Страница 7 из 14
– Ты мне мешаешь, – сказала Жанна, поднимаясь. Выглядела она не оскорбленной, но расстроенной. – У тебя мысли неправильные.
– А тебе откуда знать?
– Оттуда. Тяжелые. – Жанна вытянула палец и ткнула им в лоб: – Я чувствую, какие они тяжелые…
Жиль поежился. Почему-то ему было неприятно знать, что кто-то, пусть бы и Жанна, которой он верил, слышит его мысли.
А если и заглянет? А если это вовсе не Божье благословение, но самое что ни на есть черное ведовство? И сама Жанна не святая, а ведьма…
Ведьм жгут. А Жилю вовсе не хотелось, чтобы Жанна отправилась на костер, потому он поспешил совладать со своими тяжелыми мыслями и предложил:
– Пошли лучше на пруд.
И Жанна легко согласилась:
– Пошли.
Позже, переступив порог и детства, и юности, Жиль будет вспоминать именно этот день, ныне, казалось бы, ничем не отличающийся от дней иных.
Обыкновенная жизнь.
Замок Машекуль, принадлежащий его отцу, стоял на границе Бретани и Анжу. И Жиль с ранних лет привык считать и замок, и земли, его окружавшие, и людей, на этих землях, своей собственностью. Разве может быть иначе? Ведь Господь благословил два славных рода, Краон и Монморанси, наследником, и все, с кем случалось Жилю сводить знакомство, спешили кланяться, признавая и его власть, и его право.
Все, кроме Жанны.
Не потому ли его так влекло к этой странной девочке?
Отец не одобрял.
Матушка уже болела и редко покидала свои покои. Ее Жиль плохо помнил, любил, конечно, поелику старался быть хорошим сыном, добрым ребенком, но любовь сия происходила единственно из чувства долга. И когда матушки не стало, Жиль испытал лишь облегчение оттого, что избавлен от еженедельных визитов в пропахшие болезнью ее покои. От созерцания дебелого тела, от необходимости выслушивать жалобы и стенания, а также от поцелуев, от которых на коже оставался запах болезни.
Жиль ненавидел болеть.
И всякий раз, навестив матушку, сбегал. Благо не находилось в замке Машекуль никого, кто бы посмел остановить будущего хозяина. Отец и тот вздыхал.
– Мальчику тяжело, – оправдывал он Жиля, втайне гордясь своенравностью наследника, который смело нарушал запреты, а значит, выказывал характер, приличествующий рыцарю.
– Ты слишком его балуешь, – дед придерживался иной точки зрения.
Этого вечно хмурого старика, от которого издали разило немытым телом и недовольством, Жиль опасался и всячески старался избегать, что, в общем-то, получалось далеко не всегда. Если деду случалось встретиться с Жилем, то он приставал с вопросами, и каждый ответ заставлял его кривиться.
– Вы преступно нелюбопытны! – пенял дед, ударяя по каменным плитам замка тростью. – Юноше благородного рождения надлежит испытывать тягу к знаниям! А вам охота лишь за лягушками бегать!
Жиль винился.
Нет, учиться ему нравилось, но… учителя были требовательны и скучны, а старый пруд заманчиво зарастал рогозом, в котором наверняка свили гнезда утки…
После смерти матери отец начал пить. И нельзя сказать, чтобы он любил женщину, которую определили ему в супруги. Скорее виной всему была скука.
В замке Машекуль редко что случалось.
– Это плохо закончится. – Дед поджимал губы, раздумывая о том, где и когда упустил ребенка, почему позволил вырасти тому бесхребетным пьяницей.
Отец не слушал и водил к себе служанок. А порой и не водил, устраиваясь в одном из коридоров, и Жиль, подбираясь на цыпочках, смотрел. Однажды он рассказал Жанне, и они спрятались уже вдвоем, только ничего-то не увидели.
– Это грех, – уверенно сказала Жанна. И черты ее лица исказились, словно Жанна вот-вот расплачется. – Это великий грех! Господь его накажет!
