Вокруг Пушкина

Передай от меня поросенку императорской гвардии, гос­подину гусару, что он ужасный негодяй, что нас так забыва­ет. Ваничка здесь как барин, находит отвратитель­ным, что Сережа нам не пишет, а сам за три месяца отсутст­вия удостоил нас только одним письмом. Жестокосердный, вандал, варвар! Несмотря на это, скажи ему, что я жду от него исполнения его обещания прислать мне его портрет. Но пусть это не придаст ему самомнения и он не вообража­ет себя красавцем. Кстати, напиши, мне, не затеял ли он но­вых романов? За кем он ухаживает? И у вас самих, милости­вый государь, не вертится ли что-нибудь в мыслях и кто яв­ляется вашим предметом? Кстати, я узнала, что во время ва­шего здесь пребывания вы не были образцом добродетели и некая молодая особа была вам довольно близко знакома. Как это мило! Фу, какой скверный мальчишка! И Ваничка еще просил, чтобы мы ему рекомендовали эту са­мую особу. Фу, какие у нас гадкие братья!

Семен Хлюстин пробыл здесь две с половиной недели, не удостоив нас визитом. Он должен вернуться из Москвы на будущей неделе. Вчера мы были у них в именье, где виде­ли их дворецкого Захара, которого я узнала первая и кото­рый в прошлом году вернулся из-за границы. Он показал нам весь дом, где у Семена прелестная библиотека. Я умирала­  от желания украсть у него некоторые из его прекрасных книг. Мы видели также портрет Настасьи (Сиркур Анастасия Семеновна, урожд. Хлюстина) вместе с мате­рью, писаный маслом, когда она находилась в Колизее в Ри­ме. Портрет действительно великолепен. Нам недавно со­общили новость, которая, слава Богу, оказалась совершен­но неверной, что Настасья умерла родами. Но это совсем не так. Маминька тем не менее уехала в полной уверенности, что эта весть, которую нам сообщил пьяный сапожник Хлюстиных, верна. Мы известим ее, что это неверно, и она бу­дет в восторге.

ПИСЬМО 3-е

АЛЕКСАНДРА НИКОЛАЕВНА ГОНЧАРОВА

Завод. 21 июля 1832 г.

Ты очень удивишься, любезный и добрый друг Митинька, узнав об отъезде Маминьки. Она покинула нас 19-го ут­ром и поехала в Ярополец, где, как она говорит, присутст­вие ее необходимо, а нам кажется, что просто для того, что ей больше не терпится туда ехать, так она любит это свое владение. Она нам тем не менее обещала вернуться через две недели, которые, я думаю, долго продлятся, вроде тех трех месяцев, которые она прожила там прошлым ле­том.

У нас живут Калечицкие. Они приехали накануне отъез­да Маминьки. Надеюсь, что Дедушка больше из-за них не волнуется, так как расходы, которые они ему могут причи­нить, его не разорят. А на самом деле, что наш дорогой Де­душка думает с нами делать? Таша пишет, что он там весе­лится, как молодой человек. Чем тратить так деньги в его возрасте, лучше бы он подумал, как нас вывезти отсюда и как дать нам возможность жить в городе. То-то и есть, что каждый думает о себе, а мы сколько бы не думали о себе, ничего не можем сделать; как бы мы не ломали голову, так и останемся в том же положении раскрывши рот в чаянии неизвестно чего.

Прости, любезный братец, я забыла поблагодарить тебя за исполнение нашего поручения к Дедушке, но надо же бы­ло, чтобы ты все перепутал! Я просила у тебя не буклей, по­тому что они у меня есть, мне хотелось узел Аполлона и ко­су. Видишь, как мне это не на руку.

Катинька К. (Калечицкая) просит передать тебе множество приветов; что же касается термаламы, она говорит, что сообщит свое­му отцу и тогда даст ответ. Выдери за уши господ братцев за то, что они нас забыли, и напомни г-ну Сержу его прекрас­ные обещания. Что касается Таши, она единственная, кому я прощаю в виду ее положения, а то бы и за нее при­нялась.

Что сказать тебе еще? Ах, да! Несмотря на все твои уве­щания и особое запрещение пользоваться твоей лошадью, я ее все-таки присвоила и езжу на ней ежедневно. Кажется, нам не приходится ждать от нее потомства, так как конюх сам предложил ее мне. Пока мы были у Калечицких, он ез­дил на ней каждый день и теперь лошадь кротка, как ягне­нок. Вопреки тому, что наговорил мой дорогой братец Ва­ничка, она никогда не становится на дыбы и ход у нее очень спокойный. Конюх говорит, что она выделывала свои штуч­ки потому, что ты, вероятно, ездил со шпорами и очень сильно затягивал поводья. Но самый горячий конь покорит­ся, если всадник так искусен, как я.

