И наступило лето

Марина Леонидовна Ясинская

И наступило лето

— Ты чужая.

Варя вскрикнула и резко обернулась; из разжавшихся рук не землю посыпались бледные цветки валерианы и пурпурные колоски душицы. Она провела восемь лет среди выбеленных солнцем каменных развалин, выискивая в густых зарослях сухой полыни и ломкого угорщика драгоценные лечебные травы. Варя давно привыкла к удушающей жаре, запаху преющей зелени, оглушительной тишине и полному безлюдию. Она ни разу не видела здесь ни единой живой души и давно пришла к выводу, что это место — где бы оно ни было, необитаемо. И неожиданные звуки человеческой речи после стольких лет тишины не на шутку испугали её.

Из-за кучи поросшего сорняками щебня и торчащих из неё ржавых остовов на Варю с настороженным любопытством смотрел мальчишка лет десяти-одиннадцати — светлоглазый и смуглолицый.

— Ты чужая, — повторил он, не трогаясь с места — кажется, так и не решил, стоит ли ему убегать со всех ног или подойти поближе.

Варя нервно оглянулась. В поисках пальчатых листьев пустырника, которые предназначались страдавшей от мучительной бессонницы бабушке Маяне, она отошла слишком далеко от скважины. Никогда раньше её это не беспокоило. Но раньше Варя была уверена, что она здесь одна.

— Почему чужая? — спросила она, выгадывая время и оглядываясь по сторонам — есть ли тут кто-то ещё?

— Потому что ты странно одета, — охотно пояснил мальчишка, так и не выходя из-за кучи щебня. — И кожа у тебя белая-белая, такой не бывает.

Варя непроизвольно хмыкнула. Из-за частых визитов сюда её кожа давно потемнела от солнца; по одной только ней даже не знавшие Варю сразу и безошибочно определяли в ней скважницу. А тут — надо же! — "белая-белая".

— Я… заблудилась, — сказала, наконец, Варя. — А ты здесь один?

— Да! — вызывающе выкрикнул мальчишка и шагнул из-за кучи щебня на открытое пространство. Короткие легкие штаны перепачканы пылью, голова лихо перевязана платком, размахрённые концы свисают на спину, в руках — какая-то деревянная загогулина, через костлявое плечо перекинута котомка. — Я — лозоходец, — гордо пояснил он и, видя, что эта чужая женщина не спешит выражать восхищение, пояснил: — Ищу новые источники.

— О, — отозвалась Варя, успокоенная тем, что мальчишка был один. — И далеко ты ушёл от дома? — осторожно полюбопытствовала она.

— Очень, — важно ответил он. — Если сейчас возвращаться, то могу даже не успеть к заходу солнца.

— О, — снова произнесла Варя, не очень-то зная, что ещё сказать. Опасность ей, судя по всему не грозила, однако, сегодняшняя встреча в корне меняла все её представления об этом мире. Оказывается, здесь тоже живут люди. Кто они? Какие они? Есть ли среди них скважники? Могут ли пройти к ним также, как она приходит сюда? И что они сделают, когда узнают о ней?

— Тебя как зовут? — мальчишка отбросил все свои опасения и теперь стоял совсем близко, с любопытством рассматривая её.

— Варя.

— Данко, — представился он в ответ. — А ты далеко от дома ушла?

— Э-э… как бы… да… — нерешительно ответила Варя, думая, что лучше бы ей всё-таки уйти, и поскорее. Да так, чтобы этот мальчишка не видел, куда именно она уходит. А ещё бы лучше, чтобы он вообще забыл про эту встречу — так оно всем безопаснее будет. И в следующий раз надо будет не отходить так далеко от скважины. И, может даже, брать с собой на всякий случай нож.

— А ты случайно источники по дороге не видела?

— Что? — переспросила Варя, размышляя о своём.

— Источники. Ну, воду. Воду, говорю, по пути не видела?

— Нет. А что?

— Как что? Я ж тебе говорил — я лозоходец, новые источники ищу. Хочу вернуться домой не просто так, а этим… ну, открывателем! — гордо сообщил Данко, а потом вздохнул и, облизав потрескавшиеся губы, грустно добавил: — Эх, жалко. А то пить хочется, а я как-то так неосторожно… в общем, я уже всю дневную воду выпил.

"У них здесь не хватает воды!" — пораженно ахнула про себя Варя. Сами они жили в бесконечной зиме; неподалёку от посёлка раскинулось скованное вечным льдом озеро, а весь мир до самого горизонта был укутан белым снегом. Кругом одна только замерзшая вода, бери — не хочу.

