Колодец Единорога

В общем, довольно скучное путешествие. Легко догадаться, что Эйрар часто искал общества Мелибоэ или сестер-принцесс. Впрочем, этих последних чаще всего можно было видеть рядом с их братцем, который, попав на корабль, самым неожиданным образом расцвел, точно бабочка, пригревшаяся на солнышке, и вел себя так, словно это он здесь командовал.

Немного толку было Эйрару и от волшебника. Когда Эйрар его о чем-либо спрашивал, тот любезно отвечал, но не более. Казалось, он был глубоко погружен в какие-то сокровенные думы. Когда же молодому вождю случалось бодрствовать допоздна, он не раз и не два замечал разноцветные сполохи, пробивавшиеся сквозь дверную щель каюты Мелибоэ, и слышал шепот и шорох, ясно говорившие о том, что за дверью творят заклинания. А по вечерам, на закате, когда бросали якорь, старик появлялся на палубе, держа в руках крохотный лук с тетивой, свитой из нитей, выдернутых из его одеяния. Он наводил свой лучок на птиц, усаживавшихся в снастях. Эйрар знал, для чего: заклятие должно было сделать птиц соглядатаями, доставляющими сплетни. Однако с вестями на корабль не вернулась ни одна. Оставалось лишь гадать, не было ли какой магии, противостоящей магии Мелибоэ… а корабли тем временем продвигались все дальше на юг, туда, где от берега в глубь страны протянулась по-зимнему темная граница Скогаланга.

Холмы Скогаланга, одетые мохнатой шубой лесов, подходят к самому морю. И вот какие города стоят там на побережье: во-первых, Дьюпа, во-вторых, Брамос, который валькинги называют Вервиллой — из-за сторожевого форта, выстроенного на мысу, — в-третьих, Смарнарвида, и, в-четвертых, Хейр. Все они невелики, а стены есть только у Брамоса-Вервиллы, потому что народу Скогаланга вообще не по душе города. Восставшие решили посетить лишь первый и последний, хотя Рогей и возражал, говоря, что тем самым они как бы признавали себя в собственной стране вне закона.

В Дьюпе карренцы так и не покинули корабля, зато Рогей отправился на берег разыскивать членов Железного Кольца и, может быть, послать через леса весточку рыцарю Ладомиру Ладомирсону, приглашая его встретиться в Хейре…

На это свидание рыцарь прибыл без опоздания. Он приехал на корабль в непогожий денек — холодный ветер позванивал сосульками на канатах. На берегу от самого края воды начинался лес; зеленые ветви сосен мешались с черными, облетевшими. В Скогаланге было принято, чтобы деревья росли повсюду, даже на городских улицах, и поэтому город, лежавший в глубине бухты, почти не был виден, — лишь несколько домов, чьим владельцам, знать, нравился морской пейзаж.

Холодные волны пенились, разбиваясь о мел. Рыцарь перелез через борт, зябко кутаясь в меха, и ограничился поспешным рукопожатием, торопясь вовнутрь корабля, где ждало вино, подогретое с пряностями, и огонь в очажке.

И в это самое время из своей каюты выплыл семенящей походкой не кто иной, как принц Аурарий собственной персоной, в обществе одного из борцов (второго Эйрар со времени пожара так и не видел и сильно подозревал, что Плейандер тогда воспользовался моментом и прирезал его, но расспрашивать, конечно, не стал).

Завидя принца, рыцарь упал на колено, обнажил голову и припал губами к руке, которую Аурарий величаво ему протянул:

— Ваше высочество, мой принц…

— Мы помним тебя, — был ответ.

А чуть погодя, когда они только-только расселись у очажка, явился Мелибоэ, и рыцарь Ладомир вскочил на ноги:

— Это еще что такое? Господа! Вы допускаете на свои тайные совещания человека, отвергнутого Империей и Колодцем? Того, кто дерзает касаться запретного?.. Да, ничего удивительного, что у вас так скверно идут дела…

Мелибоэ сел, не произнося ни слова. Альсандер ответил за всех:

— На твой взгляд, может, они и плохи, но кое-кто из нас, и я в том числе, полагает: несмотря на потерю замка, эта осада здорово поколебала их проклятую власть!

— Ты хочешь, чтобы мы прогнали того, кто оставался с нами в самые черные дни, когда почти не на что было надеяться? — подхватил Рогей, я Эйрар не нашел, что добавить.

