Страница 11 из 95
право самим добывать корм. Или поедать трупы соплеменников, павших от ран и
от голода. Разделение на отряды применялось монголами со времен Священного
Воителя, оно позволяло во первых, охватывать большие пространства, нежели
когда войско двигалось одной дорогой, во вторых, грабить не тронутые еще
поселения, встречающиеся орде на обратном пути, а в третьих, доставать корм
воинам и коням, не мешая друг другу. А кормов снова не хватало даже при
таком раздроблении войска, и воины стали прибегать к испытанному способу
насыщения, они надрезали у заводного коня яремную жилу на ноге и пили теплую
кровь до тех пор, пока голод не отступал, стараясь не взять лишнего, чтобы
животное могло двигаться и исполнять какую-то работу. Монгольские же
неприхотливые лошади сами разрывали копытами снег и поедали зубами, росшими
вперед, прошлогоднюю траву. К тому же, за отрядами тащились обозы с
награбленным за время войны добром, замедляя продвижение. Всех воинов в
начале похода было около трехсот тысяч, они представляли из себя
разноплеменных представителей кочевых народов. Кипчаки сразу откликнулись на
призыв, брошенный им завоевателями, ободравшими их до нитки, но обещавшими в
стране урусутов золотые горы. Они приехали на лошадях и пришли пешком со
всех концов огромной империи чингизидов, и стали лагерем вокруг Сыгнака, столицы Джучиева улуса на реке Сейхун – Сыр-Дарье, огромной вотчины отца
Бату-хана, охватывавшей территорию до реки Джейхун – Аму-Дарьи, и даже
дальше, до великой сибирской реки Улуг-Кем. Люди мечтали разбогатеть, чтобы
по возвращении домой стать баями и ханами, и повелевать харакунами так-же, как баи всю жизнь погоняли ими. Только тогда курултай, собравшийся в столице
империи Каракоруме, принял решение дойти многим полкам до последнего моря и
осуществить мечту Великого Потрясателя Вселенной, имя которого после его
смерти нельзя было произносить. Несметные орды разделились на части, одна во
главе с Шейбани-ханом пошла на северо-запад, а вторая, большая, строго на
запад через “Ворота народов” между южных отрогов Уральских гор и побережьем
Каспийского моря, путем, известным с незапамятных времен. Но многие из
кипчаков погибли при взятии урусутских городов, ни один из которых не сдался
добровольно на милость победителя, а многие умерли от болезней. Теперь же
путь стал свободным, потому что северо-западная Русь была покорена, она была
разграблена и поставлена на колени с невиданной до нашествия орды
жестокостью, которую не применяли к мирному населению во время набегов даже
хазары и половцы. Города были сровняны с землей, жители, оказавшие
сопротивление завоевателям, перебиты, мастеровые люди и молодые женщины
угнаны в плен, детей, достающих макушкой до оси колеса степной повозки, монголы брали за ноги и били головой о стены домов, о бревна и о камни. Это
делалось для того, чтобы новая поросль поднялась не так быстро и не стала
мстить за поруганную честь родителей, а дети, только оторвавшиеся от
материнской груди, были бы воспитаны в монгольском духе и выросли в отменных
воинов, которых монголы послали бы против соплеменников. Беременных женщин
они насиловали, а потом вспарывали им животы ножами. Это была продуманная
жестокость, нацеленная на то, чтобы запугать урусутов на века и заставить их
платить дань за свою жизнь на этой земле без понуждения. Она достигла цели, за сто сорок три года татаро-монгольского ига Русь не смогла оказать
захватчикам достойного сопротивления до той поры, пока Дмитрий Донской не
объединил разрозненные уделы под свое единоначалие и не разбил орды хана
Мамая сначала на реке Вожа, а потом на Дону. Но русский народ и после
великих побед князя продолжал корчиться от страха перед узкоглазыми
жестокими нахлебниками еще целый век, платя им дань по прежнему.