Зато не было лекарственных растений. Нежные травы никак не приживались в теплицах и не успевали вырасти за самое теплое и очень короткое время года, называемое весной, когда чуть подтаивал снег, и на крышах вырастали скользкие сосульки. Если бы не скважники, приносившие лекарственные растения отсюда, жители посёлка давно бы уже слегли от болезней.

— Возьми, у меня осталось немного, — Варя протянула маленькому лозоходцу фляжку.

— Спасибо, — просиял Данко. Однако, к удивлению девушку, сделал всего один маленький, аккуратный глоток.

— Допивай.

— А как же ты?

— У меня ещё есть.

Данко пил медленно, не торопясь, явно растягивая удовольствие.

— Ну, я, пожалуй, пойду, — сообщила тем временем Варя и присела на корточки, чтобы подобрать с земли рассыпанные валериану и душицу. — Мне пора.

— Ты, наверное, очень далеко живёшь, — чуть наклонив перевязанную платком голову, сказал Данко и закинул деревянную лозу себе на плечо. — Я во всех соседних посёлках бывал, даже в самых дальних, которые аж за железной паутиной, — с гордостью добавил он. — А ты, получается, ещё дальше?

— Ещё дальше, — охотно согласилась девушка. Пусть так считают, так оно будет безопаснее.

— Тогда, выходит, тебе домой очень долго идти придётся. Может, сначала лучше к нам в посёлок? В гости?

Варя замялась, и на миг в ней едва не победило любопытство. А что такого? Она совсем ненадолго, сходит с Данко в неизвестный посёлок, узнает, что там за люди, какие они, чем живут. А потом вернётся.

Осторожность взяла верх. Мало ли, что там за люди. Может, именно из-за них и пропал предыдущий скважник.

Варе было тринадцать, когда тогдашний скважник, дядя Толий, высокий весёлый мужчина с бойкими чёрными глазами, ушёл за зверобоем для мучающегося с больной печенью деда Виха — и не вернулся.

Дядька Савка, лекарь, готовящий из трав настойки и припарки, согнал к скважине всех непроверенных парней и даже совсем маленьких мальчишек и по одному загонял их в валяющуюся на окраине поселка огромную каменную трубу, оставшуюся здесь с незапамятных времён. Один за другим, ребята выходили из другого конца трубы; ни у одного не нашлось способности пройти в находящуюся внутри невидимую скважину. И тогда дядька Савка, тяжело вздыхая и качая головой, вспомнил о Варе.

— Вот наградил меня господь бог на старости лет! Ох, чует моё сердце, быть беде. Ничего из этого хорошего не выйдет. Девчонка-скважница, а! Бесстыдство и безобразие — вот что это такое.

— Дядька Савка, да какие старости лет? — весело отмахивалась Варя, пропуская мимо ушей незаслуженное обвинение в бесстыдстве и радуясь, что её редкая способность к скважничеству не останется невостребованной. — Ты чего себя в старцы прежде времени записываешь?

Лекарю и впрямь было ещё далеко до преклонного возраста. Ясный взгляд, редкая, почти незаметная седина в волосах, крепкие плечи, уверенные движения рук — он казался мужчиной в самом расцвете сил. Пока сидел. А когда вставал… Недуг, уже давно поселившийся в его ногах и поначалу досаждавший ему совсем немного, со временем стал сильнее, и теперь дядька Савка едва передвигался. В надежде его исцелить, прежние скважники из своих вылазок приносили самые разные травы, как известные, так и те, описания которых не находилось даже в пухлой книге лекаря, но всё без толку.

Вынужденная неподвижность и смирение с тем, что его недуг неизлечим, не прибавляли дядьке Савке благодушия.

— Из девчонки-скважницы ничего хорошего не выйдет. Тем более из такой молодой, как ты. У вас, вертихвосток, умишко ни на чём и задержаться не может. Поспорить могу, никогда ты осокорь от гулявника не отличишь.

Варя старалась не принимать его сетования близко к сердцу. Не её же вина, что в их посёлке — и немаленьком, кстати, посёлке, полтыщи человек наберётся — до сих пор так и не нашлось ни одного мальчишки, наделенного нужными способностями. А у неё они были. И, как это ни претило ни дядьке Савке, ни поселковому голове и его помощникам, пришлось позволить девчонке стать скважницей. Лучше уж такой скважник, чем вообще никаких лекарственных трав.