Эпоха лишних смыслов

Я даже развела руками и запоздало поняла, что наговорила лишнего. Но деваться было некуда.

Гамов улыбнулся:

— А я все гадал, куда запропастились ваши эмоциональность и яркость, которые так видны в тексте, Роза.

Прокололась, ох как прокололась. Оставалось только молчать.

— И потом, вам двадцать два года, а вы про неумение удивляться.

Получается, он читал мою книгу? Сердце сорвалось с цепи.

— Но вы правы, похоже на сюрреализм. Правда, дальше только хуже. С понятием 'ноосфера' вы знакомы. Вдаваться не буду. Она действительно существует. Коллективное бессознательное — тоже. Разум меняет реальность, кто бы что ни говорил. И от количества людей… Как бы это сказать, — Гамов посмотрел мне прямо в глаза, — реальность передергивает и зашкаливает. Мысли, понимаете.

Я собралась что‑нибудь возразить, но мой собеседник и не думал замолкать:

— Вы пишете и создаете свою реальность, свою Вселенную. И до некоторых пор с этим не было никаких проблем. Но в две тысячи десятом началось. Знаете, мы не уверены до сих пор, как оно действует. Видимо, количество реальностей, ничем не удерживаемых, свободно болтающихся в воздухе, просто достигло предела. Раньше дешевенький ужастик могли прочитать только друзья и родственники нашего воображаемого графомана. Потом появилась печатная машинка. Круг расширился. Компьютер, электронная почта, чуете, да? И наконец, специализированные сайты. В результате, вчера это бумага и от силы пять — десять человек. Сегодня это 'Самиздат' и сто тысяч таких же графоманов, которым ужастик понравился. Сто тысяч людей, а? И висит он в Сети, нематериальный такой, бесплотный. В общем, закругляюсь. Каждая реальность, не закрепленная на бумаге, но воспринимаемая большим количеством умов, резонирует с нашей. Она рвется к нам. Со своими единорогами, бластерами и прочей ужасающей чушью.

— То есть, как? — Я только сейчас поняла, что сижу с открытым ртом. — Уж единорога с бластером я бы заметила, не прошла мимо.

Гамов покачал головой:

— Не было еще такого. Знаете, прореха в реальности — дело тонкое. Сначала она незаметна и растет крайне медленно. А потом, Роуз, — оговорился, ты подумай, — фантастов‑то от общего числа графоманов мало. Любовных романов и бытовухи куда больше. Просто наш отдел этим не занимается. Соседний — да, и лажают они по — черному.

Я хмыкнула. Происходящее все больше напоминало дурдом, но мне нравилось. По крайней мере, не было скучно.

— Пойдешь к нам стажером? — как в ни в чем не бывало закончил Гамов.

— Куда именно? В НИИЧАВО? — улыбнулась я.

Ему пришла смска. Он нахмурился и уставился в экран.

— В Закрытие фантастических реальностей. — Тут же вскинул глаза на меня.

Я издала неопределенный звук, призванный высказать одновременно презрение, изумление и некоторую обиду, и дернула за ручку.

Дверь не открывалась. Я дернула еще раз, спокойная до невероятия.

— Нет, я же обещал отвезти тебя домой. А по пути как раз заскочим к прорыву, чтобы ты перестала считать меня идиотом и шутником.

Я даже не успела изумиться точности его формулировки, а машина уже сорвалась с места.

Глава 1

— Ну что, Оливин, допрыгалась?

Я подняла глаза, все еще погруженная в размышления. Передо мной стоял, неприятно улыбаясь, Гера Туров собственной персоной. Наш собственный гений, претендент на все фантастические и обыкновенные премии — и просто довольно мерзкий тип.

— Допрыгалась, — мрачно кивнула я, точно зная, как заманить его в ловушку. — Советы, рекомендации?

— Беги прямо сейчас. Пока не окончательно втрескалась в Гамова.

Я очень медленно растянула губы в улыбке.

— Серьезно, Оливин. Он женат. И дела у тебя тут не ахти. Уже на ковер к Арлиновой?

Поколебавшись мгновение, Туров устроился прямо напротив меня.

Я развела руками.

— Защитить‑то тебя, бедняжку, некому. Гамов, конечно, расстарался бы, спору нет. Но где он, тот Гамов?

— На Конгрессе? — тихо поинтересовалась я, медленно наполняясь мрачным ликованием. — Жалко, что тебя, Гер, не послали.