Впереди между деревьями показался долгожданный просвет, Бату-хан
почувствовал его по волне свежего воздуха, обдавшей отрешенное лицо. Он
вскинул подбородок и увидел, что голова колонны выползает на заснеженную
равнину, раскинувшуюся до горизонта. Передовые ряды тургаудов еще некоторое
время качали квадратными спинами между толстыми стволами деревьев, а потом
начали растягиваться вширь. Их лошади прибавили в скорости, заставляя
подтягиваться задние ряды. Наконец вороной жеребец джихангира громко фыркнул
и тоже заработал быстрее мохнатыми ногами. Оживление среди воинов, а вместе
с ним настроение, начали подниматься сами по себе, заставляя светлеть
исполосованные шрамами суровые лица степняков, наливая тела бодростью. И
пусть равнину сужали по бокам перелески, а впереди угадывалась глубокая
балка с округлыми краями, или это были берега урусутской реки, все-же она
напоминала степь с ее раздольем, усиливая мысли о родной юрте, оставленной
много месяцев назад. Саин-хан, выехав из леса, встряхнулся всем телом и
приподнялся в стременах, зорко вглядываясь вперед, наконец-то позади
осталась стена леса с беспокойными мангусами и сабдыками, требующими
непрерывного восхваления. Он искал место для шатра, предвкушая встречу с
хурхэ юлдуз – милой и юной своей звездой, и сытную затем трапезу под пение
улигерчи, кипчакского сказителя и певца. Рядом с ним, выдерживая положенное
расстояние, объявились юртджи, это были как бы штабные чины при войске, делающие записи, рассылающие приказы, ведающие разведкой и тылом, они в том
числе руководили постановкой шатра на месте, которое указывал господин.
Очень часто он брал инициативу по этому вопросу в свои руки, особенно после
ссор с царевичами, которые были не редки, но иногда доверял выбирать стоянку
слугам. Наконец, джихангир показал пальцем на небольшую возвышенность
впереди и сбоку равнины, на ее правой стороне, с которой должны были хорошо
просматриваться окрестности, опустил руку вниз, что означало привал. Сипло
заныли рожки, рявкнули длинные трубы, отбили короткую дробь барабаны, объявляя отбой мерной рыси всего войска, и все вокруг пришло в движение, не
нарушая железного порядка, заведенного раз и навсегда еще Священным
Воителем, прописанного стальными строками в его Ясе – своде законов для всех
монголов. Если же кто-то преступал черту закона, то какой бы чин он ни
занимал, его ждало одно наказание -смерть. Каждая сотня рассыпалась на
десятки, очертив круг своего обитания, каждая тысяча разбилась на сотни, не
забывая подчеркнуть национальную свою принадлежность. Вскоре поверхность
равнины запестрела походными юртами, выросшими на ней как из-под земли. А из
леса продолжало выползать бесконечное тело змеи, черное и толстое, не
прятавшей ядовитого жала никогда, заполняя собой все пространство вокруг. К
каждой тысяче кипчаков был прикреплен монгольский нукер, который наблюдал за
исполнением приказов и правил, спускавшихся из ставки, он же мог казнить и
миловать. При каждом тумене был свой даругачи, верховный начальник рода
войск тоже из монгол, исполнявший обязанности одинаковые с нукером, только
на более высоком уровне. Вот почему во всей огромной и разноплеменной орде
царили железный порядок и дисциплина, приводившие в изумление иностранных
стратегов, хотя монгольские военачальники не изобрели ничего нового. Точно
так-же было выстроено руководство легионами, турмами и манипулами в
многонациональном войске великого Рима, завоевавшего в свое время половину
подлунного мира и оставившего по себе вечную память. Разница была лишь в
том, что римляне были культурными и несли людям зачатки демократии, доставшейся от древних греков с их сократами и архимедами. А татаро-монголы
представляли собой степные племена, объединенные в орду железной волей