хрустело — словно раздавленные новогодние игрушки.
…Нож вошел этак нежно, деликатно. Стало безвоздушно и невесомо. Стало мягко и тепло. Потом — никак.
Что ж, и такое случается. У каждого свой Апокалипсис.
Господи!
Zero
— Ты знаешь, а он умер, — новость мимоходом, невзначай. Между сообщением о новом платье и квартальной задолженности. Мир рушится — в рапиде. Ломая ногти, с трудом выбираюсь.
— Когда?
— Неделю назад. А ты не знала? Я принесла ему розы.
В голове метроном: «Умер, умер, умер». Выключаю.
Итак, он все-таки умер, Олег. Сыграл в ящик. «Ты, Каська, большая дура. Нашла, чем пугать! Пока мы здесь, смерти нет, когда смерть здесь, нас уже нет». Любил заезженные цитаты…
Звонок по внутренней связи. Босс.
— Зайди-ка.
Вдруг скрутил приступ тошноты. Как в тот день, когда впервые почувствовала измену мужа.
«Я задержусь, родная, не скучай». Где-то там, в офисе Олег предавался любви с секретаршей. Когда они синхронно достигли оргазма, меня вырвало. Он вернулся в два часа ночи с убедительной версией. Но я сделала вид, что сплю. К девице ничуть не ревновала. Проникнув в чужую суть, знала о ней все. Спустя шесть мучительных недель сделает неудачный аборт. И у нее никогда не будет детей. После секретарши были другие женщины. Возвращаясь, всегда врал. Почти всегда правдиво.
И вот он умер. Почему, чувствуя его тогда, я не почувствовала его сейчас?
…У босса в руках мое заявление, напоказ:
— Почему? — однако ему хватает такта не говорить про мой возраст. В сорок четыре не увольняются. В сорок четыре держатся за место всеми конечностями.
Почему я ухожу? Потому, что надоело. Потому, что работать в женском коллективе — самоубийство. Потому, что невозможно работать с людьми, которых не уважаешь. Потому, что мое сердце покрыто девятью рубцами. И один из них сегодня лопнул.
Но самая главная причина — Марга.
— Ладно, иди.
Под его белой рубашкой бьется изношенное сердце. Вижу левое легкое — красное с черным. Черного намного больше. Странно, он же совсем не курит. Бегает по утрам, пьет свежевыжатый апельсиновый сок и ест спаржу.
Сказать? Еще все можно исправить.
Босс принимает решение за меня:
— Зайдешь туда, где тебя брали, и получишь то, что хочешь получить.
То есть: «Ступай в отдел кадров и забери трудовую книжку».
Может, все-таки предупредить его?
Но кто слушает Кассандру под Новый год…
Набираю ненавистный номер. Было время, мы считались подругами.
— Алла, это я… Соболезную.
— Не смеши, — Алла скользит по лезвию истерики.
— Как он умер?
— Это все, что тебя интересует? Ни вопроса о завещании! И где твои материнские чувства? Даже не спросила, что сейчас чувствует твоя дочь!
— Ты же знаешь, его деньги меня не интересуют. А моя дочь. Она давно уже твоя. Скажи, как он умер?
— Зарезали. Как свинью. В подворотне. Очень много крови. Он родился в год Кабана, вот его и…
— А как именно?
— Горло ему перерезали!
И вдруг в трубке — до боли знакомое дыхание, Лялькино, четкое и раздельное:
— НИКОГДА. НАМ. БОЛЬШЕ. НЕ. ЗВОНИ!
Иногда я думаю, что Лялька действительно не моя дочь.
Первый
Олег был моим первым мужчиной. Одновременно — другом, мужем, врагом, любовником, проклятием. Олег — отец моей дочери. И муж лучшей подруги. И вот теперь он умер. Ровно месяц назад ему исполнилось сорок семь лет. Тогда мы с ним виделись в последний раз. Почему же я ничего не почувствовала? Неужели мой дар, и он же — мое проклятие, сыграл со мною злую шутку?
Мне было одиннадцать лет, когда я впервые встретила отмеченного.
Перед началом девичества живот крутило и разрывало. Плакала от боли и предчувствия. Мама повела в детскую больницу. Железный холод каталки, мужские пальцы, коснувшиеся смущенного лона. На безымянном пальце — серебряный перстень, витая печать. И сразу стало спокойно и легко, боль отступила.
— С ней все в порядке? — мама старалась не смотреть, как мужские руки массируют мне живот.
— Да, — и чуть тише добавил: — Нет.
Но это «нет» услышала только я. В голове шумело: визг тормозов, удар и тяжелый шлепок. Я увидела, как он выходит из больницы, ступает на трамвайные пути, и ослепительно белая машина уносит его жизнь.
— Вы сегодня умрете.
— Счастливая, — проблеск узнавания. — Будущее тебе открыто. И настоящее. А я могу видеть только прошлое.
Мы чуть-чуть задержались: ждали, когда на справку для школы поставят нужную печать. А когда вышли на улицу, день сузился до черноты. На боку белой машины, стоявшей поперек трамвайных путей, чернел сгусток.
1
Журнальный вариант.