Страница 80 из 94
Люди и без того шли на помощь. Передний, в полосатой повязке, оранжевой с красным, смело зашёл в воду наперерез буйволам и взялся за конец палки. Другие повисли с боков, закричали, выправили животных, вывели на берег. Китаец выплыл на берег ниже по течению и, отряхиваясь от воды, уже бежал к ним. Он начал вновь налаживать упряжку.
— Спасибо, добрые люди! — сказал Эдвард.
Крестьяне обступили его. Это были все старые знакомые из соседних деревень; Эдвард узнавал лица. Вот Абьен из Сурата, и старый Сибун, и Матье…
— Спасибо, соседи! — растроганно сказал Эдвард. Крестьяне не кланялись, не улыбались, не делали «сумба». Они обступили одноколку и хмуро глядели на него.
Китаец уже наладил упряжку, укрепил сдвинувшиеся ящики с постелью и провизией. Можно было трогаться.
— Подожди! — сказал человек в полосатой повязке. Он подступил к одноколке и кинжалом перерубил верёвку, на которой держались саквояжи.
— Разбойники! — ахнула Эвердина.
Только сейчас Эдвард заметил: у крестьян было оружие. Пистолеты торчали из-за рваных поясов; кой у кого были и старые двустволки. У людей были мрачные, раздражённые лица; что-то знакомое видел Эдвард в выражении этих глаз. Несмотря на разницу одежды, оружия, головных повязок, одна мысль, одна воля, одна злоба вела этих людей.
«Повстанцы!» — понял Эдвард.
Он уже видел эти лица, такие же, на Суматре, на Амбойне, на Целебесе.
Яванец в полосатой повязке передал саквояж стоящему рядом; тот раскрыл его и начал выкидывать вещи.
— Ничего нет, Ардай, — сказал второй.
Крестьяне внимательно осматривали каждую вещь, но ничего не брали.
«Обыск!» — догадался Эдвард.
Обида захлестнула ему сердце. Он ступил вперёд.
— Крестьяне! — сказал Эдвард. — Я боролся за вас! Меня лишили службы и крова за то, что я хотел вам добра… Я еду к самому туван-бесару, к большому белому господину в Батавию. Я хочу заступиться за вас… А вы обыскиваете меня, как вора на большой дороге!
— Ты едешь к большому тувану? — сказал Ардай. — Своих прав ищи у него, а наши…
Он передал один пистолет товарищу, второй сунул за пояс себе.
— А наши права, — договорил Ардай, — мы сами пойдём искать!
Эдвард замолчал, потерянный, бледный. Саквояжи положили на место, увязали, китаец поднял свою плеть.
— Прощай, туван, доброй дороги! — вежливо поклонился Ардай. — Можешь ехать дальше, мы не тронем тебя.
Глава двадцать шестая
ПОБЕГ
В центре плантации, на старых насаждениях, шёл сбор. Женщины подстилали циновки под деревья, на циновки гроздьями валилась спелая кофейная ягода, похожая на вишню. В глубоких корзинах женщины несли ягоду к большим белым чанам. Там мужчины мяли ягоду ногами, промывали её сильной струёй воды. Освобождённая от мякоти косточка кофейной ягоды распадалась на две твёрдые части, похожие на половинки боба. Косточки рассыпались по деревянному настилу; они сохли на солнце и становились светло-оливковыми. Девочки с деревянными граблями ходили вдоль настилов и ворошили зёрна.
Ван-Грониус глядел насупившись на работниц. Сегодня Ван-Грониус был всем недоволен. Неизвестный нищий в красном поясе кинулся на землю перед его лошадью, когда он утром выезжал из ворот. Рыжая кобыла рванулась в сторону и едва не понесла. Мандур бросился ловить неизвестного нищего, но тот уже бежал обратно к лесу, с криком, разнёсшимся далеко по плантации.
Неизвестный нищий испортил Ван-Грониусу настроение. Какие-то бродяги шляются возле его дома, — плохо же смотрят мандуры!
Ван-Грониус носился от участка к участку. Его красное лицо мелькало то на свету, то в тени. Женщины гнулись над сорняками, мужчины взрывали землю железной мотыгой. Они молчали. Что значил этот неподвижный взгляд коричневых яванских глаз?… Душа яванца темна. Кто знает, не готовит ли он своему хозяину удар крисом в тропической ночи?
