Страница 35 из 59
Легкий ветерок уносил ощущение принизывающего холода.
— А теперь есть радиостанции, ТЭЦ, автомобили, вертолеты, пуховики, — рассуждал Юрик. — Колдовство большинству людей больше не нужно. Мало знающих шаманов осталось. А великих — вообще нет. Нет, есть один, но он не из моего народа.
— Савельев?
— Да, паря. Это — великий шаман. Если сумел так все устроить, что…
— Юр, давай сожрем что‑нибудь, а? — перебил его Виктор.
— Давай, — согласился компаньон. — Пора уже, далеко ушли, много сделали.
Ножом он пополам разрубил высокую банку, сунул в руки Рогозину одну из половин, а сам принялся вычерпывать содержимое второй.
— Послушай, Юрик, — вдруг вспомнил о несказанном Рогозин, — почему из всех, кто был в пещере, ты выбрал именно меня? Взял бы Семена — он человек умелый, опытный, возможно, он был бы полезнее? Почему ты выбрал меня?
Юрик посмотрел вдаль, воткнул нож в тушеное мясо, отправил кусочек в рот и ответил:
— Ты, Витька, единственный, о ком я точно знаю, что в него не вселился абаас. Я был с тобою все это время, видел, что ты делаешь и только тебе могу доверить свою спину — каким бы нелепым придурком ты ни был. А остальные… я не знаю, паря, — люди ли они до сих пор?
И, считая, видимо, тему исчерпанной, Юрик невозмутимо продолжил поглощать волокна мяса, тщательно пережевывая каждое.
— А может быть, это инопланетяне? Ну там, в нашем старом лагере? Геша в этом уверен, — выгребая пальцем из банки кусочки мяса, спросил Виктор.
— Что делать инопланетянам в такой глуши? Им в большие города нужно. В Якутск или там в Москву. Там власть, там люди — с ними разговаривать надо. А здесь?
— Базу можно устроить на первое время. Осмотреться, попривыкнуть.
— Не, ерунда это, — ничего не объясняя, Юрик замолчал.
— Да я тоже думаю, что никакие это не инопланетяне. Не стали бы инопланетяне первых попавшихся в монстров обращать. Или стали бы?
— Откуда мне знать‑то, Витька? Я ведь не инопланетянин. Абаасы это. Даже не сомневайся. А Геша — дурак, ничего не знает. Только языком молоть умеет. Идти дальше, однако, нужно. Ты как? Идти готов?
Рогозин прислушался к себе, но ничего особенного не обнаружил — ничто не болело, не ныло и не было никаких предчувствий.
— Вроде готов…
В реку полетела чисто вылизанная половина банки, и сразу Юрик поднялся на ноги.
Рогозин смотрел на него и почему‑то думал, что за последние дни этот двужильный якут сильно изменился. Раньше он выглядел обычным горожанином — слегка потрепанным жизнью, немножко образованным, чуточку суеверным, но ничем из толпы, кроме раскосых глаз и тонких усиков, не выделявшийся. Теперь же перед ним стоял и зорко вглядывался в противоположный берег настоящий следопыт. Изменилось все: пластика движений, речь — из нее словно выдавили все «городские» слова, изменились повадки. Если раньше для Юрика мифы его родины были возможностью подшутить над приятелями — инородцами, то теперь он, кажется, свято уверовал в истинность каждого слова во всех древних сказках. Он и сам стал таким, каким должен был быть герой любой из них: хитрый, смелый, предусмотрительный и храбрый до безумия. Нормальному человеку ведь не придет в голову воевать с неизвестным? А Юрик, кажется, этой возможностью с некоторых пор прямо таки упивался.
— Веди меня, мой Вергилий, — Рогозин тоже встал и сразу под налетевшим ветром почувствовал жуткий холод от все еще мокрой одежды. — Какой из кругов ада мы осмотрим в этот раз?
— Первый, паря. Только лишь первый, — Юрик подмигнул правым глазом.
В этот раз маршрут потребовал определенной проворности: они двинулись вдоль речного берега, представлявшего собой нагромождение скал, камней, валунов и остатков полусгнивших бревен. Часто приходилось прыгать, карабкаться, подтягиваться и тянуть товарища — сил требовалось расходовать много, и уже через час Рогозин почувствовал, что высох полностью.
