Страница 7 из 52
Дилижанс отправляется только после обеда. До отхода его остается еще четыре часа. Маленький Человек пользуется этим, чтобы прогуляться по городу и показаться своим соотечественникам! Исполнив эту обязанность, он подумывает о подкреплении своих сил и отправляется разыскивать ресторан, который был бы ему по средствам. Как раз против казарм он останавливается перед новой, блестящей вывеской: «Привал путников».
«Вот подходящий», — думает он. И после некоторого колебания — Маленький Человек в первый раз в своей жизни входит в ресторан — он решительно отворяет дверь.
Ресторан в это время пуст. Стены, выбеленные известкой, несколько дубовых столов… В углу длинные палки «путников» с медными набалдашниками и пестрыми лентами. У конторки толстяк, уткнув нос в газету, спокойно храпит.
— Эй, есть ли тут кто-нибудь? — кричит Маленький Человек, стуча кулаком по столу, точно привычный посетитель трактиров.
Толстяк у конторки не просыпается из-за подобных пустяков. Но из соседней комнаты выбегает хозяйка… При виде нового посетителя, посланного сюда добрым ангелом-случаем, она громко вскрикивает:
— Боже милосердый! Господин Даниель!
— Ану, моя старая Ану! — восклицает Маленький Человек, и они бросаются в объятия друг друга.
Да, это она, старая Ану, бывшая служанка Эйсетов, ныне трактирщица, мать «путников», жена Жана Пейроля, этого толстяка, который храпит у конторки… И как она счастлива, эта добрая Ану, как бесконечно счастлива свиданием с господином Даниелем, как целует его, как обнимает!
Среди этих радостных излияний толстяк у конторки просыпается.
Сначала он удивляется горячему приему, оказываемому его женой этому молодому незнакомцу, но, когда он узнает, что этот юноша — Даниель Эйсет, Жан Пейроль краснеет от удовольствия и суетится возле почетного посетителя.
— Завтракали ли вы, господин Даниель?
— Нет, добрейший господин Пейроль. Желание поесть и заставило меня зайти к вам.
— Боже милосердый! Господин Даниель не завтракал!
Старая Ану бежит на кухню, Жан Пейроль летит в погреб — славный погреб, по отзыву «путников».
Через несколько минут стол накрыт, завтрак подан, и Маленькому Человеку остается только приступить к делу… Налево от него Ану режет ему ломтики хлеба под яйца — свежие, белые, прозрачные яйца… Направо Жан Пейроль наливает ему старого вина, которое кажется горстью рубинов, брошенных на дно стакана… Маленький Человек очень счастлив; он пьет и ест с наслаждением и спешит между двух глотков сообщить своим друзьям, что его посылают учителем от университета и что он сам будет зарабатывать свой хлеб. Каким голосом произносит он эту фразу! Старая Ану готова сойти с ума от умиления.
Восторг Жана Пейроля более сдержанный. Он находит вполне естественным, чтобы человек зарабатывал свой хлеб, если он может заработать его каким-нибудь способом. В эти годы Жан Пейроль уже около пяти лет бегал по миру и не стоил родным ни гроша. Напротив…
Но понятно, что почтенный трактирщик оставляет лро себя эти размышления. Осмелиться провести сравнение между Жаном Пейролем и Даниелем Эйсетом!.. Ану никогда не допустила бы этого.
Маленький Человек в это время продолжает свое дело. Он говорит, пьет, ест, оживляется, его глаза горят, щеки раскраснелись.
— Живее, господин Пейроль, пошлите за стаканами! — Маленький Человек хочет чокнуться…
Жан Пейроль приносит стаканы… чокаются… сначала за г-жу Эйсет, затем за Эйсета, затем за Жака, Даниеля, старую Ану, за мужа Ану, за университет… за что еще?..
Два часа проходят, таким образом, в дружеских излияниях. Говорят о печальном прошлом и о розовом будущем. Вспоминают фабрику, Лион, Фонарную улицу и бедного аббата, которого все так любили…
Наконец, Маленький Человек встает и прощается…
— Уже? — спрашивает с грустью Ану.
