Время смерти

Полный, крупный майор неохотно поднялся, взглядом ища поддержки начальника штаба.

— Разрешите, господин генерал. Помимо меня, на мосту нужен офицер повыше чином.

— Нет, майор. Порядок на мосту могут установить не погоны, а твердый и уверенный в себе человек.

— Я постараюсь, господин генерал.

Мишич наблюдал, как неторопливо тот выходил; слушал крики на мосту и звуки вечерней атаки на позиции Моравской дивизии.

Мишич сел у окна, через которое был виден мост на Рибнице и все, что там происходило. Его первый оперативный приказ по армии должен быть выполнен. Это первый бой. Если генерал его проиграет, кто знает, что будет потеряно завтра. Сумерки сгущались. У моста майор Савич, обнажив саблю, тщетно пытался атаковать людской водоворот, закупоривший мост, над которым уже висели стойкие облака разрывов, в то время как винтовочная пальба со стороны Колубары сливалась в единую устрашающую мелодию со стуком колес, скрипом дерева, гулом растерянной людской массы под дождем на раскисшей дороге.

Майор Савич размахивал саблей и колотил солдат, которые рвались на мост, не обращая внимания на его вопли и удары.

Неверно, навыворот, палочник. Солдату в казарме отвешиваешь пощечину за непослушание, а воина бить нельзя. Такого мученика сейчас никто не имеет права унижать.

Хаос становился все более опасным. На берегу, откуда наступал неприятель, толпа увеличивалась. Майора Савина больше не было ни видно, ни слышно. Мишич обернулся к офицерам, которые молча стояли возле столиков и вдоль стен, наблюдая, как он созерцает мост. Надо послать еще двоих-троих, поумнее. Он назвал их, порекомендовав вести себя иначе, чем Савич.

— Господин генерал, разрешите доложить. Командир Моравской дивизии сообщает, что позиции на Колубаре должны быть немедленно оставлены. Утром противник выйдет на шоссе и перережет нам пути отступления.

— Это не должно случиться, Хаджич.

— Мы должны обеспечить переправу войск и обоза через Рибницу. Здесь две батареи Моравской дивизии. Пусть беженцы переправляются завтра.

— Чтобы сегодняшнюю ночь они провели на том берегу Рибницы?

— Иного выхода нет, господин генерал. Если мы не хотим принести в жертву обе батареи и весь обоз Моравской дивизии. Это стало бы катастрофой.

— Мы не можем допустить, чтобы завтра противник издевался над попавшими к нему в руки беженцами. А вам я рекомендую выбирать менее звучные слова и лучше — сербские, когда вы докладываете о своих выводах.

— Но чем-то мы должны пожертвовать.

— Надо действовать так, чтобы ничем не жертвовать. — Мишич повернулся к окну, схватился за раму, не сводя глаз с моста. А если они втроем не сумеют навести порядок? Битву за мост и наведение порядка нельзя проиграть. Придется послать и Хаджича, этого «элитарного офицера», каким его считали в Верховном командовании. Он смотрел в окно и ждал, что предпримут те три офицера. Он слышал слова их распоряжений, заглушаемые блеянием овец на противоположном берегу.

Улыбаясь, к нему неслышно подошел профессор Зария, мундир на нем, казалось, был с чужого плеча. Губы и лицо его выражали страстное желание поговорить. Перед войной он славился тем, что по утрам в кафе «Москва» мог рассказать, что снилось минувшей ночью видным белградцам; знает ли он настолько армию или хотя бы штаб?

— Садитесь, профессор. Если не считать насморка, вы здоровы?

— Я счастлив, что вы приехали, господин генерал. Хотя и осталась лишь минута до полуночи. — Он говорил негромко, доверительно.

— Я сказал бы, профессор, что для кого-то полночь пробило еще тогда, когда армия стояла на Ягодне. Проблема времени, знаете ли, зависит от часов и отсчета. У разных людей разные часы. У каждого в свое время бьет полночь.

— Я здесь штабным писарем, и можете себе представить, каковы мои познания в стратегии и тактике. Но все ведь видно. Теперь нас может спасти это Негошево[68], помните строку: «Пусть случится, чего быть не может».

— Мне кажется, поэты назвали невозможным именно то, что люди единственно должны делать ради своего существования. А невозможное у сербов, мой профессор, это, мне думается, действовать умнее неприятеля и обладать силой терпеть больше него. Делать то, что можно сделать. И непременно больше того, кто сильнее. Когда речь идет о жизни, для нас, сербов, я не знаю иной тактики и стратегии. — Он повернулся к собеседнику спиной и, прихлебывая липовый чай, вновь углубился в изучение ситуации на мосту.

