Страница 2 из 11
— А — а–а!!!
Решив, что двух инвалидов на одном квадратном метре для неё слишком много, рыжая бросилась к своему избраннику, и попыталась перевернуть его на спину, чтобы осмотреть повреждения и остановить хлещущую кровь. Не успела — завизжали тормоза, хлопнула дверца машины, и внушительный бас произнёс, характерно растягивая слова и проглатывая половину звуков:
— Не, я не понял, чо! Какая падла тут рамсы попутала?
Иван поднял голову и обомлел — огромный толстомордый тип с обритым налысо черепом непринуждённо перебрасывал из руки в руку кастет, казавшийся в его ладонях детской игрушкой. Взгляд без проблеска интеллекта, тяжёлая челюсь. И новый вопрос, вернее, заявление:
— И чо молчим, жертва?
Провокационное, между прочим, заявление, ну и спровоцировал.
— Кого ты жертвой назвал, гоблин анаболический? — Ирка, не вставая с колен, сняла туфлю и с размаху саданула верзилу. И попала точно туда, куда целилась.
— Ой — ё–ё… — лысый зажал самое сокровенное, согнувшись в три погибели, и неосмотрительно подставил макушку для добивающего удара. — Ты чо?
В следующий момент его лоб стукнулся в асфальт, а взбесившаяся рыжеволоска схватилась за костыль.
— Всех убьём — вдвоём останемся! Правда, Ванечка?
Ванечка молчал — вёл подсчёт шлепков, отвешиваемых попеременно шкафообразному детине и незадачливому конькобежцу. Да ещё немного печалился о судьбе сделанных на заказ костылей. Клеёные из дуба, самшита и бука, они в своё время обошлись почти в три пенсии.
Потасовка, точнее избиение, прекратилась неожиданно. Знакомый голос с едкими нотками произнёс:
— Мало того, что одну сумку оставили, так ещё и драку устроили. А вы что делаете, Володя? Даже если решили срочно поломать лбом все тротуары в городе, то не стоит делать это бесплатно! Хотите, я всего за пять процентов помогу заключить договор с мэрией?
— Ой, Лаврентий Борисович! — Ирка опустила орудие убийства. — Представляете, на нас с Ваней напали!
— Вова, это так? — появившийся в поле зрения Кац недобро нахмурился. — Володя, я в вас разочаровался.
Детина с трудом отдышался и, размазывая слёзы по красному, как пасхальное яйцо лицу, начал оправдываться:
— Ты же меня знаешь, Борисыч!
— Знаю, Володенька, знаю. Потому и безмерно скорблю.
— О чём?
— О потере вашего морального облика!
Лысый осторожно, стараясь лишний раз не ворочать шеей, оглядел себя, но видимых снаружи дефектов не обнаружил.
— Не, а чо такова? Я за пацанов с раёна всегда впрягаюсь. Чо, нельзя? Если каждый залётный урод на роликах начнёт наших инвалидов с костылей сшибать… Чо, я не прав, Борисыч?
Ирка судорожно закашлялась, и постаралась слиться со стеной. Но здоровяка заботило совсем другое:
— Да вот же он ползёт! Стой, падлюка, щас разбираться будем!
Только конькобежец предпочёл позорное бегство — на четвереньках проскочил перед трезвонящим трамваем, перекатился через проезжую часть, до смерти перепугав водителя гружёного щебнем «КАМАЗа», и скрылся за припаркованными на противоположной стороне машинами.
Кац пригрозил вслед дезертиру дымящейся сигарой, и принялся командовать:
— Вова, поднимите писателя с тротуара.
— Настоящего? Как братья Стругацкие?
— Берите выше — как братья Карамазовы!
Детина взял Ивана на руки, и фыркнул в ответ на предложенную Иркой помощь:
— Ты, дева, сумки подбери. Куда нести гения?
Через час, когда отмытый и залепленный пластырем чуть ли не с ног до головы писатель лечил расстроенные нервы горячим сладким чаем и булочками с изюмом, Ирка решилась спросить у колдующего над плитой здоровяка:
— Извините, Володя, вы не из бандитов будете?
— Он гораздо хуже, — Лаврентий Борисович отвлёкся от процесса приготовления настоящей рыбы «фиш» с кисло — сладким соусом. — Он боксер — тяжеловес с отбитым содержимым черепной коробки. Призёр мирового чемпионата по версии Всегалактической Ассоциации бальных танцев с отягощениями.
— Ой, и такая есть?
— Борисыч шутит, — Вова зачерпнул полную ложку горчицы, отправил её в рот, и пренебрежительно поморщился. — Слабая.