На крайнем участке, у самого леса, Ван-Грониус вздрогнул. Девушка-подросток в упор смотрела на него непонятным и непрощающим взглядом. Она была в белом саронге с зелёной каймой. Развёрнутые малайские ноздри трепетали на её тёмно-золотистом лице. Нож для рубки корней она держала в руках, как оружие.
— Кто? — спросил Ван-Грониус у мандура.
— Аймат-Си-Кете, от раджи, из Лебака.
Аймат смиренно прилегла на земле и сделала «сумба», сложив ладони.
Ван-Грониус нахмурился и проехал дальше. До вечера не давал ему покоя этот взгляд, это лицо, детское и свирепое.
В ту же ночь столбы огня и дыма поднялись над сушильнями, над навесами, над складами для кофе. Преданные хозяину мандуры цепью встали вдоль леса, до самого спуска к реке, и гнали бегущих обратно в огонь. Мандуры проглядели многих, — в темноте, в суматохе пожара десятки и сотни проскочили и рассеялись по лесу.
Плантатор выбежал из дому полуодетый, пьяный.
— Спустить собак! — приказал плантатор.
Аймат бежала, держась за руку Ардая. Вдруг целая свора псов кинулась наперерез, люди метнулись в сторону и, сама не зная как, Аймат выпустила руку Ардая.
Впереди и позади бежали люди. Аймат уже не понимала, где свои и где чужие, она запуталась на бегу в жёстких висячих корнях какого-то дерева, ноги её скользнули в яму, вырытую у самого ствола. Аймат невольно поползла ниже и почти вся с головой скрылась в яме, покрытой сверху сплетением корней. Над нею бежали, свистели, улюлюкали мандуры.
Так Аймат просидела несколько часов.
Лесные звери, испуганные пламенем пожара, отошли в ту ночь далеко, и Аймат никто не тронул. Когда небо начало бледнеть, она выползла из своей ямы и огляделась. Никого вокруг не было: ни мандуров, ни своих. Свои ушли далеко, их было уже невозможно догнать.
Аймат закрыла глаза. Когда её не досчитаются в бараке, Дакунти и Раята выведут на склон холма… Им перетянут назад маленькие коричневые руки, их будут бить палками по спине, по затылку, по пяткам, их будут пинать в лицо ногами.
«Где Аймат, ваша старшая сестра?» — спросят у них.
Но впереди был Лампонг, там боролись, и Аймат пошла вперёд.
Глава двадцать седьмая
К МОРСКОМУ БЕРЕГУ
Аймат не знала дороги. Облако дыма над горящей плантацией осталось позади, на востоке; значит, надо было идти прямо вперёд, туда, где заходит солнце, к морскому берегу. Она знала только, что море далеко, что до него несколько дней пути.
Скоро Аймат вышла из тропической чащи на открытое место. Здесь пришлось идти высокой травой. Сквозь траву идти было не легче, чем сквозь чащу леса: трава, не расступаясь, тугой зелёной стеной вставала перед нею и плотным навесом смыкалась над головой; по босым ногам скользили ящерицы. Ещё задолго до полудня Аймат остановилась на отдых. Она привалила к земле травяные стебли и легла на них. Она поискала сладкого тростника и не нашла; пожевала немного травы. Травяные стебли были жёстки, безвкусны и не утоляли жажды. Отдохнув, Аймат встала, чтобы идти дальше. Вдруг она увидела над высокой травой две конские головы, невдалеке от себя. Головы не двигались. Осёдланы ли лошади? Есть ли при них люди? Высокие метёлки травы мешали ей разглядеть. Аймат тихонько скользнула, сквозь траву поближе к лошадям и увидела на земле возле них человека. Это был голландский сержант.
Он спал полулёжа на траве. Конец конского повода был брошен подле него. Казалось, он спал крепко, но, услышав шорох, тотчас проснулся и сел. Он, видимо, обрадовался тому, что увидел живое существо.
— Яванская девушка! — сказал сержант. — Очень хорошо. Яванка мне укажет дорогу.
Аймат не ответила. Она плохо знала голландский язык, но слова сержанта поняла.
— Форт Кастеллинг, — сказал сержант, — недалеко от Андьера. Знаешь ли ты, в какой это стороне?
Аймат неуверенно показала на север.
— Неправда, девушка! — сказал сержант. — На севере только зыбучий песок и море. На север я не поеду.