Сор из избы

— Эй, паренек! — предостерегающе окликнула женщина, стоя в дверях. — Вернись!!

Но было поздно. Вернуться Галкин мог только с пустым ведром. Он понимал, что вторгся в чужие владения, мусоропровод не резиновый и рассчитан на один подъезд. Жильцы им дорожат и «отшивают» нахалов со стороны. Галкин поднялся на восьмой или девятый этаж, где было потише и можно спокойно заняться «черным» делом. Дернул люк мусоропровода, крышка не поддавалась. Дернул двумя руками, мигом вспотев от волнения. В чем дело? Люк был заварен швом газосварки. Шов свежий, матово-серый, не успевший порыжеть. Галкин спустился ниже, потом еще… Мусоропровод был блокирован до второго этажа. В пояснении, размноженном под копирку и прилепленном возле люка, значилось:

«Ввиду частого засорения мусоропровода со стороны жильцов верхних этажей разрешается пользоваться только люком второго этажа.

На второй этаж сбегались люди сверху, не всем это нравилось, но терпеть было можно, если бы люк не захлебнулся мусором. На такие дозы он был не рассчитан. А может быть, в него старались вколотить мусор жильцы других домов, не желая сортировать согласно правилам утилизации. За старое держатся крепко. Из люка торчал сапог, набитый тряпьем, осколки стекла, черепки горшка с землей из-под какого-то комнатного цветка…

Галкин постоял в раздумье, и ничего не придумав, вышел во двор. Наденьки уже не было, она вернулась домой, устав ждать. Галкину хотелось бежать следом за ней, объяснить, но не побежишь ведь домой с рыбьими потрохами. Он вывалил мусор на землю возле контейнеров и стал торопливо сортировать. Смеркалось. Со стороны его можно было принять за человека, который что-то выронил и шарит рукой по земле, стараясь найти. Иногда Галкин поднимался и независимо прохаживался, делая круг, под видом праздношатающегося. Сортировать мусор лично он не считал унизительным, и в другом месте мог поспорить бы. Но одно дело спорить, другое — сортировать. Тем более втемную, почти на ощупь. Дело подвигалось и Галкин повеселел…

— Эй, вам помочь? Что вы ищете? — услышал он со стороны пешеходной дорожки. Засмеялись. Голоса молодые и дерзкие.

— Алкаш, бутылки выбирает!

Галкин становился достопримечательностью. Открылось окно напротив и какая-то раздраженная дама пригрозила милицией. Рассказала громко, всем, кто во дворе или проходит мимо, о том, что у ней муж после тяжелой операции, через каждый час она вынуждена вызывать «скорую помощь», чтобы сделать ему болеутоляющий укол, а алкоголик в лице Галкина не дает ему покоя и укорачивает жизнь возней с бутылками. И если к тому же он посмеет поджечь бумагу, она упечет его на пятнадцать суток…

Галкин почти управился, не подавая голоса и не открывая себя, когда за спиной услыхал торопливые шаги. Шли двое и молча, но глядели на него, он это почувствовал. Пропустив парочку, Галкин поглядел вслед и обомлел, оставив мусор. Что-то знакомое чудилось в фигурке женщины. Парень забегал вперед, торопя и опасливо оглядываясь, но женщина шла размеренно, словно бы не решаясь, и готовая в любую минуту повернуть назад.

— Надя! — тихо позвал Галкин. — Подожди…

Его не слышали. Момент был потерян, и чтобы вернуть Наденьку, ему пришлось бы орать во весь голос или бежать следом. Ни того, ни другого Галкину не хотелось. Хватит с него унижения…

— Как она может, — с обидой спрашивал он себя, — сбежала, не дождалась…

Он пошел к подъезду, перебирая цепочку действий, которые привели его к плачевному концу, и не видел своей ошибки, В другой раз он сделал бы то же. Бездушное ЖЭУ-10 расправилось с мусоропроводом, а равнодушные и ленивые жильцы не желают взглянуть на отходы под другим углом. И ничего, живут, влюбляются, надеются на лучшее даже после тяжелой операции. За что страдает он, Галкин?

В дверях на пятом этаже его поджидал Потеряев, на лице его было недоумение, он не понимал, что произошло и куда запропастился Галкин. Галкин поставил ведро с облегчением, так, будто весило оно пуда два и поработать с ним пришлось до пота.