— Не знаю, не знаю, — покачал головой рыцарь, — но в одном я уверен: высокой цели нельзя достичь с помощью демонов и дьяволов, ибо как раз их используют валькинги, против которых мы бьемся. И потом, я что-то не верю, чтобы маги начали воевать друг с другом, ведь это им ни к чему. Нет, вся адская кухня трудится только к одной выгоде — к выгоде сынов Бриеллы!

— Я знаю, что вы, сударь, не пожелаете слушать меня, — проговорил Мелибоэ, — но всем остальным да будет известно, что раздоры заложены в самой природе существ, с которыми имеем дело мы, маги. И если мы иногда подогреваем их ссоры, в том нет никакого греха, тем более, что держава, против которой мы нынче боремся, основана на колдовстве. Не забудем также, что именно колдовство сгубило Бордвина Дикого Клыка, великого воина и волшебника…

Эйрару поневоле вспомнился день, когда Мелибоэ оставил Бриеллу именно потому, что там запретили заниматься той самой философской наукой, которую он с таким жаром теперь поносил. Однако юноша промолчал, а рыцарь простер длинную изящную руку:

— Я знаю, господин Мелибоэ, вам нет равного в споре, вы кому угодно докажете, что черное — это белое. И тем не менее, законы Колодца возбраняют использование вашего искусства, кроме как в целях защиты, а ведь вы сами первый нипочем не удовольствуетесь таким ограничением. Между тем правящий Дом есть залог благополучия всех стран Империи, а залог благополучия Дома — Колодец!

— Колодец! — воскликнул Эйрар, не удержавшись, ибо тот памятный рассказ Аргиры сильно поколебал его уверенность в такой уж благодати чуда Вселенной. Вероятно, сомнение явственно прозвучало в его голосе — рыцарь Ладомир повернулся к нему с проворством спущенной катапульты:

— Вы, юноша, насколько я слышал, сделались выдающимся воином и хитроумным полководцем; должно быть, вы и вправду счастливчик, поскольку во время прошлой нашей встречи вы были всего лишь вестником… посланцем изменника-мага, присутствующего здесь. Но заверяю вас со всей определенностью: без должного почтения к Колодцу ваша счастливая звезда погаснет подобно слабой свече, ибо Колодец есть то, на чем зиждется весь этот мир. Даже дикие звери почитают его: вот послушайте.

Вы видите, юноша — моя голова почти совсем седа, но пока ее вовсе не засыплет снегом, а снег не растает — я не позабуду того дня, когда я сопровождал к Колодцу ныне царствующего нашего Императора, его величество Аурариса. Он собирался испить свадебный кубок с дочерью рыцаря Бреммери… и тем самым омыть все грехи прошлого с себя и с нее. Он был уже немолод и притомился дорогой, и мы разбили лагерь в буковой роще. Тогда как раз стояла весна; и вот из чащи вышла свирепая волчица и зарычала на нас. Приметная это была волчица, с обгрызенным хвостом и порванным ухом, а за нею бежали двое волчат. Государь наш поднял было копье, но его невеста сказала:

«Возлюбленный и повелитель, с которым я скоро разделю ложе в согласии и любви! Позволь одной женщине вступиться за другую. Пощади ее ради меня!»

И его величество уступил ей. Владыка золотого трона Стассии оставил жизнь дикой волчице. И когда мы продолжили путь, она побежала следом, не знаю уж, то ли из любопытства, то ли из любви к нашему государю, и с нею оба волчонка. И поскольку все знали, что ее пощадил сам император, иные из свиты оставляли ей то косточку, то кусочек мяса. Достигнув колодца, мы все остались у врат, лишь царственные жених и невеста проследовали вовнутрь. А волчица вскарабкалась по каменистым склонам с другой стороны, словно бы не желая оставлять императорскую чету. Когда же его величество вновь появился перед нами об руку с невестой — ах, каким счастьем и миром сияли у обоих глаза! — они рассказали нам о явленном им чуде. Как только они вместе пригубили чашу, у кромки Колодца появилась волчица и принялась лакать из источника, а потом села перед венценосными влюбленными, подняла морду и провыла, точно приветствуя их.

Господа мои! Охотники не раз потом замечали эту волчицу в окрестностях Колодца. Ее легко узнавали по обгрызенному хвосту, рваному уху и двойняшкам-волчатам. И вот что произошло той же весной, через месяц или около того. На глазах у охотников волчица загнала оленя: в конце концов он запутался рогами в чаще и не мог больше бежать. Но когда она готова была разорвать ему горло, олень вдруг повернул к ней голову — и вот, господа, дикая волчица, голодная, с подведенным брюхом, и ведь при ней были волчата! — волчица издала все тот же вой, словно вспомнив о Мире Колодца — и убежала, кротко уступив оленя охотникам…