Страница 41 из 95
ручками из слоновой кости, их головы были обмотаны кусками пестрой ткани, а
вместо шуб и синих монгольских чапанов были надеты теплые халаты, подвязанные разноцветными кушаками. В руках воины держали длинные пики с
цветными шелковыми лентами подвязанными под наконечниками. Рядом с хозяином
разлеглась огромная ит-собака из породы степных волкодавов, положившая
голову на лапы. Стены шатра были увешаны коврами с нацепленным на них
оружием, в медных подставках с ажурным плетением горели в плошках фитили, концы которых купались в растопленном жире. Расулла по случаю большого
совещания надел на голову тюрбан из парчи, переливающейся всеми красками, украшенный павлиньим пером, а в середине его сверкал крупный рубин. Пальцы
на руках оттягивали массивные золотые перстни с драгоценными камнями, на
которые точили зубы монгольские и татарские военачальники. И если бы Расулла
не был нойоном – ханом, они бы его ограбили, невзирая на то, что он являлся
их соратником, и что законы “Ясы” запрещали воинам орды желать добычи
товарища по оружию.
Кадыр опустился на коврик и подобрал ноги под себя, затем мельком
пробежался черными глазами по лицам военачальников, выискивая тех, кто мог
бы стать претендентом на место тысячника. Их оказалось довольно много даже
среди таких, кто не слишком проявил себя личной отвагой, зато владеющих
тактикой ведения боя, что не раз отмечалось на совещаниях. Внутри у джагуна
вновь поднялась волна протеста против судьбы, преподнесшей массу
неприятностей, особенно в последнее время, чтобы она не выплеснулась наружу, он опустил голову, сосредоточил взгляд на шкурах, укрывавших пол. Одна из
них, медвежья, была с длинным жестким волосом и такой огромной, что
доставала пятками с кривыми когтями почти до входа, а носом упиралась в
колени тысячника, сидевшего посередине шатра. Снова перед глазами всплыла
фигура урусута, едва не вырвавшего ему голову из плеч, в мозгу пронеслась
мысль, что в здешних местах ловцы на таких медведей рождаются не меньшей
силы, способные завалить зверя одним ударом ослопа. Кадыр поймал чутким
ухом, как Абдул Расулла взялся воздавать хвалу темнику Бухури, убитому
защитниками крепости, награждая его мыслимыми и немыслимыми эпитетами, после
его речи загундосил муэдзин, а потом началось главное действие, ради
которого все собрались. И хотя имя кандидата на командование десятью
тысячами воинов никто не знал, все были уверены, что монголы поставят на
этот пост тысячника Расуллу, служившего чингизидам верой и правдой со времен
битвы на реке Калке. Вот почему каждый старался выставить себя перед
собравшимися в юрте в выгодном свете, так-же, как каждый стремился выпятить
наружу отрицательные качества товарища, с которым делил до этого момента
один кусок лепешки. Несколько раз называлось имя Кадыра и терялось в
красивом славословии в пользу других кандидатов, джагун тоже пытался что-то
доказать, одновремено понимая, что бывшие друзья пекутся только о себе.
Наконец тысячник поднял руку, призывая к тишине, он приготовился объявить
имя заместителя на случай, если его изберут темником на совете левого крыла
войска в шатре Гуюк-хана, и если решение утвердит высший совет орды. В этот
момент полог откинулся и вовнутрь шатра вошел Гуюк-хан в сопровождении
нескольких приближенных, среди которых выделялся свирепым выражением лица
хан Бури, не снимавший руки с рукоятки китайского меча. На Сиятельном были
китайские доспехи поверх длинного кафтана, а голову венчал золоченый шлем, украшенный драконами. Кипчаки вскочили с ковриков и замерли в почтительном
поклоне, Кадыр как бы нечаянно стукнул ножнами о пол, стараясь привлечь
внимание чингизида к своей персоне. Это ему удалось, сын кагана всех монгол
едва заметно покривил губы в легкой усмешке, он шумно вздохнул и прошел на
середину шатра. Слуги втащили за ним невысокое возвышение, отодвинув ковры, на которых сидел тысячник, поставили на их место походный трон и
растворились в полутьме. Гуюк-хан опустился на мягкое сидение и возложил
руки на подлокотники, на пальцах сверкнули искрами множество богатых
перстней, разукрашенных замысловатым плетением золотых и серебряных
проволочек. Почти все перстни были именными, они принадлежали когда-то
хорезмским и самаркандским шахам с персидскими халифами и султанами с
китайскими императорами, и были подарены монгольским завоевателям не
владельцами, а были сорваны с отрубленных пальцев коронованных особ.
