Страница 98 из 151
* * * А ты, цыган, запой Наперекор судьбе, Что б ни было с тобой, Нельзя не петь тебе. Пускай ты одинок Под заревом грозы, Пускай ты изнемог — Ни вздоха, ни слезы. Под кровлей земляной Давно молчат друзья, Но ты, цыган, запой — Не петь тебе нельзя. Над тихою рекой Проснулись соловьи, И ты, цыган, запой О дружбе и любви. Под теплою золой Огонь еще живет, А месяц молодой Опять копытом бьет. И ты, цыган, запой Наперекор судьбе, Что б ни было с тобой — Нельзя не петь тебе. * * * Ту, что каждому ставит лично На путевке последней печать, Не хочу я в больнице столичной, А встречать, так уж дома встречать. Не в палате с трамвайным звоном За спиной — и с дрожью в спине, А с синеющим в окнах Доном На его водой подсиненной, Им же пахнущей простыне. И вдыхать на дорогу длинную Про запас, навсегда, до конца Не угар городской, а полынную Горечь с сладостью чебреца. И на грани на самой на ночь Не иной чтобы фельдшер, а друг Заступил, Александр Иванович, Поддержать мой слабеющий дух. А когда захлебнусь без отдачи Я последним глотком на заре, Отвезли меня чтоб не иначе Как туда, где курганы казачьи В сибирьковом стоят серебре. * * *
М. А. Шолохову
Необозримы до тоски, Тесня безжалостно станицу, Лежали желтые пески До той поры, пока страницы Не озарила желтизна Однажды вспышкою мгновенной И оказалось, что она Золотоносна несомненно. И взвиться было вдруг реке, В песках синеющей как шашка, Могучей молнией в руке И опуститься наотмашку, Чтоб кровью брызнули пески У века нового в начале И песню, полную тоски, С весенним громом обвенчали. * * * Совсем не зря хлопочет зависть Под корень сразу извести Все то, что обещает завязь, Все то, что может зацвести. Коль есть на свете бес сомнений, То лучше будет вовсе без Любых соблазнов для сравнений, К которым склонен этот бес. * * * Соловья, поющего за Доном С буйною отвагой на опушке, Заглушить хотят надсадным звоном Из болота дальнего лягушки. Так и надрываются от страсти, Чуть не разрываются на части. Но скажите, разве можно гения Заглушить пустопорожним пением? * * * За заборами Вермонта[22] пребывающие, Шорохов дрожащие в ночи, Нет, вы не бычки, дубы бодающие, А все те же русской славы палачи. В буераках зарастающих таящие Волчью злобу и завистливую сыть, Никогда вам, заживо смердящие, Дона чистого не замутить. Не догнать из половцевской крепи, Клевету заправив в пулемет. Над лазоревой бескрайной степью Величавой вечности полет. * * * Не обольщайся, клеветник, Своей неузнанностью мнимой, Твои усы я в тот же миг Узрел под маской анонима. Клянусь, на кончике пера, Узнать не стоило искусства, Еще осталась со вчера На них налипшая капуста. Могу сказать я наперед, Что так тебя ночами гложет, И сердце завистью сосет, И душу злобою корежит: Когда растоптан ты лежал, Себя бесчестием ославив, Тебя за холку я поднял И снова на ноги поставил. С тех пор и пьет тебя тоска, Мечту возмездия лелея Тому, чья некогда рука Тебя унизила, жалея. Но я не стану и во зле Тебя преследовать за подлость, Ее сильнее на земле Великодушие и гордость. * * * После того как, испив из колодца, Вы наследили и удалились, Как Вам, скажите, на свете живется? Ну и чего Вы при этом добились? Разве Вы первый в сонме презренных? Разве теперь Вам лучше, скажите? Разве под грузом постыдной измены Вы еженощно себя не казните? Все же печальна, все же печальна Не той, что по библии отдана блуду, А той вековечная участь и тайна, Что носит под сердцем, не зная, иуду. * * * Временщики не чужды и поэзии. Они, как мародеры на войне, Сомнительной добычею не брезгуя, Выходят на охоту при луне. Они всего, всего они касаются, И всюду, где ступает их нога, Поруганные музы извиваются, Раздетые публично донага. С холодным равнодушием в крови Временщики торгуют без убытка И именем замученного пыткой, И тайнами стыдливыми любви. На счастье и несчастье спекулируя, И счастью и несчастью далеки, К доверчивому сердцу апеллируют, И публика, в восторге аплодируя, Бросает им лавровые венки. И публика, захлестнутая модой, Грохочет в исступлении, пока И радости и горести народные С эстрады продаются с молотка. вернуться22
Вермонт — город в США.