Товарищи (сборник)

— Вы не сердитесь, майор. Мне и отец всегда говорил: «Семь раз отмерь, а один отрежь». Но теперь вы можете положиться на меня…

— Смотрите не лезьте под огонь, — крикнул ему вдогонку Луговой.

Он никак не мог поверить, когда всего через полчаса прибежавший из первого эскадрона связной с порога доложил ему:

— Товарищ майор, убит капитан Синцов.

— Как? — с недоумением переспросил Луговой. «Но теперь вы можете положиться на меня», — пронеслось у него в голове.

— Когда он уже почти перешел через речку, снайпер… Так и остался в речке лежать.

Луговой бросился к телефону, но вспомнил, что проволочной связи с первым эскадроном уже нет.

— Возвращайся и передай комэску Чакану мое приказание вытащить тело капитана из речки.

— Есть, товарищ майор, передать…

Но Луговой уже не слышал его. Раз и другой прозвонил телефон.

— Как дела? — услышал он в трубке голос Рожкова.

Дела были неважные. Немцы наращивали атаку в самом узком месте балки. С командного пункта полка видно было, как с двух сторон танки сжимают горловину. В первом эскадроне, в окопы которого они врезались клином, оставалось не больше двух десятков бойцов, три расчета противотанковых ружей. Но Луговой только и смог ответить Рожкову:

— Синцов убит.

— А-а, — растерянно протянул Рожков. И, подышав в трубке, добавил: — У меня, кажется, есть на примете новый начштаба для тебя.

Колонна тяжелых немецких танков, дойдя до середины промежутка между балкой и хуторами, разделилась на две группы. Под прямым углом танки стали расходиться на правый и левый фланги полка. В клубах черного дыма и снежной пыли тонули и расплывались очертания их могучих корпусов, а белая эмалевая краска, которой были окрашены они, создавала впечатление, что сдвинулись с места наметенные ветром в степи сугробы.

Чакан плотнее прилег к бронебойному ружью. В той группе, которая двинулась на левый фланг, было больше машин. Впереди шли три больших танка, резко отличных от других. Казалось, вырублены они были из сплошного куска металла.

— Второй год воюем, а такие вижу первый раз, — вполголоса сказал Куприян.

— Это и есть «тигры», — небрежно ответил Чакан, хотя и сам был поражен внушительными размерами и видом машин. — Ты бей правого, а я левого. Как подойдут до тех кустов, так и стреляй.

Из пролома в стене сарая хорошо было видно, что танки уже взбирались по склону к окопам первого эскадрона. За спиной Лугового задышал Остапчук.

— До вас прийшлы, товарищ майор.

Оборачиваясь, Луговой увидел Агибалова. Отводя взгляд от его настороженно-бледного лица, он спросил:

— От Рожкова?

— Да. Назначен начальником штаба вашего полка.

— Вот и хорошо, — сказал Луговой. — Прошу вас отправиться в первый эскадрон и лично возглавить оборону горловины. Вас проводит мой ординарец. Но смотрите переходите речку не на повороте, а ниже, за кручей. — Он нашел глазами ординарца. — Понял, Остапчук?

— Поняв, товарищ майор, — неохотно сказал Остапчук.

Он вообще не любил отлучаться от командира полка в горячие моменты боя. Агибалова же, которого ему теперь приказано было сопровождать, он запомнил еще с того дня, как тот отказывался возить в госпиталь раненых на машинах автобата.

Через минуту Луговой уже увидел из пролома в стене сарая черную с белым верхом кубанку Агибалова в извилинах траншеи, опоясывающей сады. Быстрыми шагами, почти бегом, он направлялся по траншее в расположение первого эскадрона. Медвежеватый Остапчук едва успевал за ним.

Под станиной разбитого прямым попаданием артиллерийского снаряда бескрылого ветряка вырыта в земле узкая черная щель. Вырубленные саперными лопатами ступеньки уходят вниз. Автомобильная лампочка бросает на земляные стены желтоватый свет.

— С Рожковым связь восстановлена? — спрашивает Милованов у начальника штаба корпуса.

— Восстановлена.

— Он просит?..

