Страница 12 из 18
– Я нашла его, Ирина Викторовна, – доложила Верка, разоблачаясь и готовясь к процедуре. – За счет клуба записать?
– Запиши на мой, – смилостивилась Ирина. – И – я тебе дарю его. За моральный ущерб. Мни давай – мне скоро ехать…
…Пообщавшись с супругой, президент фирмы «Ира» Александр Евгеньевич не стал задорно кричать «О-е!» и изображать характерный жест выставленным вперед локтем, подражая американским киногероям. Несмотря на внешнюю столичность и светскость, он так и остался до мозга костей дремучим сибирским мужиком, имел свои специфические понятия о патриотизме и за два десятка лет проживания в большом городе таежных привычек насовсем не утратил. А потому, аккуратно нажав на мобильнике кнопку отбоя, ласково отложил телефончик в сторону, с хрустом потянулся и, улыбнувшись во весь рот своему некачественному отражению в полированной столешнице, счастливо прошептал нараспев:
– За-е-би-ись!!!
Затем двумя рывками избавился от галстука, глянул на часы и, нажав кнопку селекторной связи, отдал распоряжение секретарше:
– А ну, сделай мне заведующего районным филиалом. И – свободна.
– Заведующий на проводе, – доложила спустя несколько секунд секретарша. – Я пошла?
– Пошла, пошла, – разрешил президент и буркнул: – Ну?
– Александр Евгеньевич? – настороженно осведомился динамик селекторной связи голосом заведующего районным филиалом.
– А-а-а, это ты?! – будто давным-давно не виденному другу сказал президент заведующему, с которым общался сегодня несчетное количество раз. – Рад, рад… А чего домой не идешь? Рабочий день кончился вроде.
– Так это… – заведующий замялся. – Вот как раз собирался – кое-какие вопросы нужно закончить…
– Отчет посмотреть, звякнуть Маме насчет Салыкова, – в тон добавил Александр Евгеньевич. – Да? Понимаю – важные дела. О-очень важные!
– Я не… право, даже и не знаю, Александр Евгеньевич, откуда вы такое могли…. – рассыпался от неожиданности заведующий – в обычное время, коли к стенке не прижимать, мужик, в общем-то, хваткий, сметливый и языкастый. – Право, это какая-то ошибка, я даже и… Зачем мне Маме… пардон, Ирине Викторовне, право…
– Да хоть право, хоть лево – ты Маме стуканул, больше некому! – вполсилы рявкнул президент, легонько пристукнув кулачищем по столу: органайзер подпрыгнул, жалобно дзенькнув содержимым. – С потрохами сдал! Контра ты, Мишаня, – вот что я тебе скажу. А вот теперь ты скажи мне: что я сейчас буду с вами делать?
– А что вы с нами будете делать? – после непродолжительной паузы поинтересовался заведующий со сквозящей заинтригованностью в голосе, но без должной робости – прекрасно знает стервец, что президент каждого усердного работника ценит на вес золота, ругать может сколько влезет, а вот насчет сильно обидеть деньгой или паче того уволить – только в самом крайнем случае, за большие личные заслуги перед обществом. Это нужно, как Салыков, регулярно опаздывать на совещания, несколько раз нажраться и при этом попасться на глаза главе фирмы.
– А я вас поручительством скреплю, – игриво сообщил Александр Евгеньевич и коротко хохотнул, довольный своей скоропостижно родившейся задумкой. – Как в старые добрые времена, при социализме.
– То есть вы хотите сказать, что я должен поручиться за Салыкова? – с некоторым облегчением выдохнул заведующий. – Это – всегда пожалуйста. Я вас заверяю, что приму все меры… что проведу соответствующую работу, предотвращу последствия, прослежу…
– Ты лучше проследи за сосками своей секретарши, – наставительно порекомендовал Александр Евгеньевич. – Как торчком стоят, набухли – значит готова. Дверь на замок и – вперед… Нет, гусь лапчатый, так не пойдет – неконкретно это. Вы у меня его всем табором на поруки возьмете. Помнишь, как раньше в трудовых коллективах нарушителей брали на поруки?
– Мы-то, конечно, возьмем – без проблем, – несколько удивился заведующий. – Но вам-то что это даст? Моего поручительства недостаточно?
– Мне это даст деньги, – не стал скромничать Александр Евгеньевич. – А твоего недостаточно, потому что – мало. Мне больше нравится, когда много. Тут только будет небольшая разница… Раньше же как на поруки брали – безадресно, скопом. Когда отвечает коллектив – не отвечает никто, старый принцип социализма. А сейчас как мы поступим?