Офицерам лишь на миг удалось задержать движение, но пехота тут же бросилась вперед еще более яростно и неудержимо.

— Я думаю, это лишь трата невозместимого времени, господин генерал, — с нескрываемым раздражением произнес у него за спиной начальник штаба Хаджич.

— Так не будет, полковник. Там на мосту мы должны остановить время. То, что на циферблате генерал-фельдцегмейстера Оскара Потиорека.

— Эту стихию не остановить даже пулеметом.

— Но командир обязан.

— Надо решать, господин генерал, когда и куда перемещаться штабу армии. Неплохо было бы в спокойных условиях разработать план.

— В данных обстоятельствах и вопреки всем правилам штаб армии сегодня вечером не тронется из Мионицы. Мы останемся здесь до рассвета. Армия должна видеть, а народ знать, что мы здесь.

На мосту раздались револьверные выстрелы. Вспыхнула перебранка. За рекой громче замычала скотина. Битва на Колубаре стала ощутимее и грознее. Проходившие мимо корчмы вперемешку с женщинами — у некоторых на руках дети — солдаты вслух угрожали тем, кто пытался револьверами остановить их на мосту. Мишич воспринял это как угрозу самому себе. Сила ее заключалась не только в отчаянии солдат. Все, что попадало в поле его зрения, что он видел и слышал, пронизывало ощущение близкой гибели. В эту Рибницу, куда он упал от страха с бревна той грозовой ночью, когда учитель в наказание велел ему принести кувшин с водой, отыгрываясь на нем, что не сумел палкой наказать другого мальчонку за кражу грецких орехов, — в эту самую Рибницу нынешней ночью он может лишь последний раз в жизни упасть с моста. Испытать судьбу. Должно. И он сделает это. Сейчас поздно менять решение. Все в штабе восприняли бы это как поражение. Первое решение — и неудача. Послать Хаджича, всех штабных отправить на мост? А что, если им тоже не удастся? Не тот момент, чтобы ставить под удар авторитет всех сразу. Только бы не стемнело. В темноте действительно станет невозможно что-либо сделать, и тогда за ночь Рудник заполнит хаос и отчаяние разгрома. Он пойдет сам. Именно сейчас и именно на мосту должен он утвердить свою волю и проверить свою силу. Здесь он своей рукой должен обуздать растерянность и положить конец испугу армии и народа. Здесь паника должна отступить перед разумом и храбростью. Снова слышны револьверные выстрелы, блеяние, мычание, грохот гаубиц; повсюду на севере ведет бой пехота Моравской дивизии.

Мишич встал и, отойдя от окна, приказал подать ему коня генерала Бойовича. Отверг предложение Хаджича сопутствовать. К дверям подвели грязного, невычищенного коня.

— Чтоб я больше такой лошади не видел! — Он вскочил в седло с усилием, которое удалось скрыть, и направил коня на середину дороги, в толпу торопливо месивших грязь солдат. И остановился, чтобы его заметили, дали ему дорогу. Ждал, пока измученные, лишившиеся надежды солдаты в надвинутых на уши шайкачах осознают: перед ними командующий Первой армией. На мосту продолжалась потасовка между гражданскими и солдатами. Подходившие офицеры узнавали его, вытягивались, отдавали честь. Стали задерживаться и солдаты, разинув рот, козыряли.

— Помогай вам бог, герои! Остановитесь на перекрестке и постройтесь вот в этом саду. — Он не повышал голоса.

Люди, словно изумляясь, нерешительно топтались на месте. А перед ним к мосту раскрылась трещина, и стала видна утонувшая в грязи дорога. Не спеша он въехал в узкую и короткую расселину, сопровождаемый сбоку адъютантом, а сзади Драгутином. С трудом поместился в этой воронке ограниченного пространства, придавленного небом и стиснутого подвижными берегами людской массы, которая в любую минуту могла обрушиться на него и задавить: крепче уселся в седле, натянул поводья. С моста оторвалась волна вновь подошедших и залила проход перед ним, заполнила паузу доверия; он ускорил шаг коня, решительно пробился на мост — и тут потерял равновесие; никогда он не был в такой опасности, никогда на такой высоте не стоял над Рибницей, струившей внизу свои мутные воды; церковная колокольня на другом берегу, вонзившись в стремглав падавшее небо, приблизилась на расстояние плети; у него возникло желание ударить по этому унизительному страху, который вместе с сумерками взгромоздился на него самого, превратил в пугала людей, лица которых, изуродованные ненавистью, надвигались на него, подступали вплотную, подталкиваемые разрывами снарядов, блеянием овец и женскими воплями.

68

Негош, Петр Петрович (1813–1851) — поэт и просветитель, автор поэмы «Горный венок»; правитель Черногории.