— Нет, помощи он не просит, хотя противник уже третий раз переходит в атаку…

«Гордый! — с невольным уважением думает Милованов. — Из-за своей казачьей гордости попал в беду и теперь хочет обойтись своими же силами».

Заслышав пение зуммера, начальник штаба уходит за перегородку в блиндаже и через минуту возвращается.

— Звонит Мирошниченко.

— Опять?

— Говорит, что все готово.

— Пусть еще подождет.

Милованов щурит глаза на скупой огонек лампочки. Что за народ! Рожков наотрез отказывается от помощи. Мирошниченко, которого все считают непримиримым соперником Рожкова, рвется поддержать его. Милованов считал, что знает своих комдивов, но, оказывается, он знает о них далеко не все.

Он поднимается по ступенькам наверх, смотрит на протянувшиеся с обеих сторон вдоль Длинной балки села и хутора. Там, где балка, суживаясь, превращалась в совсем узкий проход между ними, теперь ревела танковая и противотанковая артиллерия. Но даже в бинокль сквозь сплошную черно-белую мглу трудно было что-нибудь рассмотреть.

Не доходя до кустов, танки открыли огонь. Из жерл, направленных на хутора, блеснули острые язычки. По линии окопов пробежал шорох.

— Стреляй, Куприян! — оглохнув от грохота, крикнул Чакан.

Среди тупых и гулких ударов пушек выстрелы противотанковых ружей зазвучали слабо и неуверенно. Но в развернутой шеренге идущих на хутора танков глаз Чакана уже заметил причиненный ими урон. Два танка остановились, над ними заколыхалось пламя.

— Горят, Куприян! — радостно закричал Чакан.

Однако три головных тяжелых танка продолжали невредимыми идти на окопы.

— Неужто наше пэтээр не берет? — усомнился Чакан.

— Стреляй, Куприян!

Смяв гусеницами кусты терновника, танки вломились в сады. На больших оборотах взвыли моторы.

— Что же ты молчишь, Куприян. Бей!

Но Куприян не ответил. Выпустив из рук приклад противотанкового ружья, он прислонился плечом к земляной стене, медленно сползая вниз. Ноги его подгибались, он тихо садился на дно окопа.

Горе и злоба стиснули сердце Чакана. Он налег плечом на бруствер, тщательно целясь. Передний танк, тяжело переваливаясь, на минуту приоткрыл бок. Чакан выстрелил и подбил его.

Другие машины, сокрушая деревья, прошли через сады. На их пути к хуторам оказалась неширокая, но крутобережная речка. Спустившись к ней, танки напоролись на замаскированные саперами в воде мины и попятились. Лишь один, переехав речку, вскарабкался на высокий берег, ринулся вперед. Повалив колодезный сруб и подмяв под себя плетень, ворвался на большой колхозный двор.

Навстречу ему из-за угла амбара артиллерийский противотанковый расчет на руках выкатил совсем небольшую пушчонку. Вздрогнув, она в упор ударила по башне танка.

Огромная машина круто остановилась, из ее щелей повалил дым. Люк танка отодвинулся, из него выпрыгнул небольшого роста танкист с непокрытой головой и, развевая полами серой шинели, побежал в степь. Его догнала пуля. Взмахнув руками, он уткнулся лицом в смешанный с конским навозом снег.

Другой — долговязый танкист, вылезая из люка подбитой машины, высоко поднял над головой руки в черных кожаных перчатках.

Как порубленные осколками хуторские сады, редел полк. В эскадронах оставалось по двадцать-тридцать сабель. Из-за гребня балки уже показались башни четвертой волны атакующих танков.

Луговой с удивлением оглянулся, не услышав, а скорее почувствовав у себя за спиной присутствие Остапчука.

— Уже вернулся? Капитана Агибалова до места довел?

Остапчук потоптался под его взглядом.

— Ни, товарищ майор, не довел.

— Я тебя под трибунал отдам, Остапчук.

— Отдавайте, товарищ майор. Там у них и за кручей снайпер сидит.

— Убит? — испуганно спросил Луговой.

— Ни, только ранение у голову. Он зараз без памяти, товарищ майор.

— Где же он?

— Тутечко рядом, у сарае лежит, — оглядываясь на стену сарая, сказал Остапчук. — Дюже он тяжелый, на себе тащить.