Некондиционный

- Ага, – кивнул я. - Надеюсь, он не понадобится.

- Уже понадобился! – Азимов вывернул руль, я качнулся и на мгновение прилип к стеклу, увидев, как мимо с огромной скоростью проносятся небоскрёбы. Мы мчались по самому верхнему ярусу Нейро-Сити, под нами было ещё почти четыреста метров города: жилых зданий, транспортных развязок, коммуникаций, мостов и эстакад.

- Стреляй! – Азимов как-то изменил голос, вмиг ставший из приятно-синтетического металлически-командным.

Я подхватил пулемёт, бросил взгляд на патронную ленту, уже заряженную, и, размахнувшись, выбил стволом заднее окно. Жаль было портить такую классную машину, но делать было нечего: перспектива того, что испортят мою драгоценную шкуру, была намного менее привлекательной.

Я сразу же увидел то, от чего так убегал Азимов и почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом.

Серебристые вертолёты. Новокопы всё-таки нас настигли. Прицелиться в них было очень трудно, а попасть - лишь случайно, но я всё равно палил в воздух, отгоняя троицу мелких назойливых машин, то и дело тянувшихся к нам пулемётными очередями.

Подавляющее большинство моих пуль уходило к багровым небесам, затянутым тучами. Встречные машины предпочитали свернуть к обочине, дабы не попасть под огонь вертолётов.

Водителя-человека новокопы играючи загнали бы в угол и расстреляли, но мне повезло, что Азимов человеком не был. Он вилял, поворачивал, тормозил и ускорялся, казалось, в совершенно хаотичной последовательности, и только потом я с удивлением понял – он просчитывает ситуацию на шаг вперёд. Очевидно, в его стальной башке сидел и впрямь чрезвычайно мощный искусственный интеллект.

Меня болтало по всей машине, что не лучшим образом сказывалось на меткости. В горячке боя я забыл про то, что несколько раз ранен, что мне холодно и силы почти на исходе. Мной владела лишь едва сдерживаемая паника, возникавшая каждый раз, когда я видел перед собой серебристый вертолёт или новокопа.

- Стреляй, кусок мяса! – кричал Азимов.

- Пытаюсь, железяка! – болтаясь по всему салону, отвечал я.

Было бы очень здорово съехать на уровень ниже – тогда вертолёты изрядно потеряли бы в маневренности.

Стоило мне подумать об этом, как Азимов, заложив крутой вираж и подрезав просигналившую легковую машину, устремился к развязке, ведущей на нижний ярус. Вертолёты по инерции пролетели дальше, но быстро развернулись, сделав в воздухе красивую петлю, и помчались следом, изредка постреливая короткими очередями, разбивавшими асфальт и бетон в крошку.

Центробежная сила прижала меня к левой двери, не давая даже нормально пошевелиться – о прицельном огне даже речи не шло.

Мы миновали ещё одну развязку, уводившую нас ниже, а у меня кончились патроны. Перезаряжать ленту в постоянно дёргающейся машине – удовольствие ниже среднего, но я всё-таки справился и снова открыл огонь по преследователям, которые теперь стали не такими шустрыми.

Броня у них хороша – лёгкое стрелковое оружие было совершенно бесполезно; я видел искры и рикошеты при попаданиях по угловатым корпусам. Поэтому приходилось целиться по уязвимым (в моём понимании) местам – винту и хвосту.

Небо над нами уже давно уступило место переплетению дорог и эстакад, в котором противнику приходилось лавировать, теряя изрядную долю маневренности. Но и тут они действовали с дьявольским изяществом, вовремя выбирая направление, свободное от бетонной паутины и моих выстрелов. Впрочем, я всё ещё не был уверен в том, что мог хоть как-то повредить эти чёртовы вертолёты.

«Нейро-раннер» всё так же вилял, съезжал всё ниже и ниже, до тех пор, пока ночное небо не пропало окончательно – теперь над нами была лишь «крыша» из асфальта, стекла и стали. Машин становилось всё больше – чем ниже уровень, тем дешевле квартиры, и теперь нашему «Раннеру» приходилось ювелирно маневрировать, ныряя в «окна» между машинами, в то же время уклоняясь от вражеских выстрелов, которые становились всё более меткими. Вертолёты уже не мазали – очередь пробарабанила по крышке багажника, пронзила машину насквозь, пройдя через крышу, пассажирское сиденье и пол так, будто это была сигаретная бумага.

