Страница 19 из 20
Есаул 1-го Рабочего полка Вольного казачества Александр Евтухив в своих «споминах» подробно рассказывает о главном штабе казачества на Николаевской улице. Когда Евтухив вошел в штаб, там уже находились арестованные члены Центральной Рады — большевики и сочувствующие им. Они впоследствии разделили судьбу остальных арестованных. Есаул далее вспоминает: «На заасфальтованому подвір’ї цього будинку височіли два стоси дров. Тут розстрілювали. Виводили, як правило, парами… Потім, як набиралася партія, вивозили на вантажівці». Расстреливали там и евреев: «Жидкові-шпигунові дали п’ять кульок, але він, собака, все був живий, тільки схилився навколішки і ніби хотів захистити себе кривавими своїми долонями. Але гуманна куля козака-катеринославця скінчила його брехливе життя…» С двойной радостью казаки вылавливали солдат полка имени Сагайдачного, перешедших на сторону восставших. Но больше всего было уничтожено, как уже говорилось, рабочих завода «Арсенал» и железнодорожных мастерских. Александр Евтухив в своих «споминах» пишет, что при взятии «Арсенала» «не було пощади навіть більшовицьким сестрам-жалібницям, до того усі озвіріли».
Миф о «героях Крут»
В конце 1917 — начале 1918 годов Центральная Рада катастрофически теряла поддержку, а деморализованные военные части просто разбегались. Винниченко в своем трехтомнике «Відродження нації» писал: «Це була війна впливом… Наш вплив був менший. Він був уже остільки малий, що ми з великими труднощами могли складати якісь невеличкі більш-менш дисципліновані частини й висилати їх проти більшовиків. Більшовики, правда, теж не мали великих дисциплінованих частин, але їхня перевага була в тому, що всі наші широкі маси солдатства не ставили їм ніякого опору або навіть переходили на їхній бік, що майже все робітництво кожного міста ставало за ними, що в селах сільська біднота явно була більшовицька, що, словом, величезна більшість самого українського населення була проти нас. Єдиною активною мілітарною нашою силою була наша інтелігентна молодь і частина національно-свідомого робітництва». Итак, в условиях всеобщей растерянности и паники способными защищать Раду оказались главным образом студенты.
5 января 1918 года на собрании студентов младших курсов Киевского университета св. Владимира, созванном по инициативе студентов-галичан, было принято решение приступить к созданию студенческого «куреня сечевых стрельцов». К формированию куреня «под угрозой бойкота и исключения из украинской студенческой семьи должны приступить все студенты-украинцы». Кроме студентов, к созданию воинской части были привлечены ученики двух старших классов 2-й украинской гимназии им. Кирилло-Мефодиевского братства.
Руководство Центральной Рады знало о порыве студентов, идейно поддержало и стимулировало его. Так, 11 января 1918 года газета «Нова Рада» опубликовала обращение «До українського студентства», в котором призывала «студентів-українців усіх вищих шкіл негайно прийти на підмогу своєму краєві і народові, одностайно ставши під прапор борців за волю України проти напасників, які хотять придушити все, що здобуто нами довгою, тяжкою героїчною працею». Студентов призывали записываться в «курінь січових стрільців».
«Когда со стороны Бахмача и Чернигова двинулись на Киев большевистские эшелоны, правительство не могло послать для отпора ни единой воинской части. Тогда собрали наскоро отряд из студентов и гимназистов старших классов и бросили их — буквально на убой — навстречу прекрасно вооруженным и многочисленным силам большевиков. Несчастную молодежь довезли до станции Круты и высадили здесь на «позиции». В то время, когда юноши (в большинстве никогда не державшие в руках ружья) бесстрашно выступили против надвигавшихся большевистских отрядов, начальство их, группа офицеров, осталась в поезде и устроила здесь попойку в вагонах; большевики без труда разбили отряд молодежи и погнали его к станции. Увидев опасность, находившиеся в поезде поспешили дать сигнал к отъезду, не оставшись ни минуты, чтобы захватить с собой бегущих… Путь на Киев был теперь совершенно открыт», — вспоминал Дмитрий Дорошенко в своей работе «Война и революция на Украине». При этом Симон Петлюра, находясь в нескольких километрах от Крут, вместо того, чтобы поспешить на помощь студентам, предпочел сбежать в Киев, возвещая о том, что он «разбил наголову» большевиков у Гребенки.