Туров слегка заметно пожал плечами.

— Ты хотел поехать ведь. В чем дело, визу не дали? Обратись в следующий раз ко мне, есть замечательный парень, Петя, всем помогает с шенгеном. Ах нет, постой… Просто тебя ведь никто не знает, Гера, как я могла забыть! Ни одного крупного прорыва, ни одного поступка, зачем же тебя посылать обмениваться опытом? У тебя его нет, — я подняла брови и вперилась в него взглядом.

— Как будто ты у нас тут герой из героев, — мгновенно вскинулся Туров. — Я еще…

Дверь распахнулась. Из кабинета чуть не кубарем вылетел какой‑то толстый и красный мужчина, по виду чиновник высокого ранга. Я похолодела внутри (на какую‑то десятую долю градуса, куда еще, и так абсолютный ноль), но тут же собралась и взяла финальный аккорд:

— Ты еще напечатаешься тиражом больше десяти тысяч.

Туров позеленел. Не дожидаясь реакции, я зашла в кабинет Арлиновой и плотно затворила дверь.

— Доводите нашего гения? — с упреком поинтересовалась Арлинова, и я, не выдержав, улыбнулась глазами.

— Зря вы так, Роза. Герман у нас один в своем роде, разбирается с горячечным бредом лучше всех.

Я чуть кивнула. Что правда, то правда. Впрочем, исключительно потому, что сам его пишет.

— Боюсь я вас посылать на закрытие, если там Босх погоняет Дали, и все вместе припорошено личными перверзиями автора. А Герочка глазом не моргнет. Бывало, он даже до деконструкции не доходил, уговаривал людей больше не писать и обратиться за помощью.

Об этом я слышала в первый раз, но симпатии к Турову не прибавилось ни на гран.

— Так что вы отнеситесь к нему с пониманием. Может же мальчик дышать к вам неровно?

Я вскинула глаза на Арлинову. Она, кажется, и не думала шутить.

— Простите, Микаэла Витальевна, в этом я сомневаюсь.

— Не кокетничайте, Роза. Лучше налейте себе чаю и садитесь, надо поговорить.

Я послушно налила заварки в фарфоровую чашку, бросила два кусочка сахара и устроилась в кресле напротив Арлиновой, привычно гадая, почему именно она руководит отделом.

— Значит, Гамов на Конгресс, Оливинская — в пляс, если позволите такую формулировку?

Я почти поперхнулась. Арлинова, меж тем, спокойно смотрела на меня прозрачно — серыми глазами и ждала ответа.

— Не знаю, о чем вы, Микаэла Витальевна, — осторожно начала я.

— Как же, как же. Двадцать двенадцать дробь семьдесят три, Светлов, 'Оттенок льда'. Фэнтези.

— Я сдала отчет по этому делу.

Арлинова вздохнула и оперлась на стол, сняла очки в тонкой золотой оправе.

— Роза, давайте начистоту.

Я сделала глоток и неловко пожала плечами. Вся прелесть отточенных движений состоит в том, что они прирастают, становятся частью личности, маской, защитой, пуленепробиваемым стеклом и в конечном итоге способны обмануть даже Арлинову, не то что Макса.

— Нашли Светлова сами, правильно?

— Да, в ходе обычной проверки.

— Его роман грозил реальности, на ваш взгляд?

Я поставила чашку на стол и внимательно посмотрела на Микаэлу Витальевну внимательно. Неужто наш гениальный деконструктор, Деррида в юбке, ошиблась, и я смогу ускользнуть?

— Если вы из‑за этого… То да, считаю, что грозил. Десяток новых читателей каждый день, все усложняющийся сюжет, восторженные отзывы.

— Гамов одобрил?

— Перед отлетом.

Я вспомнила Макса и, как обычно, ничего не почувствовала.

— И вы поехали к Светлову.

— Совершенно верно.

— Потому что…

— Потому что это стандартная процедура для стажера. Работа с автором в полевых условиях.

Арлинова покивала с самым серьезным видом.

— Позвольте спросить, Роза, что случилось дальше?

— Все стандартнее не придумаешь. Как в учебнике. Деконструктор приезжает, автор отказывается сотрудничать, деконструктор уезжает, вламывается в реальность произведения и делает свое черное дело.

Я начинала терять терпение: все это уже и так было изложено в отчете, над которым я корпела два часа накануне.