Семь цветов радуги

— Эх, Тимка! Ни черта ты не понимаешь. Скучная ли…ри…ка… - презрительно протянул Багрецов. — Ты же ничего не чувствуешь. А я вот пришел на это место, и сердце защемило. Ведь это мы все делали, мучились, искали воду. Ничего не получалось. Главный инженер… — мечтательно произнес он. Скоро ль я им еще буду? Ты, Тимка, не смейся, но кажется мне, что прощаюсь я на этом озере с какой-то детской мечтой и, может быть, с юностью. Потому что все тогда представлялось иначе. На каждом шагу нас подстерегали неведомые чудеса… — Вадим говорил, ероша свои курчавые волосы. — Ты знаешь, есть такие темные очки, которые защищают глаза от солнца. Их надевают обычно у моря. Без этих очков ты щуришься, солнце мешает тебе рассматривать лица, ты многих не узнаешь. Все тебе кажутся молодыми, и девушки прекрасными. Светло, радостно! Песок ослепительно белый, чистый. В небе ни облачка! Мир хорош! Но вот ты надеваешь эти черно-зеленые очки. Сразу все преображается. На лицах появляются предательские морщинки. Девушки дурнеют. Песок становится зеленоватым, и в нем ты видишь каждую мелочь: обгорелую спичку, окурок, яичную скорлупу. На этом месте уже неприятно лежать. Поднимешь глаза — и сразу замечаешь какие-то неприятные облака, похожие на тучи, они черными пятнами выделяются на сером небе. Пора домой, будет дождь!

Вадим передохнул и убежденно сказал:

— Я бы запретил продавать такие очки. Их надо просто бояться.

— Это для слабонервных, — спокойно возразил Бабкин. — Сквозь какие очки ты сейчас смотришь? Форсун!

— Не смейся, Тимка. Иногда бывает, что вот нападет на меня этакая проклятая холодная трезвость. Все известно, и больше нечему удивляться… Слышишь? — Вадим вдруг замолк и показал пальцем в сторону шлюза. — Щелкнуло реле, шлюз открылся, и вода побежала вниз. Как будто бы чудеса? Ведь здесь никого нет. А мы знаем, что это простейшая телемеханика. В Девичьей поляне на узле управления диспетчер нажал кнопку. Абсолютно ясно! Никаких фокусов и чудес!

Багрецов снял шляпу и несколько раз прошелся взад и вперед по узкой дорожке над озером.

— В прошлый раз ты точно так же разглагольствовал, а потом первые две недели ходил с раскрытым ртом, — напомнил Тимофей. — И, право же, я тебя не узнаю: только что на дороге ты визжал словно от щекотки, потрясенный запахом пшеничных полей. Телячьей восторженности тебе не занимать.

— Чудак и сухарь, — замахал на него шляпой Багрецов. — Опять ты ничего не понимаешь. У тебя душа вымерена с точностью до десятой миллиметра, разделена плотными перегородками, и каждый раз, когда тебе нужно как-то реагировать на «внешние раздражители», говоря научным языком, ты мучительно долго ищешь ключ от камер, где у тебя запрятаны разные чувства: смех, плач, просто хандра. Неужели ты не понимаешь, что я могу безудержно радоваться, смотря на зреющие хлеба, и с равнодушной важностью оттопыривать нижнюю губу при виде новой машины, которая меня уже не удивит?

— Погоди важничать, всезнайка. Наука, как тебе известно, не имеет предела, а тем более у нас в стране. — Тимофей грубовато наклонил к себе голову товарища и сочувственно заметил: — Мне кажется, мой дорогой «профессор», вы очень устали. Маленький мирок, ограниченный индикаторами и реле, с которыми вы возитесь ежедневно, не дает вам возможности видеть технику во всей ее широте… А мне кое о чем писала Антошечкина. Только это, конечно, между нами. Думаю, мы что-то увидим интересное. Именно то, чего ты жаждешь! — с нарочитым пафосом подчеркнул Бабкин. — Не-обык-новен-ное!

— В Девичьей поляне? — уныло спросил Вадим, потирая висок.

Багрецову заранее было все известно из рассказов друзей. Он привык к тому, что каждый раз ему сообщали все новости. Театр построили на семьсот человек, новую районную электростанцию, стадион. Колхозная команда футболистов, где капитаном Буровлев, вышла на первое место в области. Сейчас в Девичьей поляне Буровлев — директор кирпичного завода.