Что касается числа погибших, то, кроме мифических «трехсот спартанцев» Грушевского, назывались разные цифры. Так, Дорошенко приводит поименный список погибших 11 студентов, хотя и говорит, что несколько студентов погибли раньше, а, кроме того, были расстреляны 27 пленных, которые входили в разведывательную роту, подошедшую к Крутам, когда станцией уже овладели красные. В 1958 году в Мюнхене и Нью-Йорке, в эмигрантском издательстве «Шлях молоді», были напечатаны результаты исследования С. Збаражского «Крути. У 40-річчя великого чину 29 січня 1918 — 29 січня 1958». Там пофамильно названы 18 погибших.
Остается добавить, что источником легенды о двух днях ожесточенного сопротивления оказался… сам командир красных Муравьев. Стремясь приукрасить собственные заслуги в единственном бое, который пришлось ему дать на пути к Киеву, он в донесении главнокомандующему войсками на Юге России В. Антонову-Овсеенко написал: «После двухдневного боя первая революционная армия Егорова при поддержке второй армии Берзина возле ст. Круты разбила контрреволюционные войска Рады, руководимые самим Петлюрой».
Во время Гражданской войны погибли сотни тысяч, и бой под Крутами, наверное, даже не привлек бы внимания общественности, если бы не одно обстоятельство. Среди погибших студентов были дети известных и уважаемых людей, деятелей Центральной Рады и Генерального Секретариата. После возвращения в марте 1918 года Центральной Рады на немецких штыках родственники и друзья погибших поставили вопрос о перезахоронении последних, а также об ответственности виновных в их гибели.
9 марта в газете «Нова рада» появилось объявление: «Гурток родичів» звертається до всіх батьків і родичів студентів, середньошкільників і інших, що входили в склад січового стрілецького куреня і загинули в бою та розстріляні після бою біля Крут 16 січня с. р. і пропонує піднести загальне прохання про розкопку могил, щоб розпізнати і перевезти їх тіла з Крут, а також поховати у Києві». А 16 марта в газете появилась статья «Трагедія на Крутах» за подписью «С.Ш.» (исследователи считают, что это был Сергей Шемет, один из лидеров Украинской партии земледельцев-демократов, которая критиковала руководство Центральной Рады). В ней говорилось: «Ми хочемо звернути увагу суспільства й української влади на ту страшну трагедію, котра відбулася біля ст. Крути в часи наближення большевиків до Києва. В Крутах загинув цвіт української шкільної молоді. Загинуло кілька сот найкращої інтелігенції — юнаків — ентузіастів української національної ідеї. Така втрата для культурної нації була б важкою; для нашого народу вона безмірна. Винна в цій трагедії уся система безглуздя, весь наш уряд, котрий після блискучого соціального законодавства, після піврічного адміністрування оказався покинутим народом і армією, і в такім безнадійнім становищі рішив захиститись від добре озброєної большевицької армії кількома сотнями шкільної молоді. Узброївши на скору руку ці жертви урядової легковажності, без жодної військової підготовки одправила їх в Крути…». В статье также требовалось наказать или хотя бы «усунути геть від справи винуватців».
Михаил Грушевский был интриганом не худшим, чем мифотворцем, и сориентировался молниеносно. На заседании Малой Рады он предложил почтить память погибших под Крутами и перенести их тела в Киев, на Аскольдову могилу, а также похоронить «юных спартанцев» за счет государства. Многолюдные похороны состоялись 19 марта 1918 года. На вокзале, куда привезли останки погибших, собрались их родные, студенты, ученики гимназий, духовенство, солдаты. Возле здания Центральной Рады процессия остановилась, и к присутствующим обратился Михаил Грушевский: «От у сій хвилі, коли провозять ся їх домовини перед Центральною Радою, де протягом року кувалась українська державність, з фронтону її будинку здирають російського орла, ганебний знак російської власти над Україною, символ неволі, в котрій вона прожила двісті шістьдесят з верхом літ. Видко, можливість його здерти не давалась даремно, видко, вона не могла пройти без жертв, її треба було купити кров’ю. І кров пролили сі молоді герої, котрих ми провожаємо». Перезахоронение широко освещала вся тогдашняя пресса.