— Нормальная, — возразила рыжая, содрогнувшаяся от одного вида этой дегустации. — Лучшая в городе.
— Ты просто не пробовала настоящую, — ответил тяжеловес. — Я однажды в Одессе на Привозе покупал…
— Вот как? — Кац приподнял бровь. — Кто напомнит мне имя того поца, что надел Лёве Минкину на голову ведро с аджикой?
— Почему это сразу поц? — возмутился Вова. — И не ведро там было, а маленькая баночка.
— Лёва говорил за ведро.
— Он бы это отраву ещё цистернами считал. В следующий раз башку отверну.
Иван поставил на краешек стола пустую чашку, и осторожно поинтересовался:
— Простите, Владимир, а зачем боксёру кастет?
— Привычка, — смутился Вова. — Но вообще‑то он пластмассовый. Опять же с начальством удобно обсуждать финансирование моей лаборатории — приходишь, значит, в кабинет, и небрежно так играешься…
— Какое финансирование?
Вместо боксёра ответил Лаврентий Борисович:
— Вова у нас заведует лабораторией в НПО «Лазурит». Кандидат наук, между прочим.
— Да? — глаза у Ивана округлились до невозможности, отчего запульсировала болью рассечённая бровь. — Тогда зачем вот этот маскарад?
— Не маскарад, просто маска, — уточнил боксёр, с некоторой долей смущения застёгивая верхние пуговицы рубашки, чтобы скрыть золотую цепь в палец толщиной. — Зато в трамвае никто не хамит.
— Вы ездите на трамвае? — удивилась Ирка, вспомнившая про оставленный на улице «Лендровер».
— Нет, не езжу, но вдруг когда‑нибудь придётся?
Гости разошлись поздно вечером. Изрядно подвыпивший боксёр порывался вызвать всем такси, но Лаврентий Борисович предпочёл пешую прогулку, а Ирка, загадочно посмеиваясь, отказалась, ссылаясь на необходимость перемыть посуду. Вот её‑то, не посуду, разумеется, выпроводить оказалось труднее всего — слёзы, упрёки в чёрствости и жестокосердии… Так похоже на маленький семейный скандал! А ведь Иван был твёрдо уверен, что не давал никаких поводов к матримониальным поползновениям. Ну да, было пару раз, может чуть больше, но это до армии, когда ещё мог ходить на двух ногах.
Вот дура! Ну зачем ей связывать жизнь с инвалидом? Вбила в свою рыжую башку бредовую мысль, и теперь носится с ней, как с писаной торбой.
Но всё же выпроводил, объяснив необходимость остаться одному горящими сроками по сдаче очередной книги. Вот этому поверила, хоть и с большим трудом. Правда пообещала заглянуть утром и проверить — всё равно выходной. Неугомонная ведьма даже запасной комплект ключей вытребовала. Да не жалко, пусть берёт, а то вот так сдохнешь ненароком, и пока соседи не начнут возмущаться из‑за запаха…
Впрочем, эти соседи только обрадуются, ибо упрямый писатель, отказывающийся продавать квартиру скупившим почти весь дом сектантам, давно у них костью в горле. То ли адвентисты, то ли иеговисты… разинули пасть на лакомый кусок в виде трёхэтажного особняка дореволюционной постройки в центре города. Улыбчивые джентльмены в безукоризненных костюмах приходили к Ивану раз в неделю, постоянно повышая предлагаемую цену. Но чуть — чуть повышали — через пару лет, глядишь, хватит на однокомнатную где‑нибудь в ближайшем пригороде. Жлобы.
Жильё досталось писателю по наследству. Отец, заместитель начальника военного училища, получил его в далёком восемьдесят восьмом году, как раз после рождения сына. Получил, но толком пожить не успел, умер от обширного инфаркта во время командировки в Москву девятнадцатого августа девяносто первого. Мать продержалась на пятнадцать лет дольше.
— Да идут эти Кришнаиты в задницу! — Иван помотал головой, отгоняя тяжёлые воспоминания, и включил комп.
Тот весело зажужжал кулерами, обрадованный вниманием хозяина, загрузился, по голосовой команде открыл браузер, и выдал сообщение о пришедших на электронную почту письмах. Ага, две штуки из издательства. В первом редактор оправдывается, что задержка с переводом аванса произошла исключительно по вине бухгалтерии, а во втором спрашивает пожелания по картинке на обложке книги. Вежливый, паразит… Всё равно художники нарисуют не то, чего от них ждут, а собственное виденье, в большинстве случаев не связанное с сюжетом. Тоже творческие люди, однако.