Маленький Человек просит извинить его. Ему надо повидаться еще кое с кем в городе перед отъездом, необходимо сделать неотложный визит…
— Как жаль! Было так уютно вместе, хотелось еще о многом потолковать… Ну, да делать нечего; если господину Даниелю нужно повидаться с кем-то в городе, его друзья не будут задерживать его… Счастливого пути, господин Даниель! Да хранит вас бог, дорогой господин наш! — И Жан Пейроль и жена его провожают Даниеля до половины улицы своими благословениями.
Но знаете ли вы, кто это лицо, которое Маленький Человек непременно желает видеть перед отъездом?
Это фабрика, та фабрика, которую он так любил и так оплакивал!.. Сад, мастерские, чинары, — все эти друзья его детства, радость его первых дней… Человеческому сердцу свойственна эта слабость, способность привязываться даже к дереву, к камню, к какому-нибудь зданию… История повествует ведь о том, как старый Робинзон, по возвращении в Англию, опять пустился в обратное плавание и сделал, бог знает, сколько миль, чтобы увидеть свой пустынный остров!
Поэтому неудивительно, если Маленький Человек прошел несколько десятков шагов, чтобы увидеть свой остров!
Большие чинары, вершины которых издали виднеются за домами, узнали старого друга, который летит теперь к ним. Они издали приветствуют его и, наклоняясь друг к другу, точно шепчут: «Вот Даниель Эйсет! Даниель Эйсет вернулся!»
И он спешит, спешит к ним, но, подойдя к фабрике, останавливается в изумлении.
Перед ним высокие серые стены, из-за которых не выглядывают ни ветви олеандра, ни ветви любимого гранатового дерева… Ни окон, ни отверстий… Нет более мастерских: вместо них — часовня! Над дверью — большой каменный крест и вокруг него латинская надпись!..
Увы! фабрики уже нет: она превратилась в кармелитский монастырь, куда мужская нога не смеет вступить.
V. ЗАРАБАТЫВАЙ СВОЙ ХЛЕБ
Сарланд — небольшой город в Севенских горах, построенный на дне котловины, окруженный горами, как высокой стеной. Когда солнце проникает в котловину, она представляет раскаленную печь, когда же дует северный ветер, — ледник…
В вечер моего приезда северный ветер дул с утра, и, хотя это было весною, Маленький Человек, сидя на империале дилижанса, чувствовал, как холод пробирает его до костей.
Улицы были пустынны и темны… На большой площади несколько человек дожидались дилижанса, расхаживая взад и вперед перед плохо освещенной конторой.
Выйдя из дилижанса, я немедленно, не теряя времени, отправился в коллеж. Я торопился вступить в должность.
До коллежа было недалеко. Пройдя две или три пустынных улицы, человек, несший мой чемодан, остановился перед большим домом, в котором, казалось, все давно вымерло…
— Вот здесь, — сказал он, приподнимая тяжелый молоток у дверей.
Молоток тяжело упал… Дверь отворилась, и мы вошли.
Я остановился в сенях, в темноте. Носильщик поставил на пол мой чемодан и, получив деньги, быстро удалился… Тяжелая дверь грузно захлопнулась за ним… Вслед затем ко мне подошел заспанный привратник с большим фонарем в руке.
— Вы, вероятно, новичок? — спросил он меня сонным голосом.
Он принимал меня за ученика.
— Я вовсе не ученик, — сказал я ему. — Я прислан сюда учителем коллежа. Проводите меня к директору.
Привратник казался удивленным. Он приподнял шапку и пригласил меня в свою комнату.
— Директор, — объяснил он, — в церкви с учениками и повидаться с ним можно будет после вечерни.
В комнате привратника кончали ужинать. За столом перед стаканом водки сидел красивый, веселый малый с белокурыми усами рядом с маленькой худощавой женщиной болезненного вида и желтой, как лимон, закутанной в полинялую шаль.
— Кто это, Касань? — спросил человек с усами.
— Это новый учитель, — отвечал привратник, указывая на меня… — Они так малы ростом, что я, признаюсь, принял их за ученика.
— Дело в том, — сказал усач, разглядывая меня, — что у нас тут есть ученики больше вас ростом и даже старше вас… Вельвон старший, например.
— И Круза, — добавил привратник.
— И Субейроль, — скавала женщина.
Затем они стали говорить вполголоса, уткнув носы в стаканы с отвратительной водкой и искоса поглядывая на меня… С улицы доносилось завывание северного ветра, слышались крикливые голоса учеников, девших в церкви.