Страница 87 из 93
Мы поздоровались. Хозяин ответил и, не поднимаясь, подвинулся ближе к изголовью кровати.
— Ну-ка, жена, быстро приготовь для таргаларов чай! Черт возьми, куда девался этот Чаргашпай! — Привычным жестом он показал жене на дверь и подобострастно улыбнулся.
Женщина тут же выбежала. Оруйгу достал красно-бурую табакерку, понюхал, протянул табак нам и спросил, деланно неловко поклонившись:
— Куда держите путь?
Я собрался было показать ему удостоверение, чтобы избежать ненужных разговоров, но в это время с улицы донесся истошный женский крик:
— Чаргашпа-ай! Ой, Чаргашпа-аай! Что же это делается-а-а!
Это, как выяснилось позже, Суук-Багай не разрешил хозяйке вернуться в юрту.
Оруйгу метнулся к двери.
— Погодите, — остановил я его. — Там ничего не случится. Сначала познакомимся, ответим на ваш вопрос…
Протянул ему удостоверение.
Руки Оруйгу дрожали. Он шевелил толстыми губами, будто читал про себя молитву. Машинально вынул табакерку, зачерпнул ложечкой табак, поднес к носу, шмыгнул. Будто совершив нечто очень значительное, не спеша спрятал табакерку.
— Ничего не поделаешь, — устало проговорил он, не поднимая головы. — Против указа правительства не пойдешь… Хоть несколько голов скота оставьте. Ребятишек прокормить…
— Мы не поступаем бесчеловечно, как это делали феодалы. Как вы, например. Как ваши друзья. Помните? Вам будет оставлено несколько овец и коз, дойная корова, ездовая лошадь, самая необходимая одежда…
Кижир-оол не дал мне договорить.
— Я бы этому врагу ничего не оставлял! Прямо на месте задушил бы его своими руками. За все мои шрамы, за детей. Это он уморил их голодной смертью!
Оруйгу еще ниже опустил голову.
Я потянул Кижир-оола за рукав.
— Давайте к делу. Отвечайте ясно и точно. Ваше имя. Название старого сумона.
— Оруйгу. Старый сумон — Соян.
— Какую должность занимали до революции?
— Когда ездил в большое хуре, меня признали грамотным, пожаловали должность сайгырыкчи, дали красный шарик на шапку.
— Погоди, погоди! — гневно перебил его Донмит. — Не о том говоришь. Что грамотный, мы и сами знаем. Ты скажи, какими налогами обкладывал аратов, как избивал людей, пытал, сколько человек замучил!
Члены комиссии были настроены воинственно.
Оруйгу молитвенно сложил руки.
— Это было не совсем так…
— Не совсем так! — передразнила его аратка Иргит Донгыжаа. — Да в наших краях не было другого такого жестокого хозяина, как ты!
Страсти разгорались. С трудом удалось вернуться к протокольному опросу.
— Сколько у вас скота?
— Трудно сказать. Если вам угодно немного подождать, я посмотрю по спискам. — Он протянул руку к пестрому шире, достал замасленные бумаги, долго разглядывал их.
Я тоже вынул тетрадь, в которой был переписан весь его скот. Оруйгу так долго копался с бумагами, что я попросил дать их мне. Одни записи были сделаны у него по-монгольски, другие по-тувински (быстро научился новой грамоте, — отметил я про себя). Многие цифры были переправлены или стерты вовсе.
Пришлось припугнуть его:
— Если вы будете путать и стараться скрыть скот и имущество, мы просто отдадим вас под суд.
— Нет, нет! — испуганно встрепенулся Оруйгу. — Я ничего не скрою от народа. Но скот размножается сам по себе, вот списки и расходятся. Вы же ученый человек…
— Это верно, что скот размножается. Но почему при этом его становится меньше?
Немного подумав, Оруйгу попросил:
— Дайте списки, тарга. Я сейчас разберусь. Значит, так. Лошадей пятьсот семьдесят. Из них ездовых двести, — забормотал он. — Коровы, большие и малые телята… О них жена знает. Верблюдов сто пять голов. Вот и все…
Он отложил списки.