Однако, наговорившись и наболтавшись, любезный бра­тец, я опять спрошу тебя, что собираются с нами делать? Надеюсь, что ты сообщишь нам что-либо на этот счет, неужели об нас так позаботятся, что заставят нас провести вторую зиму в деревне? У меня не выходит из головы, что нас прокатят в Ярополец для разнообразия и для того, чтобы развлечь немножко, и забудут там, так же как и во вся­ком другом месте. Нет, серьезно, любезный братец, сжалься над нами и не оставляй нас!

Итак, до свиданья. Целую тебя и остаюсь навсегда твоим искренним другом и сестрой.

А. Г.

ПИСЬМО 4-е

ЕКАТЕРИНА НИКОЛАЕВНА ГОНЧАРОВА

Завод. 11 августа 1832 г.

Я только что получила твое письмо от 21 июля, дорогой братец, и спешу ответить. Если я опоздала это сделать с по­следней почтой, то это потому, что у меня не было времени. Прежде всего нужно было написать Маминьке, а потом это был второй день здешнего праздника, у нас три дня была яр­марка, поэтому мы бегали по прекрасным магазинам, кото­рые были построены на это время в нашей резиденции, и все же мы не могли найти ничего хорошего, кроме помады. Скажи Сереже, что это бесчестно с его стороны не писать нам, но что я однако ж его прощаю ради его службы, а что касается Борова Императорской Гвардии (брат Иван, служивший в императорской гвардии) ему это непростительно, чудовищный лентяй, и я на него серьезно сер­жусь за то, что он не ответил нам на письмо, которое мы ему послали из Теплухи.

Ты меня спрашиваешь, чему приписать молчание, кото­рое Маминька хранит в отношении тебя; ничему, конечно; может быть, у нее нет времени тебе ответить; я уверена, од­нако, что она не замедлит это сделать. Что касается вопроса, который ты мне задаешь, чтобы узнать, не сердится ли она немножко за то, что ты ей сказал об управляющем, конечно, на это труднее ответить. Хотя она часто говорит, что боль­ше не сердится на тебя, все же она к этому часто возвращает­ся и не очень спокойно смотрит на то, что ты ей сказал, я да­же нахожу, что она несколько язвительна в этом вопросе, и с тех пор, как ты ей показал дела с другой стороны, чем она привыкла их видеть, у нее нет к тебе того же хорошего рас­положения, как раньше. Она говорит, что ты слабохаракте­рен и находишься под влиянием Дедушки и Тетушки; может быть, наступит время, когда она сможет оценить все, что ты ей сказал, и тогда, конечно, она полностью вернет тебе свою дружбу, однако она далека от того, чтобы тебя ее лишить, но ты понимаешь, что это может быть с каждым; никто не лю­бит, когда ему говорят, что его грабят, так как это всегда сви­детельствует о слабости характера, вещь, в которой не очень любят признаваться. Пожалуйста, напиши нам хоть что-нибудь о делах Завода, постарайся разузнать и избавь нас от ужасного беспокойства, в котором мы находимся. Здесь распространяют странные слухи, совсем неблагопри­ятные для нас; конечно, если дело примет такой оборот, как говорят, нам будет плохо. (Сначала первая новость была, что Завод переходит государству, которое будет платить Де­душке 40 ООО в год, и что после его смерти имущество пере­ходит наследнику, но так как это наследство, условно сдан­ное на хранение наследнику, который, следовательно, не от­вечает ни за какие долги, чтобы их уплатить, продадут все другие имения с молотка. Ты видишь, таким образом, прият­ную перспективу, которая ожидает тебя в будущем. Ахачинский даже утверждал, что читал этот у к а з  в Калуге, а теперь, напротив, нам только что говорили, и это общий слух, который ходит по всей фабрике и привел в отчаяние всех фабричных работников, как главная новость, что Дедушка получил разрешение продать Завод. Возможно ли, чтобы ему дали согласие, вот уж неприятное дело, у нас толь­ко и есть сколько-нибудь верный кусок хлеба — Завод, и по­том, как жаль продавать такую фабрику, как у Дедушки хва­тило духу сбыть ее с рук. Ради Бога, дорогой Митинька, по­старайся узнать, что происходит, и уведомь нас, так как мы очень беспокоимся. Я надеюсь, что ты что-нибудь разузна­ешь об этом и постараешься нас успокоить в первом же пись­ме, которое я жду с большим нетерпением.