Аркан для букмекера

Он не пришел. Антонина вышла из бара.

Еще не было десяти. Движение в Москве затихало. Тихими всплесками, похожими на альковный шепот, ластилась к граниту набережной речная волна. С противоположного берега, где еще сохранились деревянные дореволюционные постройки, долетали звуки баяна, выводящего с чувством задушевную мелодию. Небо, высвеченное со стороны Кремля, над Крымским мостом оставалось темным, усыпанным яркими, как на юге, звездами. Антонина смотрела на них с грустью, раздавленная бесконечностью мироздания, его величественной красотой. Она направилась в сторону парка.

Ее нагнали четверо молодых людей. Сильные, красивые, модно одетые, приветливо улыбающиеся. Они окружили ее и, перебивая друг друга, заговорили. В руках одного вполсилы ухал магнитофон. Он прибавил звук, отдал магнитофон приятелю и подошел к Антонине, приглашая потанцевать.

— Что вы, мальчики, я для этого старовата.

— Вы — само очарование, желанны для любого мужчины.

Антонина, счастливая, просияла, разрешила обнять себя за талию и закружилась в танце.

В этот вечерний час Якиманская набережная засыпала. Вдоль нее тускло теплились фонари, выстилая асфальт медными пятаками. Уродливый истукан, будто Молох, нависал многотонной громадой металла, подавляя все живое вокруг, требуя жертвы, человеческой крови.

Молодые люди, сменяя друг друга, увлеченно кружились с Антониной, засыпая ее комплиментами. Тротуар стал им тесен, и они вышли на мостовую.

— Мальчики, я уже не могу. И вы передохните немного.

— Как можно? Такой дивный вечер.

Слева возвышался трехметровый забор — частокол пик без конца и края. Один из парней вскарабкался наверх с ловкостью обезьяны и забалансировал там, как цирковой акробат. Двое других подхватили Антонину под мышки и подкинули к нему, словно куклу.

— Ребята, вы что, очумели? Ведь я разобьюсь.

Парень наверху ловко поймал ее. Равновесие он держал, будто и не стоял на заборе, легко подбросил, перехватил в воздухе за талию и со всего маху усадил на острие пики.

Антонина вскрикнула. Жгучая боль пронзила ее насквозь, но вскоре утихла, увязнув в быстро деревенеющем мозге. Ей казалось, она закричала на всю Москву, но лишь слабый стон вырвался из груди. Сознание долго теплилось в ней. Ощущение инородного тела внутри было особенно невыносимо.

— До встречи на небесах, милая леди.

Это крикнул один из парней.

— До встречи в аду, если сумеешь туда добраться, — добавил его приятель.

«Господи, как же так? Чем я тебя прогневала? Я не хочу умирать. Не хочу. Мне страшно…»

На другой день взяли Лунева. Взяли профессионально, с подключением ОМОНа. При обыске в его доме изъяли три гранатомета, с десяток автоматов, три килограмма пластита и огромное количество боеприпасов.

— Это провокация! Вы все это мне сами подбросили! — вопил Жженый на весь дачный поселок.

Вскрыл вены на обеих руках, пытаясь надавить на оперативников, но его перевязали и увезли, а на другой день отправили в Бутырку.

РЕШАЮЩИЙ ХОД

Градолюбова торопилась закончить чтение верстки разоблачительного очерка о строительной пирамиде «Росомаха», когда ей позвонили и предложили в обмен на прекращение журналистского расследования фотодокументы, снимающие с ее мужа обвинение в убийстве.

— Мне нужно посоветоваться с коллегами. Оставьте ваш номер телефона. Или скажите, как можно с вами связаться.

— Ровно через час я перезвоню. Фотопленку у нас хотят купить, и в случае вашего отказа сделка состоится. Мы предлагаем вам цивилизованное решение проблемы, хотя это теперь не в моде.

— Вы что, угрожаете мне?

— Нет, пока лишь призываю проявить благоразумие. Итак, через час.

Градолюбова, не мешкая, созвонилась с Ольховцевой.

— Соглашайся на все их условия. Если предложат поехать за пленкой, поставь меня в известность.

Через час последовал обещанный звонок. Спустя пятнадцать минут посыльный принес в редакцию пленку. Ольховцева увезла ее в институт — убедиться, что это не фальсификация. Вечером подруги встретились.