— В чем дело? — спросил Потеряев. — Где Надька?

Галкина он не винил и готов был простить тут же за все сразу.

— Пошла в клуб на диско, — сказал Галкин, — ничего страшного. С подружкой…

— А ты? Беги следом! Далось тебе это ведро!

Он пнул ведро ногой так, что оно загремело по лестнице вниз. Ясно было, что коварной дочке несдобровать, отец никогда не простит ей этой выходки с мусором.

Из-за плеча Потеряева выглядывала печально мать Наденьки, она жалела Галкина, догадываясь, наверное, с какой «подружкой» сбежала на танцы ее дочь.

— Заходи, Аркашенька! — тянул Галкина за руку Потеряев. — Мы ее дождемся… И все обговорим! Ей-бо… Негоже так уходить!

Галкин упирался, через силу улыбаясь и давая понять, что не держит обиды. Отпустили его Потеряевы только тогда, когда он пообещал пойти в клуб, найти Наденьку и вернуться вместе с ней. Поначалу и Галкин был убежден, что спустится вниз и пойдет в клуб. Хотелось поглядеть на удачливого соперника. Наверное, прыщастый, наглый, завивает волосы и румянит щеки. Такой не пощадит и, между прочим, спросит Наденьку, правда ли, что помощник директора в свободное от работы время сортирует мусор и сколько за это платит жилищный отдел? А может, жильцы сбрасываются по рублевке? Лично он ни за какие деньги не согласился бы, чтобы не провонять… И Наденька будет хихикать, давая понять, что юмор она понимает, хотя и работает в отделе контроля. Без юмора только Галкин, в этом его беда. Он все принимает на веру. Даже глупые объявления ЖЭУ-10 насчет сортировки отходов, которые всерьез никто не принимает.

Директор таких любит, скажет прыщастый, умных ему не надо, дураков ищет. В клубе шумно и весело. Стереомаг с киловаттными колонками раскручивает импортные кассеты, волшебный шар под потолком гоняет по стенам, по лицам танцующих световые «зайчики», и всякому ясно, что здесь собрались умные люди, цвет молодежи и надежда общества. А все прочие, вроде Галкина, убогие от рождения, на задворках культуры пробавляются отходами, о которых порядочным людям и упоминать неприлично…

Галкин раздумал идти в клуб и повернул домой. Надо было успокоиться и поразмыслить.

Выходило, что посоветоваться ему не с кем, вряд ли кто поймет и воспримет всерьез его проблемы выеденного яйца и рыбьих потрохов, кроме кузнеца или директора завода. В них была заинтересованность под стать Галкину и опыт. К Мудрых Галкин стеснялся идти, считая, что еще не рассчитался с прежним должком, чтобы опять обращаться с просьбой. Директор был пока что ближе…

В приемной толпился народ. Начальники отделов очередность не блюли, входили в зависимости от важности вопроса. В первую голову по поводу производства, все остальные — во вторую. К производству Галкин не относился, поэтому его затерли в уголок, развлекая разговорами, что, дескать, директору не до мусора и отходов, завтра он улетает в столицу на министерскую коллегию и надо быть во всеоружии. Министр дотошный и будет выспрашивать… А кроме того, через полчаса директору надо быть в обкоме, у начальника промотдела на совещании по вопросу подготовки к зиме, топливных ресурсов.

Зима, на взгляд Галкина, была далеко, но это не меняло дела, пропустят его к директору не раньше. По всему выходило…

Звенели звонки пяти телефонов, секретарь не успевала отвечать, сортируя абонентов по каким-то ей известным признакам на уважительных и не очень. Разговаривала соответственно, вежливо, мягко или коротко и непреклонно, как с Галкиным. Она не уследила за какой-то бумагой, и директор вышел вдруг к ней сам, положил на стол и отчеркнул что-то ногтем, дескать, я просил вот здесь исправить!

Секретарь крутанулась на поворотном кресле в сторону к пишмашинке и запустила мотор, пулеметно простучала, попав в точку, как снайпер. Заняло это не более, десяти секунд, но директор оглядел всех, здороваясь с каждым и со всеми вместе энергичными кивками головы, так что спутались волосы и прядь упала на глаза.