Граница дождя

Формальности оказались простыми, и она превратилась в «Алину Алексеевну», получив новое свидетельство о рождении со штампом «повторное». Но бдительные тетеньки в загсе, наверное, сверялись с какими-то своими записями.

Разведясь с Пашей, она опять стала Храбровой и Шурину фамилию не взяла. Не звучит: Алина Писигина.

Но в остальном Шура ей подходил. И его мама совсем не была похожа на Пашину. Скромная, тихая, уже пенсионерка как проработавшая всю жизнь на вредном химическом производстве, наградившем ее надсадным глухим кашлем, странно исходящим из сухого тщедушного тела, она тихо радовалась, что младший сын остепенился, и тут же, оставив молодым квартиру, переехала к старшему нянчить внука. А Шура, приходя вечером из своего тоже химического НИИ, вздыхал с облегчением, что на сегодня о работе можно забыть. По выходным с готовностью следовал Лининым указаниям с единственным исключением для хоккейных матчей — это было святое телевизионное время. Никакой дачи, конечно же, у них не было, да оно, как считала Лина, и к лучшему. В свадебное путешествие они отправились в Ялту, подчинились курортному ритму и размеренно поделили дни между пляжем, походом на рынок за фруктами, фильмом в открытом кинотеатре и прогулкой по вечерней набережной. А что касается любви и счастья, так Лина теперь еще больше уверилась, что это красивые сказки, а все кругом притворяются и лукавят, дурача друг друга.

Собираясь на дачу, она тщательно продумала свой наряд. Крымский загар еще не сошел, и ей хотелось предстать перед Пашей эдакой знойной женщиной — пусть поймет, что потерял, как будто это он ее бросил. Она выбрала белую блузку, а новую, незнакомую Паше гладкую прическу подчеркнула широким обручем.

День был из самых ее любимых: тепло, высокое-высокое яркое небо, первые желтые листочки мелькают только на березах, но по невнятным, глазу незаметным приметам уже подкрадывается осень. Лину щекотало присутствие двух ее мужчин, слегка смущенных ситуацией. Она сидела на переднем сиденье рядом с законным мужем и громко рассказывала о крымском путешествии, иногда оборачиваясь к Паше, чтобы проверить впечатление. Но на даче ее стройный сценарий дал сбой.

— Как же здесь замечательно! — восторгался Шура, а Паша с гордостью демонстрировал сарай, водопровод, угощал, сорвав с дерева, яблоками редкого сорта «титовка». — Линочек, надо встать в очередь на участок, у нас в институте время от времени возникают. Я прямо размечтался…

Вещей оказалось немного, сумка да рюкзак. Управились быстро, и Паша предложил пойти пройтись.

— Я тебе покажу парк старинный и остатки усадьбы, говорят, графской. Там сейчас санаторий, аттракционы какие-то, кафе, но можно домыслить.

Шура радостно закивал головой. Неловкость прошла, они вели себя как приятели и, к Лининой досаде, непринужденно общались, не обращая на нее внимания. Настроение было испорчено. Больше всего ей хотелось сказать Шуре, что пора домой, и пусть Паша увидит, что теперь она хозяйка и глава семьи, что ее желание — закон. Муж бы развел руками, но подчинился. Но она опасалась, что реакция может быть и не такой, а потому покорно влеклась за мужчинами.

В этом парке она была всего один раз — грядки, грядки, какие там прогулки! А он оказался действительно хорош, хотя, конечно, совершенно запущен. Кое-где угадывались контуры бывших регулярных затей, даже каскада прудов, от которых остались три заболоченных овражка. Но вот липовая аллея, прямая, как стрела, открывавшая в конце перспективу усадьбы, не поддалась времени. Дом был цел, точнее, стены его — центральная часть с колоннами и портиком, обезображенная лозунгом «Слава КПСС!», и боковые флигели, где в окнах как флаги неведомых держав подсыхала на ветерке разномастная выстиранная одежка. Что внутри — домысливать не хотелось. На скамейках сидели разомлевшие тетеньки, а мужчины, как водится, стучали костяшками домино за деревянным столом. Впрочем, были и местные интеллектуалы: они двигали огромные фигуры на поле, размером больше в баскетбольную площадку, чем шахматную доску, а немногочисленные зрители вполголоса комментировали ходы мастеров.

