Страница 3 из 10
Вскоре после папиной смерти к маме начали приходить незнакомые женщины со свертками. Они разворачивали ткань, долго смотрели журналы, а потом прикладывали ее к себе перед зеркальным шкафом. Мама разговаривала с ними по телефону каким-то особым голосом, немного растягивая слова: «Дорогая моя, я бы давно закончила, но, честно говоря, я жду вдохновения…», «Конечно же, я помню, что вы двадцатого идете на юбилей, неужели я могла бы забыть о таком торжественном случае? Не волнуйтесь, все будет готово к сроку». В разговорах с тетей Таней мама жаловалась на безвкусие клиенток, на то, как они не видят изъянов своей фигуры, покупают безобразные ткани и выбирают самые неподходящие фасоны. Лина скоро поняла, что эти женщины платят маме деньги, привыкла к стуку швейной машинки по вечерам. А еще в доме стали появляться чужие дети, которые назывались частники. Лина подглядывала в щелку (мама категорически запретила детям при них выходить из комнаты), как они переодевали тапочки в передней. Из-за двери доносились французские фразы: мамин плавный выговор и противный чужой — «смесь с нижегородским», именно так непонятно мама называла плохое произношение.
Частники и клиентки приходили обычно по воскресеньям: тянулись целый день, поэтому Лина все чаще проводила выходной у тети Тани. Иногда тетя приезжала за ней вечером в субботу, и Лина ночевала в большой коммунальной квартире, где на стене в коридоре висели велосипеды и корыта, из кухни доносились вкусные запахи, а в ванную стояла очередь.
«Золушку» откладывали-откладывали и показали только в декабре. Все успели окончательно остыть к этой затее, репетиции были в тягость, и только за несколько дней до спектакля, когда были розданы пригласительные билеты, к артистам вернулось прежнее возбуждение.
В день спектакля был страшный снегопад. Огромные машины сгребали и сгребали снег железными лапами, он тянулся вверх по бесконечной движущейся ленте, затем обрушивался водопадом, и подъезжавшие один за другим самосвалы мгновенно становились похожими на гигантский движущийся сугроб.
Лину с утра потряхивало, как в ознобе. Спектакль был назначен на четыре, мама отменила всех клиенток и частников, часов в двенадцать приехала тетя Таня, и они начали печь крендельки с маком и ватрушку по новому рецепту, потому что после «Золушки» был обещан чай. Тетя Таня знала множество премудростей: она всегда вырезала из календаря и журналов «полезные советы», «хозяйке на заметку» и безоглядно им доверяла. Перед готовкой они примерили Линины костюмы: и «служанкин», и «бальный». Туфельки немного жали, но Лина ничего не сказала, только подогнула большие пальцы, чтобы не продырявить ткань балетки. За исключением веночка на голове, она себе очень нравилась.
Глядя на Лину в Золушкином наряде, мама произнесла слова, которые Лина слышала каждый раз, когда она булавками закалывала на ней новое платье:
— Пускай хоть будет хорошо одета.
Папа неизменно махал на нее рукой:
— Да ну тебя!
Раньше Лина не вдумывалась в эти слова. Но тетя Таня ответила:
— Ира, перестань, смотри, какая она красавица!
Значит, мама считает ее некрасивой! И хочет, чтобы все отвлекались на новые платья и не замечали ее уродства!
Лина долго плакала в ванной, закрылась на задвижку, и только тетя Таня уговорила ее выйти пробовать крендельки.
— Линочка, нельзя же так волноваться, это всего лишь игра, — мама гладила ее по голове, но она уворачивалась, как соседская кошка Дуся, известная независимым характером.
Никто ни разу не сбился, долгие часы репетиций не пропали даром. А когда, выходя на поклоны, принц запутался в покрывале и занавес рухнул, погребя под собой актеров, все от души смеялись. К чаю, кроме их пирогов, были конфеты, печенье и торт с розовым кремом, так что праздник получился на славу.
Лина развеселилась, но начавшийся утром озноб так и не отпускал ее. Только дома она пожаловалась маме.
— Слушай, давай я ее заберу к себе, — вдруг предложила тетя Таня, — у меня завтра выходной, отлежится, подумаешь, пропустит денек школу.
