Зной прошлого

— Устал, наверное? — шепотом спросил меня Райо. — Ну да ничего, слушай дальше. А то боюсь, что не успею досказать до конца. Сам знаешь, для нас, смертников, самое опасное время — после полуночи.

— Да о чем ты говоришь? Разве не видишь, что жандармы напились и спят. Уверен, что этой ночью ничего не случится. И не только этой. Красная Армия уже близко. Вместе встретим ее.

Впервые с начала разговора Райо открыто посмотрел мне в глаза. Затем широко улыбнулся, положил мне руку на плечо и дружески привлек к себе:

— Веришь мне?

— Верю! Рассказывай дальше.

— Вскоре призвали меня из запаса в армию. Жене своей я сразу заявил: «Винтовку против партизан не подниму». Ну а она тут же рассказала об этом своим родителям. Отец ее набросился на меня с руганью: «Я тебя, голодранца, в дом свой взял, а ты его теперь очернить собрался. Сию же минуту донесу на тебя властям». А мать жены принялась ее успокаивать: «Да на что он тебе сдался с таким лицом? Найдем тебе мужа и красивого и богатого. А этот что с собой принес? Кирку и лопату, да и те чужие». Что было делать? Встал я и пошел прочь из этого дома. Жена в рев, бросилась ко мне, но я ее оттолкнул. Хотела она меня проводить, да я не позволил. Так и ушел на ночь глядя в том, в чем был. Только пустой солдатский вещмешок прихватил с собой. Погода в тот день была хуже некуда: дождь проливной с самого утра лил. Не успел я выйти за околицу, как промок до нитки. Решил вернуться, просить прощения. Подхожу к дому, смотрю — темно. Никто меня не ждал. Злость меня взяла, повернулся и зашагал в город.

Неожиданно Будев замолк. Затем пододвинулся поближе к стене и спросил:

— Куришь?

— Пробовал несколько раз, с тех пор как сюда попал.

— Вот и я не курильщик, но иногда хочется подымить.

Райо достал сигарету, и мы выкурили ее, затягиваясь по очереди. Затем он продолжил:

— В батальоне я встретил хороших людей, большинство из них были из нашей области. Ротный командир, тоже недавно пришедший из запаса, с виду был строг и грозен, а на самом деле — добряк из добряков. Службу спрашивал, поблажек не давал, но за солдата готов был сам умереть. Или вот начнет, бывало, говорить, так вроде бы за царя и не против немцев, а задумаешься — как раз наоборот все выходит. Ну а когда приходилось преследовать партизан, то действия роты походили не то на игру, не то на учение, но никак не на боевую операцию. Только стоило приблизиться к месту, где могли укрываться партизаны, как командир роты принимался что было сил командовать, переставлять взводы, — в общем, поднимался такой шум и крик, что не то что партизаны, а даже все вороны со всей округи спешили убраться подальше. В нашем взводе я очень быстро заприметил одну группочку — секретничали, шушукались между собой. Решил сблизиться с ними. И вот уж, кажется, подружился со всеми, но все же они что-то скрывали от меня. Не укрылось от меня и то, что почти каждый вечер в одно и то же время кто-нибудь из них исчезал на час-два. Не составило особого труда установить, что за вещи они выносили из части и старательно прятали в заброшенной кошаре. Однажды я не выдержал и напрямик заявил им: «Хочу помогать вам. А если задумаете убежать, то и я с вами». Они растерялись вначале, не знали, что и сказать, затем переглянулись и принялись ругать меня: «Ты что болтаешь, за кого принимаешь нас?! Отправляйся к тем, кто тебя подослал, и скажи им, что мы не занимаемся политикой и с коммунистами не якшаемся». И так напали на меня, что, того и гляди, самого куда надо отведут. Разозлился я, выложил им все, что о них думал, и пошел прямо к ротному. Говорю ему: так, мол, и так, неладно у меня с женой, надо бы в отпуск съездить, пока семья не распалась. А про себя решил, что обратно в часть не вернусь — приеду в родные края и там уйду в горы искать партизан. Ротный меня понял, сразу согласился. На прощание сказал: «Как уладишь там все с женой, сразу возвращайся. Нужен ты мне здесь для одного большого дела. Рассчитываю на тебя» Слишком поздно я понял, что он имел в виду. Целый батальон перешел на сторону партизан. Если бы вернулся вовремя, то и я сейчас был бы там, с ними. Так что и здесь мне опять не повезло. В последний вечер я вынес из казармы и спрятал в той самой кошаре полную сумку гранат и патронов. На следующее утро, прихватив винтовку, отправился в путь.