— Культурно проводят досуг отдыхающие санатория «Родные просторы»! — прокомментировал Паша. — А граф с графиней в гробу ворочаются…

— А представь, если их дети, внуки где-то недалеко живут, не все же в римах-парижах. Им каково, а? Линочек, как тебе домишко, не отказалась бы от такого?

Лина злилась все больше. Даже не на толстокожего Шуру, не чувствовавшего ее настроения, а на себя: чего она боится рот раскрыть…

— Значит, переднюю часть парка с домом отдали под санаторий, а вон там, — Паша махнул рукой жестом экскурсовода, — районный парк культуры и отдыха. Между прочим, имеется приличное кафе, а дело к обеду. Может быть, посетим?

— Отличная идея, — мгновенно отозвался Шура, — а то уже в желудке ветер гуляет.

Лину даже не спросили.

В тепле стеклянного павильона они вдруг поняли, что незаметно продрогли под обманчивым ветром бабьего лета.

— Сейчас бы рюмочку… — мечтательно протянул Паша.

— Тут не у мамочки за обедом — не нальют, — Лина впервые позволила себе съязвить. Но Шура, не поняв намека, возразил:

— Ну почему, я за рулем, а вы-то погрейтесь. Не обижусь.

Комплексный обед оказался вполне съедобен: винегрет с селедкой на закуску, суп харчо, гуляш с макаронами и компот. Пить она отказалась, а вот Паша заказал даже не рюмочку, а сто грамм. Его слегка развезло, и он говорил не умолкая. Почему-то его потянуло обсуждать Лину.

— А она тебе уже суп грибной варила? — строго спрашивал он Шуру, — а макароны по-флотски с подливкой готовила?

И, не давая тому ответить, продолжал:

— Да, хозяйка она отличная и красавица притом.

Чем больше Паша хвалил Лину, тем больше она ему нравилась. Он уже начал недоумевать, почему они расстались, завидовать счастливому сопернику, а потом жалеть Лину, потому что тот ее недостоин. Язык развязался, и он уже не мог сдержаться:

— Ты вообще-то понимаешь, какое тебе сокровище досталось?

Лине теперь было хорошо, она стала центром застолья, объектом восхищения. Шура на все согласно кивал, но Паша не унимался:

— А ты понимаешь, что она не всегда будет такой? Вот представь, беременная, с темными пятнами на лице, синими жилами на ногах… А потом будет стареть, толстеть, станет сварливая. Ты ее такую будешь любить?

Шура вместо ответа приобнял Лину и улыбнулся.

Но Паша распалился не на шутку:

— А если она заболеет, жизнь ведь злая штука, ты горшки за ней выносить будешь?

Тут уже Лина не выдержала:

— Все, хватит, пошли отсюда.

Пока они обедали, погода разгулялась, солнышко не по-осеннему грело спину.

— Я вас обратно поведу другой дорогой, там вид красивый.

Хмель вроде бы сошел с Паши, но его сменило совершенно незнакомое Лине озорное возбуждение.

— А если карусель работает, покатаемся?

— Само собой, — подыгрывая ему, откликнулся Шура.

По случаю воскресенья к аттракционам стояла очередь из ребятишек. Пристраиваться в хвост не захотелось. Полюбовались с высокого берега речушкой и березовой рощей вдалеке.

— Ой, а тут очереди нет, — Паша радостно кинулся к неказистому строению, больше всего похожему на сарай. — И цена сходная. Пошли. А то в парке культуры были, и ни одного развлечения!

Под уныло повисшей на одном гвозде вывеской «Комната смеха» было прорезано окошечко, откуда показалось постное лицо кассирши.

— На такой работе надо хохотать, а вы даже не улыбаетесь, — сострил Шура, протягивая деньги.

— Время пребывания — десять минут, — бесстрастно ответила она, отсчитав сдачу.

Внутри глаза не сразу привыкли к тусклому освещению. По стенам были развешаны зеркала, несколько мальчишек бегали от одного к другому, кривляясь и строя рожи.

— А у меня в детстве книжка была любимая — «Королевство кривых зеркал», — вздохнула Лина, — обложку помню, а кто автор и, главное, про что — начисто забыла.