Суета вокруг барана

Пока профессор размышлял, в чем подвох и где истина, в переговоры с продавщицей вступил Лисенко. Он решил прикинуться дурачком - с дурачка какой спрос.

-- А много можно купить? - так это запросто и лихо вопросил он, как будто чуть ли не каждый день покупает много яиц. Хотя он и сам не знал, сколько это, в данном случае, много. Далее чем за три-четыре десятка фантазия его, прочно сдерживаемая устоявшимися представлениями о пустых полках магазинов, явно не заходила.

-- Можно...

Несмотря на то, что одна из договаривающихся сторон находилась в некотором нервном возбуждении а другая подремывала изнывая от жары и безделья, контакт вроде бы налаживался.

И тут шефа осенило. Он понял, что по какой-то непонятной причине, яйца здесь действительно продают, а главное, их еще и купить можно. Неизвестным оставалось только одно - сколько можно купить? По сколько яиц дают в одни руки? Нехитрые расчеты показывали, что если дают по десятку на человека, то на восемь десятков они вполне могли рассчитывать. Но ведь можно было сделать и второй заход и, набравшись нахальства, третий... А, может быть, сразу дадут, чем черт не шутит...

-- Позвольте, а ящик вы продадите? - отчаянно смело, совершенно не рассчитывая на положительный результат, завернул профессор такое, что вообще-то, находясь в спокойном состоянии, сказать бы не смог.

Работница прилавка проснулась. Она под словом "много" тоже представляла себе не более пяти-шести десятков, а сейчас почувствовала, что эти странные покупатели, помогут ей выполнить чуть ли не недельный план.

-- Пожалуйста, - расцвела она улыбкой, еще до конца не веря, что пришла к ней такая удача. - Берите сколько нужно.

Студенты зачарованно смотрели на женщину в белом халате. Это надо же: продавщица улыбается покупателям и говорит давно вышедшие из употребления в просторных магазинных залах удивительные слова: "пожалуйста" и "берите сколько нужно". Работница прилавка как-то сразу похорошела: у нее оказались большие красивые глаза и ямочки на щеках. Солнечная Калмыкия встретила экспедицию самым настоящим чудом! И только повидавший в своей жизни немало разнообразных чудес профессор не растерялся.

-- Берем! - что значит профессор! Он тоже не особенно верил в происходящее: то ли сон, то ли наваждение какое-то, но сказал совершенно спокойно, как будто в этой истории ничего особенного не было. - Берем ящик!

Из жадности и от растерянности взяли два ящика. Никак невозможно было не взять, поскольку давали.

Как орда кочевников, которой отдали на разграбление город, помчали археологи по элестинским магазинам. С жадностью и завистью глядели на заполненные продуктами полки и брали все, что там было. Взяли ведро сливочного масла и двадцать бутылок подсолнечного. Погрузили в машину мешок картошки и пять двухкилограммовых пакетов муки, прихватили запас сахара, соли, спичек, перца, лука, вермишели - все, что смогли унести. Завершая свой набег, усталые, но довольные, ввалились в хлебный магазин. Надо было запастись хлебом хоть бы дней на десять - лучше уж черствый хлеб, чем никакого. А гонять каждых три дня машину в Элисту за хлебом было слишком накладно. Так что ввалились с мешками.

В магазине, как и в предыдущем, было пусто. В такую жару жители Элисты по магазинам не ходили, на улице старались не появляться, ждали вечера, когда станет прохладней. Они вели себя так, будто жили в каком-нибудь Гондурасе или на острове Барбадос. А продавщицы маялись от безделья: одна скучала в хлебном отделе, другая в бакалейном.

-- Сиеста! - объяснил Петя.

Не надо думать, что Петя знал испанский язык. Просто, как многие прогрессивно настроенные студенты он с большим уважением относился к старине Хэму и черпал из его произведений красивые слова. Такие как "сиеста", "фиеста", "гверилья" и некоторые другие, которые в петином произношении ни сам старина Хэм, ни любимые им кубинцы вероятней всего не поняли бы. Но в Калмыкии, где местное население, как правило, испанским языком не пользовалось, Петя не опасался, что его неправильно поймут.

Лисенко тоже уважал старину Хэма.

-- Похоже на это... - подтвердил он. - Но некоторые, не взирая ни на что, ответственно выполняют свой гражданский долг. - Это Лисенко отметил присутствие в магазине продавщиц.

