Страница 17 из 95
дне все-же кое-что осталось.
– Вота, а мы не знали, чем смочить уста, – донеслось от глухой вежи, срубленной недалеко от заборола прямо на городне, в которой занимали оборону
другие ратники. Вежи не пробивали основанием стену крепости насквозь, а
гнездились наседками по ее верху. – Мы тоже думали привязать к стреле бечеву
да стрелить в лыковый короб, а ты, Вятка, дивье показал нам луком.
– Ну и ладно, – откликнулся тот, подгребая к себе туесок скрюченными
пальцами и радуясь тому, что в нем еще остались яблоки в капустной крошке. –
Нам бы со всем добром все равно не управиться.
Из города по прежнему доносился заполошный перезвон медных колоколов и
тревожное гудение вечевика на церкви Спаса-на-Яру, что возвышалась над
главной площадью. Ему вторил более мягким голосом, как будто мужнину тревогу
разделяла жена, колокол на церкви Параскевы Пятницы. Улицы городка были
пустынны, горожане хоронились от стрел с красным и черным оперением за
деревянными заборами, там же врачуя раненных защитников травами, отварами и
мазями, и перевязывая их кусками материи, оторванной от подолов сарафанов и
онучей. Или дежурили на крышах истоб, не давая заняться пламенем пучкам
тлеющей пакли и бересты, прикрепленных к концам стрел. Они уже прониклись
опасностью, надвинувшейся их на родные жилища, и теперь без суеты исполняли
нужные дела. Близкие степные орды никогда не обходили Козельск стороной, хотя знали о его неприступности, и всегда они уходили от него не солоно
хлебавши. Вот и сейчас каждый житель надеялся на то, что пройдет и эта
напасть, сдует ее ветрами, продувающими во всех направлениях городок, стоящий на вершине высокого холма, в полноводные реки и вернет с весенними
водами туда, откуда ее нанесло. Но число дружинников и простых горожан, убитых в начале осады, продолжало расти, и это обстоятельство стало
тревожить всех жителей от мала до велика. Вот почему набатные удары в
колокола не прекращались, а народ стал стекаться на главную площадь с
оружием в руках. Кому его не хватало, те стягивали на концах рогатин
жилами-подтужинами засапожные ножи или вовсе обломки железных кос. В дело
пошло все: вилы, колья, копья, кистени, древние бердыши, оставшиеся со
времен войны с ливонцами и поляками. Племя вятичей, которому принадлежал в
том числе городок Козельск, одним из последних присоединилось к государству
Русь со стольным градом Владимиром, как и племя голядь, жившее неподалеку. А
до этого оно, после распада в шестом веке содружества славянских племен под
общим названием анды или вененды, занимавших территорию между реками Днепром
и Днестром, вело самостоятельный образ жизни. Даже христианскую веру племя
приняло сравнительно недавно, славя в праздники вместе с Христом языческих
богов – Сварога, Перуна, Велеса, Ярилу и других. Вятичи крепко отличались от
остальных славян-единокровников – древлян, радимичей, северян, дреговичей, кривичей и прочих, это были люди ростом в два аршина с вершком, широкие в
плечах, с русыми волосами и светлыми глазами, чаще ярко синими. Они были
прекрасными воинами и охотниками, многие ходили в кожаной обуви, сшитой из
шкур диких животных, напрочь отвергая лыковые лапти и длинные онучи из
домотканого беленого полотна – обувки жителей деревень вокруг близких Москвы
и стольного Владимира. Но по мере развития добрососедских отношений и
особенно торговых соглашений, их быт поглощался бытом псковитян, владимирцев, суздальцев, черниговцев, ярославцев, принявших общее название
русичи. Скоро они стали носить лапти с онучами, пока только зимой, когда в
кожаной обувке было скользко ходить, и величать себя русичами, различия
остались разве что в языке, опирающемся больше на гласные “а”, “я” и “о”, типа: вота повяло яго да в грядни. Вятскую землю редко кто из врагов
удерживал надолго в своих руках, если враг занимал их города и селения, то в
дело шли засапожные ножи, которыми вятичи владели лучше других видов оружия.