…Не так давно мне удалось встретиться с Йорданом, который до ухода в партизаны служил вместе с Райо в одной роте. Мы разговорились о прошлых событиях. Вспоминали и о Будеве.

— Помню его, как не помнить. Погиб Райо. Ты разве не знаешь об этом?

— Знаю.

— Почему тогда спрашиваешь меня о нем? Он был, безусловно, наш человек, но должен тебе признаться, что с ним мы ошиблись. Райо сам пришел к нам, а мы ему не поверили, подозревали, что он подослан. Не на шутку испугались, когда поняли, что он обнаружил тайник в кошаре, где мы прятали вынесенные из части патроны. Решили установить за ним наблюдение, чтобы ликвидировать в случае, если он решит выдать нас. Но уже на следующее утро Райо уехал в отпуск. Все последующие дни мы были как на иголках. А дней десять спустя выстроили нас на плацу, и командир батальона принялся с пеной у рта сыпать проклятия и грозиться, что собственноручно пристрелит изменника родины. Только тогда мы поняли, что Райо решил в одиночку пробираться к партизанам. Все мы сожалели, что так получилось, но изменить что-либо уже не могли.

— Неужели вы не могли найти какой-нибудь способ, чтобы проверить его и привлечь к работе? — упрекнул я моего собеседника.

— Откуда мы могли знать, что он за человек. Мы тогда готовили серьезную операцию — батальон почти в полном составе должен был перейти на сторону партизан. А как бы ты сам отнесся к его предложениям? Стоит прийти и сказать, что хочешь бороться с фашизмом, и — пожалуйста, ты уже наш человек? А если это провокация, если он подослан контрразведкой? Ведь один неосторожный шаг мог погубить большое дело. Так что Будев должен был немного подождать. И его наверняка подключили бы в дальнейшем к работе. А он все спешил.

— Я твердо решил не возвращаться в часть, — с горечью рассказывал мне о своих злоключениях Будев. — Был уверен, что на этот раз мне поверят. Но все вышло иначе. Вначале я укрылся в лесу неподалеку от села, где жила моя жена. Связался с одним старым знакомым. От него узнал, что меня разыскивают. Попросил его договориться о встрече с кем-нибудь из ятаков, но мне опять не поверили. Послал другого человека — и вновь получил отказ. Тогда отправился я в мое родное село. Отец, как увидел меня, раскричался: «Не за грош пропадешь, сынок. Вернись в полк. Придумай что-нибудь в свое оправдание». А я свое твержу — нет и нет! Уговорил старика поехать в город и попробовать связаться с коммунистами. Ему удалось разыскать кое-кого из нужных людей, но те заявили, что не имеют связи с отрядом. Тогда решили вырыть для меня тайник на винограднике. Мать все время плакала и причитала: «До чего я дожила, сынок, своими руками тебе живому могилу копаю». Старик все время ворчал, срывая зло на матери.

Стал я жить в норе, а у самого душа так и болит. Ума не приложу, что делать дальше. И тогда случилось происшествие, которое и напугало меня и одновременно приободрило. По всей видимости, кто-то заметил меня на винограднике и выдал тайник. Да и какой это был тайник — узкая нора, прикрытая сверху сучьями. Однажды до меня донеслись громкие команды и бряцание оружия. Выглянул из тайника и увидел, что солдаты и полицейские прочесывают местность. И вот, когда, казалось, опасность уже миновала, неожиданно прямо передо мной словно из-под земли выросли два солдата с винтовками на изготовку, которые, очевидно, стояли в оцеплении прочесываемого района. Я весь покрылся холодным потом. Наши взгляды встретились. Прошло несколько мгновений, но ни я, ни солдаты не сделали попытки применить оружие. Наконец один из солдат шепотом произнес: «Сзади, в кустах, есть какой-то бункер. Спрячься там». Я без промедления последовал его совету и юркнул в бункер. А самого все же гложут сомнения. Ну, думаю, добровольно влез в капкан, здесь-то мне и конец. Слышу, однако, что солдаты побежали куда-то в сторону и подняли крик: «Вон он, скрылся в лесу!» Смелые оказались парни, спасли меня от верной гибели. Лишь когда опасность миновала, я заметил, что, пока полз к бункеру, сильно поранил ногу. Оторвал лоскут от рубашки и кое-как перевязал рану. До наступления темноты просидел в бункере — опасался, что вокруг расставлены еще посты. К тому же войска и полиция могли вернуться, чтобы повторно прочесать местность.