Продавщицы не были знакомы с творчеством Хэмингуэя. Вероятно, местные работники прилавка не особенно внимательно следили за новинками прозы. Во всяком случае, на "сиесту" они не отреагировали.

Шеф, теперь уже не раздумывая, смело подошел к прилавку.

-- Нам хлеба, восемьдесят буханок, - объявил он.

Молоденькая продавщица, попавшая в сферу торговли совсем недавно, после окончания школы, равнодушно, без всякого вдохновения, стала выкладывать хлеб на прилавок. Петя раскрыл мешок, а Галя и Лисенко начали укладывать туда буханки. Когда мешок был наполовину полон, Маркин взвалил его на плечи и понес к машине. Лисенко раскрыл второй мешок, и Галя стала заполнять хлебом его. Вскоре явился Петя с новой мешкотарой.

В это время в магазине как-то незаметно появился еще один покупатель. Вроде бы и не вошел, а возник. Выглядел он несколько необычно для знойного элестинского полдня: тяжелый темно-синий костюм, белая рубашка и зеленый галстук с крупным узлом. А на голове темно-синяя же фетровая шляпа с большими, согласно моде, полями.

Тоже приезжий, - определил Лисенко. - Кто же в такую жару кроме приезжего пойдет в магазин. Приезжий или ненормальный. В таком костюме - как в танке, задохнуться можно.

Человек в темно-синем костюме и зеленом галстуке внимательно оглядел магазин, словно пытался запомнить, сколько здесь полок и что на какой из них лежит. Потом он подошел к продавщице бакалейного отдела и что-то ей негромко сказал. Та отрицательно повела головкой украшенной белым кружевным чепчиком.

Человек в темно-синем костюме нагнулся над прилавком и, едва не касаясь продавщицы полями своей фетровой шляпы, уже совсем тихо сказал ей еще что-то. Ту от этих его тихих слов в краску бросило. Дремоту с нее как рукой сняло, и она с неожиданной в такую жару шустростью шмыгнула в белевшую за прилавком дверь.

Обидел продавщицу, - вычислил Лисенко. - Побежала за заведующей. Сейчас придет заведующая и выдаст ему, - Лисенко однажды был свидетелем того, как заведующая магазином обдирала строптивого покупателя.

И точно, белая дверь вскоре раскрылась и из комнаты скрывавшейся за ней выплыла дородная женщина в белом халате. Голова ее была в белокурых кудряшках, губы ярко накрашены, а на шее красовалась массивная золотая цепь.

Она! - безошибочно определил Лисенко.

По сочетанию дородности, блондинистости и массивности цепи эта женщина явно была заведующей продуктовым магазином. И в Саратове, и в Калмыкии, и в славившимся своими арбузами Мелитополе, и за полярным кругом, в Оймяконе, где зима длится полгода, и еще встречаются белые медведи, и в других городах нашей необъятной Родины, заведующие продуктовыми магазинами выглядели одинаково. То ли по этому вопросу существовала строгая чрезвычайно секретная инструкция, определяющая и предписывающая, то ли это стало результатом естественного отбора.

-- Смотри, что сейчас будет, - шепнул Лисенко Пете. - Сейчас она ему устроит небо в алмазах.

Заведующая подошла к прилавку, и человек в застегнутом на обе пуговицы темно-синем костюме что-то негромко сказал ей. Та аж вспыхнула и хорошим шагом двинулась к молоденькой продавщице в хлебный отдел. Все притихли, слышался только устрашающий цокот металлических подковок.

-- Ты почему столько хлеба отпускаешь! - обрушилась она на подчиненную, и в ее хорошо поставленном командирском голосе прозвучали визгливые нотки. - Тебе кто разрешил! Ты что, правил не знаешь!

-- Вот тебе и небо в алмазах... - шепнул Маркин.

-- Будут отбирать хлеб, не отдадим, - так же шепотом ответил Лисенко.

А молоденькая продавщица застыла. Она и вправду не знала правил: ей, измученной изучением законов Ньютона и закономерностей развития общественного прогресса, после получения аттестата о законченном среднем образовании, больше не хотелось ничего изучать, в том числе и правила торговли хлебобулочными изделиями. И она только сейчас начинала понимать, какое совершила преступление. В том, что это преступление обличающий тон заведующей не позволял усомниться даже в малейшей степени. Ну что она могла сказать в свое оправдание... Она и молчала, уставившись, по старой школьной привычке, на заведующую широко распахнутыми глазами.