Сердца живых

Вечером, когда они разбивали палатку, в верхушках деревьев свистел резкий северный ветер, и Жюльен подумал, что в эту ночь им недолго придется спать.

53

Жюльена разбудил кашель Каранто. Он понял, что товарищ его сидит и тщетно пытается унять жестокий приступ кашля.

— Франсис, что с тобой?

Каранто с трудом просипел:

— Найди мою зажигалку… И посвети.

Жюльен порылся в карманах шинелей, которыми они укрывались, и нащупал зажигалку — то ли свою, то ли товарища. Кашель Франсиса усилился, стал лающим, потом послышалось какое-то странное бульканье. Когда наконец вспыхнул язычок пламени, Жюльен увидел, что лицо и руки Каранто перепачканы кровью. Сперва он подумал, что того вырвало.

— Это мясо, — пробормотал Жюльен.

Но Франсис медленно покачал головой:

— Это кровь. Я знаю… Теперь я пропал. Господи, я пропал, слышишь, Дюбуа, пропал.

Лицо Каранто вдруг сморщилось, исказилось гримасой, и он всхлипнул. Жюльен увидел, как изо рта у товарища снова показалась струйка крови. Язычок пламени качнулся и погас. Каранто судорожно икал, кашлял, всхлипывал. Перепуганный Жюльен тщетно старался высечь огонь.

— Я пропал, — повторил Франсис.

Жюльен приподнял край полотнища. Вокруг стоял непроглядный мрак, свистел ледяной ветер.

— Опусти брезент, я замерз, — попросил Каранто.

— Тебе надо лечь.

— Не могу, задыхаюсь. Я околею, слышишь! Изойду кровью.

— Ты останешься тут, я укутаю тебя потеплее, а сам пойду за помощью. Может, нас и бросят в тюрьму, но тебя по крайней мере станут лечить.

— Нет, нет, не оставляй меня. Не оставляй меня, Дюбуа.

В голосе Франсиса слышался страх, он изо всех сил вцепился в рукав Жюльена. И замер в таком положении. Когда приступ кашля затих и кровь остановилась, Жюльен подложил под спину товарищу вещевые мешки и ранцы, чтобы тот мог, опираясь на них, оставаться в сидячем положении.

— Спасибо тебе, старик, — прошептал Каранто.

— Помалкивай. Тебе сейчас нельзя говорить.

— Поклянись, что, если я засну, ты меня не бросишь.

— Клянусь.

Жюльену казалось, что товарищ его внезапно превратился в беспомощного ребенка. И он заговорил с ним тихо и ласково:

— Это пустяки. У тебя лопнул сосуд. Случается. Будь у тебя чахотка, ты бы все эти дни кашлял. Так не бывает сразу.

— Ты думаешь?

— Уверен. Я уже наблюдал такой случай. Когда я служил в кондитерской, у одного ученика лопнул сосуд. Он потерял еще больше крови, чем ты.

Жюльен сочинил целую историю. Он чувствовал, что больной жадно слушает его рассказ. Время от времени Жюльен останавливался и прислушивался к ветру, завывавшему в деревьях. Бензин в зажигалках кончился, они не могли даже узнать, который час, время, казалось, застыло в ночной темноте, которую словно пригнал сюда северный ветер.

Перед самой зарей Жюльен забылся. Вслед за рассветом пришел ясный день, в воздухе приятно запахло весной. Каранто заявил, что он в силах идти, и они решили осторожно спуститься по склону, забирая все больше влево с тем, чтобы уйти подальше от деревушки, где они стащили мясо. Франсис нес только свой ранец и винтовку, на которую то и дело опирался. Жюльен завернул остаток бараньей туши в брезент и пристроил его на спине поверх ранца. Этот груз, увеличенный весом вещевых мешков и винтовки, больно впивался ему в плечи. Солдаты шли медленно и часто останавливались. Каранто говорил шепотом, старался не делать резких движений, и при взгляде на него Жюльен понял, что товарищ боится, как бы вновь не началось кровотечение. Заросшее щетиной лицо Франсиса было мертвенно-бледным.

Часов в десять утра они подошли к небольшому ручью. Солнце припекало довольно сильно, солдаты решили помыться и сбрить бороды. Впервые с того дня, когда они ушли из хижины дровосека, им представилась такая возможность. Поглядевшись в маленькое зеркальце, Каранто увидел, как он бледен.

