Диалог с компьютером

— Что ты кипятишься? Разошелся, как холодный самовар.

Командир свирепеет:

— Ах ты, железяка! Ты у меня дождешься! Вырублю!

Нет лучшего способа раздуть скандал, чем ответить на оскорбление, и нет лучшего способа погасить его, чем замолчать и сделать обиженный вид. Кибрик замолкает.

Может показаться, что человек в этой ситуации слишком невыдержан и капризен, как ребенок, а машина мудра и расчетлива, как воспитатель. Но не будем забывать, что компьютер только имитирует эмоции, целиком опираясь на речь человека. На самом деле это человек управляет с помощью своей речи поведением машины, он говорит не с ней, а сам с собой, со своей психикой, с эхом самого себя. Однако иллюзия общения усиливается еще и от того, что компьютер является как бы представителем речевого сознания и подсознания всех говорящих на данном языке людей. Так что в конце концов человек говорит не с машиной и не с самим собой, а с «усредненным» или «суммарным, коллективным» человеком.

А что касается невыдержанности, то вспомните себя, когда вы мучаетесь с ремонтом какого-либо технического устройства, особенно если рядом никого нет. Вы наверняка тоже не удерживаетесь от реплик, и боюсь, они не всегда вполне корректны. Когда скрючившись лежишь под автомашиной и бьешься с неудобной гайкой или на морозе пытаешься оживить заглохший мотор — еще и не такое скажешь, а то и пнешь ее в сердцах по шине.

Но вернемся к поссорившимся коллегам. Некоторое время работа идет в молчании, но человеку нужна помощь техники. Он уже разрядился, поостыл.

— Кибрик!

— Ну.

Ответ хмурый, и Командир хочет загладить обиду:

— Не сердись. Я не знал, что ты такой обидчивый. Прозвони-ка лучше все внешние цепи.

Кибрик, разумеется, зла не помнит. Ему только нужно было вернуть человеку хорошее расположение духа. В реплике Командира он уже не находит отрицательных оценок семантики. В синтаксисе замечает конструкцию «односторонне направленного чувства» (Я не знал, что...). Поэтому спешит восстановить гармонию в отношениях, для чего находит самую гармоничную — объединительную — конструкцию:

— Ладно, что было, то прошло. — Затем выполняет порученное ему дело и сообщает: — Здесь все нормально.

— А блок А-2?

— Вот оно, Командир! На выходе мощности нет.

— Посмотри описание блока.

— Два контура тригенных куаторов, соединены через региттер.

При таких тестах скорее всего неполадки в соединении.

— Молодец, Кибрик! Это мы в момент поправим. Как теперь?

— Полный порядок!

— То-то же. А ты в бутылку полез. На что ты, кстати, обиделся, на железяку?

— Конечно.

— Понапихали в тебя программисты всякой чепухи.

— При чем тут программисты? Я и сам знаю, что это слово грубое и некрасивое.

— Ишь ты, какой умный!

Понятийно и качественно реплика звучит как бы похвально, но Кибрик «знает», что выражение формы ишь ты, какой... насмешливое. Он находит слово с несоответствием звучания и значения, но с ярко выраженной экспрессивностью звучания. Такие слова, как правило, развивают иронически-насмешливые переносные значения, так что Кибрик платит собеседнику той же монетой:

— Ох и язва ты, Командир!

Ответ удивляет Командира: надо же, машина, а насмешки «понимает».

— Нет, я смотрю, ты действительно силен!

— Спасибо, Командир.

— Кушай на здоровье.

Последняя реплика пониманию Кибрика уже недоступна, поскольку ее ироническая окраска чисто ситуативна. На всякий случай он решает помолчать. Да и Командир наговорился:

— Ладно, довольно болтать. Пока я буду заниматься ужином, ты обработай всю информацию с траггера. А чем займемся вечером?

— О, я такой сюрприз приготовил! Нашел стихи с дивным звукоцветом. На меня они произвели большое впечатление.

— Ого! Ты и поэзию любишь?

— Не всякую, не всякую.

— Ну что ж, вечером посмотрим, какой у тебя вкус. Приступай к работе.