Сиятельный поправил на груди золотую пайцзу и позволил присутствующим
присесть на свои места. Узнав, что кипчаки еще не выдвинули кандидата на
место тысячника, но что единодушно поддерживают на пост темника Абдул
Расуллу, он огладил пальцами голый подбородок и окинул собравшихся властным
взглядом:
– Совет чингизидов и темников левого крыла войска утвердил тысячника
Абдула Расуллу на место убитого в бою темника Бухури. – сказал он и поднял
вверх раскрытую ладонь. – Пусть бог Тэнгре благоволит к нему в небесных
чертогах.
– Да будет так! – повторили как заклинание военачальники. – Аллах
акбар!
Сиятельный проследил, чтобы чалмы и тюрбаны чернобородых в большинстве
кипчаков склонились как можно ниже, затем подался чуть вперед и с нажимом
сказал:
– Я не буду возражать, если на пост Расуллы вы назначите сотника
Кадыра. Это воин, успевший прославиться при взятии урусутских крепостей, его
тело в шрамах, но воинский дух остался прежним, – он сдвинул редкие брови и
продолжил. – Как только Кадыр поменяет юрту сотника на шатер тысячника, ему
будет поручено важное задание, связанное со штурмом крепости Козелеск.
Окситанские требюше с другими стенобитными машинами переправили через реку
Жизыдары, осталось установить их напротив ворот, выходящих на южную сторону.
Военачальники вежливо склонили головы, но решение Сиятельного
поддержали не сразу, последние слова сказали о том, что войско будет
находиться под стенами непокорного города до тех пор, пока не схлынут
весенние воды и не подсохнут дороги. А это означало, что заботиться о
пропитании придется с удвоенной силой, не оглядываясь на запас зерна в
обозе, который предназначался лишь для монгольских и татарских всадников.
Кадыр чутко уловил перемену настроения в соплеменниках, он с начала
совещания ждал момента, должного стать для него звездным, рассчитывая, что
обсуждение кандидатуры затронет болезненную тему нехватки продовольствия для
людей, и фуража для животных. И чудо свершилось, несмотря на то, что о
припасах никто не обмолвился ни словом, вопрос витал в воздухе подобно
запаху амбры, которой слуга освежал воздух внутри шатра. Джагун собрал волю
в кулак, затем вскинул подбородок, дерзко оглядев начальственный состав
кипчакских полков, обратился к Гуюк-хану: – Сиятельный, перед тем как мои воины оседлают стены урусутской
крепости, я обещаю тебе найти кладовую Козелеска, забитую по крыши припасами
для ее защитников, о которой ходит много сплетен, – он сглотнул слюну и еще
выше поднял голову. – Я знаю, где ее искать.
В шатре установилась настороженная тишина, никто не ожидал, что сотник
огласит сведения, о которых толком не ведал никто. Было видно, что Гуюк-хан
напрягся тоже, это был главный вопрос для войска, за решение которого
джихангир мог простить любые прегрешения, а курултай в Каракоруме, когда
весть достигнет Монголии, расценить как самую большую победу над врагом. С
нахождением таинственной кладовой прекратился бы падеж животных, а отряды
воинов, рассылаемые в разные стороны, не пропадали бы в темных лесах
бесследно. Сиятельный, удостаивавший Кадыра вниманием лишь изредка, уставился на него в упор, маленькие губы подобрались еще больше, а ноздри