С этими ножами они ходили везде и всегда.
Вот и сейчас Вятка, следуя за мыслью, проскочившей в голове, потянулся
рукой к кожаному поясу, на котором висел в деревянных ножнах этот засапожный
нож. Вокруг начало постепенно смеркаться, и мысль была связана в том числе с
наступлением сумерек. Движение не осталось незамеченным Охримом, у которого
лук был согнут из витого корневища:
– Вятка, у Бранка лук тоже есть, одинаковый с твоим, он его в истобе
забыл, – заговорил он, перекрывая посвист тугарских стрел. – Как только
стемнеет совсем, он побежит за ним, потому как давно косится на взбеги. А у
меня даже тетива натянута от подколенной жилы старого быка.
– Тебе надо было сделать мену с теми кменями-воинами от обрей-аваров, что надысь к нам с ихними гостями наведывались, – откликнулся тот, примериваясь пустить в осаждающих новую стрелу. – У тя же куньих шкурок
ажник мешок холщовый.
– А Елянка колты-серьги просит со смарагдом-изумрудом, тверские, да еще
аксамитовый-бархатный шабур, не хуже купеческого. Уж давно на них глазит.
Десятский повернулся к другу и с недоумением поднял светлые брови: – А брань рудую-кровавую вкруг нашего града твоя Елянка не глазит? – Брань-та как пришла, так ушла, не впервой нам степняков
ослопами-дубинами бить, – как-то простодушно отмахнулся Охрим. И пояснил по
поводу просьбы. – Я-от видал, как ты тронул засапожный нож.
– Я коснулся его от душевной смуты, – Вятка отвернулся от друга, но не
удержался и сказал про замысел. – Ночью пойду охотником в их становище, надоть взять ясыра-пленного и выведать у него, как ноне обстоит дело с
ихними полками.
– Надумал заняться ловитвой на тех, что гомозятся под стенами? –
расширил зенки Охрим.
– А ни то! – И мы с тобой, – разом зашумели друзья. Десятский натянул тетиву, круто развернувшись, вскочил на ноги и послал
стрелу в скопище нападающих за рекой. Сам разом поджал ноги и упал камнем на
дощатый пол заборола. Охрим было приник глазом к щели между бревнами, но
Вятка перевернулся на спину и выдохнул:
– Не выглядывай, все одно попал, – затем потянулся к туеску с яблоками
и закончил, ни к кому не обращаясь. – Возьму и вас, одному-то не так ино
сподручно.
Обстрел крепости татаро-монгольскими воинами как начался внезапно, так
внезапно и закончился. Вдруг вместо свиста и зудения наступила по всей длине
стены, обращенной к реке, тревожная тишина, нарушаемая только звонами, долетающими из центра городка. Вятка поерзал лопатками по бревнам еще
немного, затем напружился и потянулся лицом к проему, не доверяя Охриму, припавшему к щели в углу заборола. То, что он увидел, вернуло первоначальную
уверенность в себе, убавленную было натиском смалявых нехристей. От берегов
реки, истоптанных множеством копыт и помеченных просевшим от тепла снегом, удалялись конные орды тугар, соблюдавших равнение даже при отступлении.
Впереди каждого отряда трусил на мохнатой лошаденке воин со знаменем на
копье, вставленном нижним концом в стремя, его сопровождали с боков два
стражника, за ними трясся командир в блестящем шлеме, а после него ехали по
пять в ряд простые всадники в лохматых треухах, в шубах мехом наружу и с
копьями, поднятыми остриями кверху. Их было очень много, они заполнили
равнину от края до края, от ее начала у берегов реки до леса, чернеющего на
горизонте, отчего пространство, сверкавшее до этого девственным снегом, превратилось в серую впадину с дном, утыканным частоколом копий. Тугары
уходили, но каждый из защитников городка знал повадки степняков, поэтому
многие, узрев наяву отход поганых, заторопились к истобам, чтобы пополнить
запасы продовольствия и поменять оружие на более надежное, если у кого оно