Жиль пожал плечами. Если Господь не наказал англичан, которые творили страшные бесчинства, то что ему до отца? Служанки вон не жалуются, напротив, довольные ходят…
Однако или Господь был более непримирим, чем то казалось Жилю, или же сбылось дедово предсказание, но отец погиб. Его не стало, когда Жилю исполнилось одиннадцать.
Глупая смерть. С лошади упал и шею сломал. Разве рыцарям пристало умирать вот так? Нет, и дед согласен, хмурый, снова недовольный. Сидит, смотрит перед собой, и только морщинистые руки стискивают навершие трости.
– Остались лишь мы, мальчик, – сказал он, положив ладонь на голову Жиля, и до того тяжела была она, что Жиль испугался.
– Есть еще Жаннета.
– Какая Жаннета? – дед нахмурился, и следовало бы замолчать, но Жиль не представлял, как останется наедине с этим человеком.
– Она… она моя сестра.
– Глупости.
Жиль хотел было возразить, но не посмел.
А на следующий день семейство Жанны покинуло замок, и покинуло весьма спешно. Жиль видел, как дед говорил о чем-то с Жаном, который кланялся и с каждым разом все ниже. А Белла плакала, вытирая платком глаза.
И Жиль хотел выйти, но оказалось, что его заперли.
Только когда Жанну останавливали замки?
– Я пришла попрощаться. – Она открыла дверь и вошла и закрыла, прижала палец к губам.
– Это я виноват! Я ему сказал… я не сумел… Прости!
Жанна кивнула: она готова была простить, ведь Жиль раскаивался. А раскаяние – это именно то, что позволяет душе очиститься и приблизиться к Господу.
– Прости, – шепотом повторил Жиль. – И не уезжай…
Жанна покачала головой:
– Так надо.
– Дед…
– Дал отцу денег. Видишь, я тебя не обманывала. Если бы я тебе солгала, то твой дед не испугался бы. Он хочет, чтобы мы уехали… И это правильно. Пришла пора.
– Для чего?
– Для расставания. – Жанна коснулась пальцами его виска, и Жиль поразился, насколько холодные у нее руки. – Оно будет долгим, но мы все равно увидимся…
– Откуда…
Она улыбнулась, и Жилю стало неловко: конечно, откуда бы еще ей узнать правду? Ангелы сказали.
– Они меня любят, – сказала Жанна. – Но они просто люди. Я не стану больше пугать их. Я… притворюсь, что такая же, как все… но придет время…
– Когда?
– Не знаю. Может, через пять лет. Может, через десять… они скажут когда. Дадут мне знак. А пока… пока нам следует набраться терпения.
– И мне?
– Конечно, и тебе.
Она говорила так уверенно, что Жиль поверил. Ей легко было поверить. Вот только отпускать эту девочку не хотелось. Он вдруг понял, что она еще совсем мала, пусть и кажется старше своих лет, но именно лишь кажется.
– А… – Он говорил, потому что если беседа прервется, то Жанна уйдет. А Жиль не хочет ее отпускать. И это нежелание сильней его. – А куда вы едете? Ты знаешь?
И вновь эта снисходительная улыбка: Жанна знала.
– Домреми, – после секундного молчания сказала она. – Определенно, Домреми… Это хорошее место. Нам понравится.
– Что будет со мной?
Жанна покачала головой: она не была предсказательницей. И ангелы ничего не сказали ей о судьбе Жиля, но если обещали встречу, то с ним все будет хорошо. И она улыбнулась, радуясь этакому выводу.
– С тобой все будет хорошо… Слушай деда. Он заботится о тебе. И любит. По-своему.
Жанна выскользнула за дверь.
Жиль смотрел в окно, как она забирается в телегу, а Белла садится рядом, обнимает и начинает что-то тихонько говорить. И Жанна слушает ее.
Кивает.
Улыбается… той своей особенной улыбкой…
Вскоре лицо Жанны поблекло. Истерлось из памяти, а вот улыбка осталась…
До обеда ее больше не беспокоили. Хмурая горничная в сером форменном платье предложила разобрать чемодан, но Жанна отказалась. Ей было невыносимо неприятно от мысли, что кто-то будет трогать ее вещи.