— Чепуха, — успокоил его Жюльен. — Это все усталость, и потом ты здорово оброс.

— Но ты-то ведь не такой бледный.

— Такой же. Просто зеркало искажает.

Каранто ничего не сказал, но в глазах у него затаилась тревога. Они немного поели и перед тем, как тронуться в путь, развернули дорожную карту. На ней не были указаны лесные тропы, но солдаты решили, что они находятся неподалеку от дороги, ведущей из Каркассонна в Мазаме. Франсис все еще не утратил веру в свою способность хорошо ориентироваться на местности, а положение солнца в небе, казалось, подтверждало его слова. Они шли еще добрый час, пока не достигли узкой и очень каменистой дороги, которая отлого спускалась в небольшую долину, где виднелись красные крыши.

— Спасены! — вырвалось у Жюльена.

Друзья зашагали быстрее. Подойдя к повороту, они увидели человека, который шел, ведя велосипед. Заметив их, он остановился.

— Эй, послушайте! — крикнул Жюльен, подняв руку.

Незнакомец резким движением поднял велосипед, повернул его, вскочил в седло, помчался вниз по склону и исчез.

— Вот сволочь!

Солдаты переглянулись. Каранто без сил опустился на обочину дороги и забормотал:

— Мы пропали. Пропали.

— В чем дело? Он на нас донесет? Ну и что? Хуже, чем сейчас, быть не может… Даже в тюрьме они станут тебя лечить.

Франсис выпрямился, словно от удара электрического тока. Это было его первое резкое движение за весь день. На глазах у него выступили слезы, но взгляд засверкал мрачным огнем. Он быстро заговорил:

— Нет! Нет! Слышишь? Для меня лучше околеть, чем попасть в лапы к немцам. Слушай внимательно, Дюбуа. Один раз мы по моей вине заблудились, но тогда шел дождь. Вообще же я отлично ориентируюсь. Даже ночью выбираю верное направление. Хорошая погода установилась теперь надолго. Я чувствую себя совсем здоровым, ты был прав, это случайное недомогание. Мы либо найдем людей, которых ищем, либо вернемся к дровосеку.

Заметив, что Жюльен собирается что-то сказать, Каранто остановил его повелительным жестом.

— Не бойся, — сказал он. — Я поведу тебя напрямик. Взгляни на карту, видишь, ширина этого кряжа не больше десяти километров…

Он остановился. Снизу послышался треск мотоцикла.

— Должно быть, фрицы. Пошли скорей!

Солдаты кинулись в лес и стали карабкаться в гору.

Жюльен сгибался под тяжестью поклажи, и Каранто взял у него свой вещевой мешок, сказав:

— У нас выбора нет. Будем пробираться прямо к лачуге старика, не останавливаясь даже ночью. Брось к чертям этот брезент, он слишком тяжелый. — Франсис посмотрел на свою заржавленную, покрытую засохшей грязью винтовку, швырнул ее в заросли и крикнул: — И эта дрянь нам тоже ни к чему!

Жюльен немного поколебался, потом тоже бросил винтовку. Они торопливо отрезали несколько ломтей мяса, а остаток бараньей туши кинули возле брезента. Шум мотоцикла позади них смолк, но им казалось, что они слышат какие-то голоса.

— Времени терять нельзя.

Жюльен шел впереди, но часто останавливался, чтобы помочь Каранто, который с трудом дышал. Страх придавал им силы. Жюльен был уверен, что велосипедист поднял тревогу и теперь за ними гонятся немцы. Сейчас он оказался в том же положении, в каком был Вуазен на берегу реки Лу. Еще минута — и вокруг засвистят пули. Стиснув зубы, он карабкался вверх, слыша позади прерывистое дыхание товарища. И вдруг Каранто закашлялся. Жюльен замер на месте. Обернулся и увидел, что Франсис стоит на коленях, перегнувшись вперед и вцепившись обеими руками в какой-то корень; спина у него сотрясалась от надсадного кашля.

— Господи, Франсис!

По подбородку Каранто стекала струйка крови. Он судорожно икал, и при этом изо рта у него бил красный фонтан. Жюльен подхватил товарища, поднял и прислонил к дереву. Приступ немного утих. Но Каранто задыхался.

— Беги, — прохрипел он, — беги… Мне крышка.

— Не валяй дурака.

Снизу опять донеслись крики.

— Фрицы, — прошептал Каранто.