А еще через полчаса Юрик показал ему открытую ладонь и поманил к себе.
— Смотри, Витька, мы дошли, — он показал пальцем на противоположную сторону реки и чуть наискось. — Видишь — дым? Это наш бывший лагерь.
Рогозин осторожно выглянул из‑за уступа и разглядел палатки на противоположном берегу, который был несколько ниже того уровня, на который взобрались разведчики. Трепеща на ветру отвязанными пологами, покинутые людьми палатки так и стояли, до них никому не было дела.
Зато в середине лагеря, там, где прежде стояла кухня Андреевны, теперь возвышалось какое‑то сооружение непонятного назначения. Собранное из того самого бруса, что были заготовлены еще бригадой под командованием Борисова, оно не было похожим на творение человеческих рук. Какое‑то странное деревянное подобие Стоунхенджа. При этом кривое, с торчащими во все стороны бревнами, выглядящее как расширяющийся к верху конус метров двадцати в основании, которое тоже не было идеальным. Угловатое и кособокое, оно состояло из пары пересекающихся под острым углом неправильных эллипсов. Высота конструкции была никак не меньше восьми метров.
В центре ее был сложен костер, который почему‑то не горел, а отчаянно дымил, лишь изредка выбрасывая вверх ленивые языки желтого пламени.
Вокруг копошились десятки непонятных существ. Были здесь и четырехрукие светляки и темные пятна — чучуны и еще несколько форм, прежде неизвестных. Среди них мелькала штормовка Савельева, и иногда доносился радостный лай Атаса.
— Что это? — спросил Рогозин. — Шабаш какой‑то?
— Радиостанцию, однако, нужно, — бормотал о своем Юрик. — Я думаю: почему никаких абаасов не видно? А они все здесь собрались, по тайге только обращенные ходят. Если бы у меня сейчас была рация, я бы сказал Семену: уходите далеко, как только можете — пока злые духи своими делами заняты.
Рогозин поднес к глазам кулаки, сложив их в подобие бинокля — так почему‑то получалось видеть дальше.
— Смотри‑ка, — сказал он через минуту. — Там еще какой‑то человек ходит.
— Где? — Юрик завертел головой в разные стороны.
— Справа от костра, ближе к палатке аспирантов. Видишь?
Якут молчал долго, вглядываясь в мельтешение пятен на противоположном берегу, потом выдохнул:
— Железноногий!
Лишь после этого слова Рогозин понял, что в облике этого существа показалось ему неправильным: его ноги имели суставы, сгибающиеся назад — как у кузнечиков или куриц. А память услужливо подбросила историю, поведанную Моней — о физике из подземелья и его спутнике, которому злые сталинские врачи приделали вместо ног какие‑то странные механизмы, добытые невесть где.
— Что еще за «железноногий»?
Юрик потянул Рогозина за руку и они скрылись за очередным валуном.
— В Верхоянске я слышал одну легенду, — быстро зашептал Юрик. — Старые люди рассказывали, что после войны в этих местах появился лесной дух с железными ногами. Он бегал быстрее любого охотника, был сильнее медведя, а когда бежал по камням, то камни звенели, как если бы по ним бить молотком. За это и прозвали его «Железноногим». Каждого, кто осмеливался прийти на охоту в его земли, Железноногий убивал, а тело уносил куда‑то, и бедняг больше никто никогда не видел.
— Он опасен?
— Как и все остальные возле костра. Это воплотившийся демон.
— Я слышал другое, — пробормотал Виктор.
— Ты тоже слышал про Железноногого?! — в голосе Юрика послышалось искреннее удивление. — Даже в Питере о нем говорят?
— Что?! Нет, нет, в Питере о нем? Нет, — хмыкнул Рогозин. — Я здесь о нем слышал. Мне Моня рассказывал. Про лабораторию, которую ты называешь бомбоубежищем, и двух спасшихся из нее — физике и вот этом… существе.
— Когда это Моня тебе успел что‑то рассказать?
— Когда ты отправился на поиски выживших. Мы даже немножко прошлись с ним по подземелью. Знаешь, оно действительно больше похоже на лабораторию, подземный завод, да на что угодно — только не на бомбоубежище! Ты видел там лифты? Да что я… у меня же тетрадь есть!
Рогозин скинул со спины рюкзак, покопался в нем, выуживая странную монину находку.