– И как же мы поступим? – настороженным эхом отозвался заведующий.
– Соберем заявления со всех, кто желает брать на поруки Салыкова, – пояснил Александр Евгеньевич. – А в тексте заявления должен быть такой пунктик: как только Салыков нажрется в очередной раз, прошу удержать с меня премию по итогам месяца. За то, что поручился за такую скотину. Нормально?
– Но это же произвол! – нахально возмутился заведующий. – Ничего себе – нормально! Ни в одном договоре нет таких пунктов, в соответствии с которыми за чью-то провинность можно наказывать другого! Это черт знает что такое, извините меня, Александр Евгеньевич!
– Извиняю. В договоре также нет ни одного пункта, предписывающего мне удерживать алкоголика, допускающего неоднократное употребление спиртного в рабочее время, – как по писаному отчеканил Александр Евгеньевич. – А есть как раз наоборот – читай раздел шестой, пункт три. В случае с Салыковым мы с вами выходим за рамки договора. По вашей, между прочим, инициативе. Я никого не заставляю писать эти дурацкие заявления. Не хотите, дело ваше, я сейчас же приказ подпишу, завтра – расчет. Желаете пьянчугу в своем коллективе сохранить вопреки всем нормативным положениям – так и быть, пойду вам навстречу. Но уж и вы не увиливайте. Я выхожу за нормативные рамки – и вы тоже. Кто там у вас без Салыкова жить не может? Отдел? Весь филиал? Для меня – чем больше, тем лучше. Пусть жрет на здоровье, я вашу премию с удовольствием заберу. Нравится?
– Вот вы… право, как-то вы все это нестандартно повернули… – с сердитой растерянностью пробормотал заведующий. – Не думаю, что это вызовет бурю восторга у сотрудников – даже тех, кто действительно пострадает с уходом Салыкова… Однако мне нужно пообщаться с людьми, я сразу так не готов вам…
– А сразу и не надо, – великодушно разрешил Александр Евгеньевич. – Завтра на совещание ко мне не надо – я сам к вам подскачу. Собери в 9.30 весь филиал, поговорим. Только мне без агитаций там, смотри! Дело сугубо добровольное, никакого принуждения. Насчет суда и не заикайся – я проконсультировался с нашим юристом (тут президент, мягко говоря, несколько преувеличил – сами понимаете, идея пришла к нему совершенно спонтанно, какие могут быть консультации!). Хочешь порадеть за товарища, веришь, что он оступился ненароком, – пиши. Не веришь – пошел товарищ в жопу, премия дороже. А то смотри, может, мы и разговор зря ведем и тебе уже перехотелось за Салыкова просить?
– Я, право, затрудняюсь… – признался заведующий.
– Ты мне это «право» брось – это слово-паразит, – назидательно пожурил подчиненного Александр Евгеньевич. – В любом случае – если передумаешь, позвони завтра до 9.00. Чтобы я не тратил время на езду в ваши края. Все – бывай, не кашляй…
Вот так мимоходом расправившись с делами, Александр Евгеньевич резко крутанулся в кресле к небольшому плакатику, пришпандоренному на стене сбоку от рабочего стола – чтобы не бросался в глаза посетителям. И, завершая рабочий день давно сложившимся ритуалом, с удовольствием озвучил содержание плакатика, стараясь подражать некогда слышанному в тайшетском поселковом клубе суровому социалистическому поэту, с надрывом вещавшему ужратым в дрезину бамовцам о сказочной романтике железных магистралей, гармонично сочетающейся с необходимостью ударно трудиться во благо Родины.
Многие, кто имел в фирме право голоса, сильно сомневались в подлинности авторства В. Маяковского и вообще за плакатик этот скандальный Сашу порицали. Но он упорно боролся с такими порицателями и снимать плакатик не желал: там был помимо текста карикатурно изображен расхристанный мужлан сельскохозяйственного типа с шалыми глазами, молотком в одной руке и бутылкой водки в другой. И знаете, глядя на изображение, у каждого сразу создавалось поразительное впечатление, что мужик закончил работать, молоток собирается упрятать в ящик с инструментами, а водку выпить – с глубоким чувством исполненного долга. Плакатик за пять минут накатал большой друг Саши – какой-то безвестный столичный карикатурист, который всегда говорил ему что-то типа: «От тебя прет первобытной силой, здоровьем и чистотой. Храни это. Не давай окружающим урбанизировать твою самобытную натуру…» Карикатурист тот вскорости помер. Теперь снимать плакатик – вроде как предать память о хорошем человеке. Вот и пусть себе висит, напоминает о смысле бытия.