— Негативы подлинные. На этот счет никаких сомнений. По тени, отбрасываемой крестовиной окна, можно точно определить время убийства. Три — половина четвертого дня. У Синебродова — стопроцентное алиби. В это время он был в бридж-клубе. Его видели там десятки людей. Так что можно закрывать дело, но я буду копать дальше. Опыт мне подсказывает, зверь где-то рядом, ходит кругами вокруг нас, выжидает удобный момент для броска. Понимаешь, Лида, я все больше склоняюсь к мысли, что убийца Кривцова — не профессиональный уголовник, а вполне добропорядочный субъект: ежедневно ходит на службу, добросовестно платит налоги… Совершая преступление, он прежде всего заботился об обеспечении надежного алиби. А что может быть надежнее, чем присутствие в момент убийства на своем рабочем месте, в окружении сослуживцев? Эксперты, приехавшие для освидетельствования трупа, определили время наступления смерти — сумерки, наступление темноты. То есть значительно позднее, чем в действительности, на что неоспоримо указывают фотоснимки. Включив в дневное время в комнате свет, убийца ввел в заблуждение экспертов. Кроме того, он открыл на полную мощность батареи парового отопления, чтобы замедлить остывание тела. Видишь, как все хитроумно продумано? Скажи, дела у этой «Росомахи» действительно так плохи?

— Мне уже звонили из прокуратуры, интересовались некоторыми подробностями журналистского расследования.

— Из этого следует: тот, кто передал нам фотографии, знает о надвигающемся крахе строительной пирамиды. Но самое главное не это: ему известно, что твой муж — в тюрьме по обвинению в убийстве. Откуда?

— В принципе можно очертить круг вероятных источников.

— Дальше… А не может быть так, что Михалкина снял некто, оказавшийся случайно на месте преступления? А все, что он мне рассказал о злодее незнакомце, правдоподобная выдумка?

— Слишком уж хитроумно для деятеля вожжей и кнута. С таким воображением он не крутил бы хвосты лошадям, а писал бы романы. И потом, он не мог знать, что твой филодендрон из квартиры Кривцовых «опознает» его в ОВИРе как соучастника убийства.

— Кстати, насчет ОВИРа. У убийцы там наверняка есть свой человек. Подтверждение тому — проволочка с выездом Решетникова за рубеж. Интересный тип. Очень интересный. И скорее всего — зверь-одиночка. Уж очень тонкий расчет и поразительная предусмотрительность. Почему Кривцов кончил так бесславно? А ведь он был неглуп, достаточно хитер и осторожен. Но он искал поддержки и погиб от руки более сильного. Все «идеальные» преступления совершены преступниками-одиночками, поэтому в основном и остались нераскрытыми. Посмотри, как много в моих руках доказательств, даже есть очевидец убийства. И что из этого следует? Ровным счетом ничего. Ни на шаг не приближает к цели. Впрочем, есть один ход. На ипподроме я впервые увидела кроссинг, увидела в деле. Представляешь, победа уже в руках, до финиша какая-то сотня метров, и вдруг сбоку выворачивает соперник и сбивает лидера с хода, делает это так виртуозно, что судьи ничего не видят и молчат. В итоге, как говорят на ипподроме, мимо денег. Победа уплыла из-под носа. И я собираюсь проделать то же самое. Первой реакцией Решетникова на шантаж была попытка выехать за границу, но ему не дают визу в ОВИРе. Я сделаю так, что ему разрешат. Ускорю события. Пускай убийца засуетится. Кстати, знаешь, какая примерно цена похищенных у Кривцова бумаг? Ориентировочно около семи миллионов долларов. И они у Решетникова есть в иностранном банке. Убийца рассчитывает, как минимум, на половину.

— Наташа, ведь у тебя есть записи телефонных разговоров вымогателя с Решетниковым. Может быть, тебе попытаться идентифицировать убийцу по голосу?

— Это наверняка путь в никуда, отвлекающий маневр, как подброшенная нам пленка и ложный скорее всего след в ОВИРе. На деле все может оказаться гораздо проще. Безусловно, если бы удалось идентифицировать по голосу кого-то из подозреваемых, это стало бы против него весомой уликой. Но для этого необходимо, чтобы преступник попал в число подозреваемых. А это весьма и весьма проблематично. И потом, даже если мне это удастся, я еще не вправе предъявить ему обвинение в убийстве. Нет, я все-таки попытаюсь осуществить задуманный кроссинг, сбить с ритма уверенного в успехе преступника. Главное, суметь так завуалировать свои действия, чтобы он не заподозрил подвоха. И в этом — главная трудность.