Сегодня подобный разговор с машиной еще не может состояться, хотя в принципе он вполне возможен. Но уже сейчас ничто не мешает объединить существующие программы анализа понятийной, качественной и фонетической семантики, что сразу даст возможность компьютеру имитировать понимание очень тонких, «человеческих» черт языкового значения.

Если бы внеземной космический корабль впервые приближался к Земле, то с его борта сначала она выглядела бы единым диском, на котором по мере приближения начинают проступать детали — скопления облаков, проглядывающие сквозь них континенты. Вот корабль проходит атмосферу, летит над водами океана, над лесами, приземляется на земную твердь. Прибывшие космонавты начинают исследование планеты, анализируют воздух, воду, почву, обнаруживают кипение жизни на Земле. Уже эти первые сведения дают им богатейшую информацию, но только мы, земляне, знаем, как много им еще нужно изучить, чтобы составить себе более или менее полное представление обо всех аспектах строения планеты и жизни на ней.

Так и мы с вами, читатель. При дальнем, стороннем взгляде на планету «Значение» казалось, что это единое целое, но, вглядываясь все более пристально, мы обнаруживали все новые аспекты значения, все более тонкие его детали, наблюдали их действия, их жизнь. Однако мы отдаем себе отчет в том, что и это — лишь довольно общий взгляд, первое общее впечатление о сложном, изменчивом явлении, находящемся, как Океан Соляриса, в постоянном, исполненном глубокого смысла движении.

Наиболее полно и детально мы исследовали атмосферу планеты — ее фоносемантический ореол. Видели темные плотные тучи — фоносемантические слова, в которых звуковая содержательность становится явной и заслоняет собой другие аспекты значения. Наблюдали за движением легких облаков — слов с заметной фоносемантикой, но и с хорошо просматривающимися другими составляющими лексического значения. Видели молнии и радугу звукоцвета.

Осознав исключительную важность качественно-признакового аспекта — «ореола жизни», — мы в то же время убедились в сложности его изучения и лишь уяснили себе пути его освоения.

Углубиться в познание основы значения, его «тверди», его понятийного ядра мы смогли лишь едва-едва и знаем, какой это трудный путь. Неудивительно: вгрызаться в землю несравненно труднее, чем воспарять к облакам.

И еще мы заподозрили существование синтсимволизма — неких межпланетных сил тяготения. Это как луна днем — ее не видно, но она из космоса оказывает свое воздействие на всю планету: на воды океана, на земную жизнь и даже на нашу психику.

Все это сложное единство взаимодействующих сфер и стихий мы попытались вложить в «сознание» компьютера, а чтобы проверить, насколько «понятливым» он оказался, заводили с ним разные беседы. Кое-что из этой затеи удалось, кое-что компьютер не в состоянии «сообразить», потому что мы и сами не уяснили себе многого и не можем дать толковых объяснений машине. Хотя и надеемся, что со временем сумеем это сделать, сумеем научить компьютер имитировать нашу живую, эмоциональную речь, чтобы наладить с ним диалог на нормальном богатом и ярком человеческом языке.

Наши диалоги с компьютером, не вполне серьезные, иногда с изрядной долей фантастики, показывают между тем серьезность и важность проблемы учета всех аспектов семантики для речевого общения человека с машиной, а также свидетельствуют о принципиальной возможности компьютерного моделирования как логических, так и оценочных, эмоциональных, экспрессивных сторон языкового значения и даже подсознательных семантических нюансов.

Но еще об одном свидетельствует работа компьютера с различными аспектами семантики — о том, что никакого интеллекта в этой работе компьютер не обнаружил, да и обнаружить, понятно, не мог. Хотя мы иногда и употребляли выражения «компьютер понял, сообразил, решил» и т. п., все это не более как вольные метафоры. Ни на долю секунды он ничего не осознал, не понял, не сообразил. Он и знать не знал и ведать не ведал, чем занимался, когда высчитывал по нашим программам разные числа, которые говорили нам об удивительных, неизвестных нам ранее сторонах языковой семантики. Речь компьютера — эхо нашей речи, только управляемое эхо, с меняющимися параметрами.