Задумчиво подойдя к тополю, Вадим созвал гладкий, чуть клейкий лист и с огорчением убедился, что сейчас у него уже нет желания поднести листок к губам и лихо, по-мальчишески, как бывало Сережка, щелкнуть. А ведь три года тому назад и он это делал. «Черт возьми, откуда же появилась эта непрошенная солидность? Как ни говори, а третий десяток пошел, и главное — совсем незаметно».

День за днем спускались дни

и снова густела тьма ночная.

— У тебя сейчас такое лицо, будто ты жуешь зеленый крыжовник, — пошутил Бабкин. — Откровенно сознайся: сколько у тебя еще этой «зелепуги» осталось в кармане? Хватит до Девичьей поляны?

— «Тот, кто постоянно ясен, тот, по-моему, просто глуп» — правильно Маяковский сказал. — Вадим, не оборачиваясь, перекинул белый плащ на руку и зашагал по тропинке.

— Если ты это относишь к себе, то я вынужден признать, что «ясность» тебя только сейчас покинула.

Багрецов не стал спорить. Пусть Тимка думает, что хочет. Тоже остряк!

Друзья решили спуститься на дорогу. Они обогнули озеро и невольно залюбовались им. «Маленькая точка на карте великого плана переделки природы, подумал Вадим. — Сколько их сейчас по всей стране!»

Внизу, как толстые черные стволы поваленных деревьев, тянулись трубы артезианских скважин. Подземную реку выводили наружу в разных местах.

Солнце уже выкупало свои лучи в магистральном канале и сейчас, как бы отдыхая, опиралось на них, застыв в небе.

Вадим взглянул на Бабкина. Стоял он молча, на лице его ничего нельзя было прочесть. Только прутик в руках выдавал волнение. Бабкин смотрел на поля и, может быть, думал, что и здесь, в каждом колоске серебристой пшеницы, тоже осталась крохотная частица его труда. Стоит Тимофей, как хозяин, широко расставив ноги в блестящих сапогах. Ветер раздувает его белую гимнастерку, стараясь сорвать картуз с головы.

Но что это светится у Тимки в кармане, горит яркооранжевым огнем?!

Не раздумывая, Вадим хлопнул по карману и зажал его в руках.

— Ты что? — удивился Бабкин.

— Не знаю. Горит! — Вадим растерялся. Неужели показалось?

Бабкин сунул руку в карман и, к удивлению товарища, вытащил светящуюся неоновую лампу. Она была похожа на раскаленный уголек величиной с орех. На ее контактах висела проволочная катушка.

Подбрасывая лампочку в руках. Бабкин оглядывался по сторонам. Опять начинаются чудеса.

— Смотри, картуз горит! — крикнул Вадим.

Тимофей выронил неоновый индикатор и схватился за голову. Действительно, белая парусина начала уже тлеть.

Рассматривая фуражку, Тимофей заметил, что материя пожелтела и даже обуглилась возле металлического каркаса. В других местах осталась целой.

— Тебе чудес недоставало, — недовольно пробурчал он, пытаясь соединить расползавшуюся парусину. — Совсем новая фуражка, — со вздохом добавил Бабкин.

— Постой! — отмахнулся Вадим. — Внутри твоего картуза был проволочный виток Он раскалился в поле высокой частоты. Ведь это же необыкновенно! Такое мощное поле трудно себе представить.

Багрецов выхватил у Бабкина контрольный приемник и щелкнул переключателем. Ослепительно вспыхнула лампочка, освещающая шкалу, и погасла.

— Поздравляю, — саркастически заметил Тимофей. — Ламп как и не бывало.

— Да нет, это только индикаторная, — пытался оправдаться Вадим.

— Точное определение! Выключай скорее. Видишь, из приемника дым идет.

Действительно, из отверстия в верхней панели тянулась синеватая струйка дыма. Вадим повернул выключатель и стал ожесточенно дуть в отверстие.

Бабкин схватил товарища за плечо и указал вниз.

У самого склона холма шли в ряд удивительные машины с решетчатыми антеннами, золотом сверкавшими на солнце.

Машины были похожи на гусеничные тракторы. За ними тянулись многолемешные плуги. Отваливалась черная жирная земля, обнажая блестящую сталь. На тракторах не было ни кабин, ни сидений. Машины без человека плыли по полю.

ГЛАВА 5