Не уверен, но однажды мне показалось, что Азимов матерится. В иной момент это меня очень заинтересовало бы, но сейчас я был занят тем, что пытался отстреливаться и держать равновесие. Причём, делать две эти вещи одновременно было просто невозможно при том стиле вождения, который избрал робот.

Вертолёты немного отстали, запутавшись в паутине эстакад, труб и проводов, и мы затормозили на самом нижнем ярусе у огромного кондоминиума наподобие «Вольфрамового древа». Он перемигивался тысячами огней и огоньков, неоном вывесок, лампами дневного света и голографической рекламой. Пронзал город насквозь, вздымаясь из самой адской глубины ввысь, на добрую сотню метров над самым верхним ярусом.

- Вылезай! – лязгнул Азимов, и я снова поразился переменам в его голосе.

Схватив пулемёт и быстро распихав по карманам шоколадки, я выскочил на улицу.

- Сюда! – на глазах изумлённой толпы людей Азимов отшвырнул в сторону крышку канализационного люка, вырвав её вместе с креплениями, и спрыгнул вниз, в темноту. Я последовал за ним. Правда, намного медленнее, что вызвало недовольное бурчание робота о неповоротливых кусках мяса, которым уже давно пора отправиться на свалку эволюции.

- Бегом! – снова скомандовал робот, отобрал у меня пулемёт и припустил вперёд, задавая пример.

Я распечатал один из батончиков и жевал его на бегу. Стоило шоколаду коснуться моего языка, как я тут же почувствовал жуткий голод, который, казалось, нельзя было утолить ничем. Мы мчались по канализации. Снова стали туннельными крысами, вернулись туда, откуда вылезли на свет.

Бежать было сложно – рот был занят, а от дыхания носом не хватало воздуха. Я часто давился и спотыкался, вызывая новую порцию причитаний Азимова.

- Всё! Хватит! – он резко остановится и обернулся. - Ты мне надоел.

С этими словами робот подхватил меня, закинул на плечо так же, как я совсем недавно тащил искусственное женское тело, и понёсся по туннелям так, что у меня ветер засвистел в ушах.

Двух шоколадок было мало, однако я полностью сосредоточился на еде и не успел заметить, как мы вышли из туннелей и снова оказались в подземном городе. Я включил ПНВ и рассмотрел окружающий пейзаж – почти такой же, как и под «Древом», - высотные дома, на крышах которых покоился фундамент кондоминиума, исполинские сваи, поддерживавшие его, и широкие трубы, низвергавшие потоки нечистот прямо на улицы. Мы стояли на крыше апартаментов, и я испытал дежа вю. Туннель начинался прямо за нашими спинами. Из него вытекал ручей грязной воды, затопивший крышу и изливавшийся мутным водопадом вниз. Но здесь, в отличие от района, погребённого под «Вольфрамовым древом», чем-то отвратительно воняло – и я, во избежание тошноты, не особенно хотел разбираться, чем именно.

Азимов раздумывал около пяти секунд, а затем, не сказав ни слова, вновь сорвался с места, заставив меня ойкнуть. Он понёсся по лестнице, превратившейся из-за сточных вод в какой-то авангардистский фонтан. Я видел похожий – там вода точно так же стекала со ступеней-уступов, красиво блестя на солнце и успокаивающе журча. Тяжёлый робот так бухал ногами, что я боялся, как бы размокшая лестница не провалилась под нами.

Мы выбежали на улицу, ставшую рекой, текущей в неизвестном направлении, и помчались по её берегам-тротуарам. В тишине, заполненной лишь шумом срывающихся с крыш зданий потоков воды и гулким буханьем шагов Азимова, нельзя было различить звуки погони – например, характерное жужжание коптеров-разведчиков я бы точно не расслышал.

- Нужно уйти с открытого пространства! – прохрипел я, на что робот раздражённо меня встряхнул и лязгнул:

- Сам знаю!

Ну что ж, попробовать всё равно стоило. Каким бы умным ни был Азимов, никто не отменял поговорку про то, что две головы лучше, чем одна.

Робот замер, прислушиваясь, и помчался с ещё большей скоростью, что очень негативно сказалось на моём комфорте. В живот, и без того настрадавшийся за сегодня, ритмично упирались какие-то острые железки, а сам я трясся так, будто мчался на машине по полностью разбитой дороге. Каждое движение отзывалось болью – я не чувствовал её, но небольшие красные вспышки на виджете покрывали почти всё моё тело. При виде них становилось жутко. Бедная моя тушка…