Лина замерла. Конечно же, мама с ее железной дисциплиной не разрешит! Но мама согласно кивнула…
Тетя Таня была на десять лет старше папы, уже давно на пенсии, но иногда подрабатывала лифтершей в соседнем доме, подменяя заболевших или ушедших в отпуск. Лина любила сидеть с ней «на работе», потому что все, входившие в подъезд, здоровались, а многие вступали в беседу. Детей у нее не было, муж погиб на войне, и главным содержанием жизни стала семья брата, а любимицей — Лина.
Ночью Лина не могла спать, ей было жарко, подушка казалась жесткой, а главное — чесались руки и лицо. Ее душили сны: папа говорил, что снег растает и станет водой в реке, а потом чертил на белом снежном полотне стрелочки — вверх к облакам и капли дождя вниз, зрители «Золушки» превращались в людей на папиных похоронах, а за занавесом стоял гроб. Она просыпалась, стонала, будила тетю Таню, просила пить. Назавтра все стало ясно. Врачиха с порога сказала:
— Ветрянка.
Тетя Таня изводила на нее пузырек зеленки каждый день, противные болячки нестерпимо чесались, но тетя Таня крепко держала ее руки, не отходя даже ночью:
— Не дай бог, сдерешь, останешься рябая.
— Отпусти меня, я все равно уродина, — плакала Лина.
— Кто тебе сказал такую чушь?! — возмутилась тетя Таня.
— Мама всегда говорит, у нее Владик любимчик, а от меня одни неприятности. — Она рыдала, захлебывалась, выталкивая обиды. — Папа меня любил, а она как мачеха.
— Ты говоришь глупости, вошла, вишь, в роль Золушки, — рассердилась тетя Таня, — а что мама строга, так уж это характер.
Мама прибегала каждый день, приносила сладости и игрушки, говорила, что нет худа без добра, хоть Владик не заразился, и все высчитывала, когда можно будет забрать Лину домой.
А Лина домой не рвалась. Она уже не лежала в кровати, корочки подсыхали и отваливались, тетя Таня сказала, что болячек было больше двухсот штук. По телефону она узнавала у девочек уроки, нового ничего не проходили, а только повторяли, потому что до Нового года осталась всего неделя.
На большом квадратном столе Лина устроила настоящую кукольную комнату. Тетя Таня разрешила ее не убирать, обедали они на краешке. Но главным ее занятием была одежда из бумаги для плоской картонной куклы: на любое время года, на дождь и снег, для купания в море и катания на коньках, похода в театр. Кукла стояла на подставке, а платья крепились клапанчиками на плечах.
— Быть тебе модельером! — ахала тетя Таня, любуясь на очередную Линину фантазию.
— Нет, я хочу быть врачом, — возражала Лина.
На следующий день тетя Таня принесла подарок — плоскую картонную коробку, в которой, прижатые резиночками, лежали разные медицинские приспособления: трубка, шприц, бинты, всякие палочки и лоточки. Все это было накрыто крышкой с прозрачным слюдяным окошком. На ней была нарисована девочка в белом халате, внимательно прижимавшая трубку к груди большого желтого медведя.
— Вот тебе набор «Маленький доктор», гэдээровский, сразу видно, не наш. Тренируйся, раз хочешь быть врачом.
Платья были забыты, все куклы и звери превратились в пациентов. Когда вечером пришла мама, Лина, захлебываясь, начала рассказывать ей про всякие медицинские процедуры.
За ужином не могли успокоиться:
— Повезло тебе, Ирина, лет через десять будет в доме свой доктор.
— А ты знаешь, как трудно в медицинский поступить? Это только и можно, что с золотой медалью, а у нее по арифметике четверка.
Вечно мама портила праздник! Но тетя Таня умела все уладить:
— Женщинам больше всего идет белый цвет. Но носят они белые вещи редко — маркие, стирать — руки сотрешь. А врачи — они всегда в белом, нарядные, и всем нужны. Так что береги, Линочка, свою мечту и старайся.
— Да, вон Владик все на небо смотрит, так уже в авиамодельном кружке в Доме пионеров пропадает, строит свое будущее. — Мама не упускала случая поставить брата в пример.