— А мелкого скота разве у вас нет?
— Как нет! Имеется. Его тоже жена знает. У нас такой порядок. — Оруйгу усмехнулся.
— Позовите жену.
— Оо, жена! — крикнул он. — Куда ты пропала? Иди, быстро!
За дверью юрты послышался приглушенный голос:
— Как же войти, если долговязый не пускает!
В юрту просунул голову Суук-Багай.
— Как с ней быть? Пустить, что ли?
— Пусть войдет.
Ни на кого не глядя, женщина вошла и уселась на прежнее место возле кровати.
— Ваш муж не помнит, сколько у вас коров и мелкого скота. Говорит, вы знаете. Так сколько голов?
Она молча взяла трубку, постукала ею об остроносый идик, пососала, достала из-за пазухи кисет, набила трубку и раскурила ее. Должно быть, она и не собиралась нам отвечать.
— Так что же, нам самим считать ваш скот?
Женщина отложила трубку и повернулась к Оруйгу:
— Что это, в самом деле! Даже в юрту свою не пускают. Согнали в аал весь скот — всех овец и коз, коров и лошадей. Даже верблюдов привели. Что тут собираются делать?
— Извольте знать, — ответил Кижир-оол. — Это больше не ваши стада. Теперь они принадлежат народу. Народ теперь хозяин всему.
— Раз отбираете — отбирайте. Съесть хотите — ешьте! И считайте сами! — Она упала навзничь, затряслась и завыла, словно старая волчица.
Оруйгу посмотрел на нее, вздохнул и спокойно произнес:
— Мелкого скота, наверно, две или три тысячи. Коров — около двухсот…
Ну чего тут было толочь воду в ступе? Я вышел из юрты. Возле нее — не протолкаться. Все, кто жил поблизости, собрались сюда. Мои товарищи выжидательно глядели на меня.
— Давайте по инструкции тщательно зарегистрируем все движимое и недвижимое.
Почти вся долина Бай-Холя была запружена скотом. Ржание, мычание, блеяние, рев животных, лай собак…
А к юрте шли и ехали пешие и конные. Возбужденные, радостные лица, громкие голоса отодвинули куда-то беспокойство и тревогу, внесли в эту шумную неразбериху праздничную торжественность.
— Экий, торга! — послышалось сзади.
Я обернулся.
— Меня зовут Самбуу. Помнишь?
— Как же, как же! — Я поздоровался со стариком. — Что хорошего у тебя?
— Хотел бы я кое-что тебе подсказать, — кивнул он в сторону, приглашая отойти. — Как посмотришь, много тут скота, очень много. А где-то еще больше упрятано.
— Похоже на то. А как доказать?
— Сведущие люди говорят, есть стада Оруйгу и в Тере-Холе, и среди скал и Чоон-Барыын, а еще в Качык-Сайгале и Кара-Холе.
— Спасибо, Самбуу. Найдем обязательно. Найдем везде, где бы ни спрятали. Найдем и разделим между такими бедняками, как ты.
— Оо! А молва идет, будто скот раздадут начальникам из Хем-Белдира.
— Вот это, дружище, хуже, чем спрятанный скот. Такие слухи распускают сами богачи, их родня. Это злая ложь. А правду ты знаешь: все конфискованное имущество будет строго учтено и перейдет в собственность народа. Каждый бедняк получит до пяти голов крупного рогатого скота…
— А коней? Коней тоже дадут?
— Овцы-козы достанутся?
Нас незаметно обступили, и мне пришлось несколько раз повторять то, о чем я говорил Самбуу.
— Пастбища и луга тоже будут поделены между бедняками.
Из толпы протиснулся пожилой арат. Он потоптался на месте, снял шапку, спросил:
— А не получится так, тарга: уедет комиссия, а хозяева отберут у нас все и сгонят скот в свои стада.
— Так не получится. Вы сами не допустите. Разве, свалив медведя, вы не возьмете его мясо и шкуру? Неужели опять в лес отпустите?
Все рассмеялись.
— У меня еще вопрос. Некоторые богачи раздали кое-кому скот. Что же, он так и уйдет?
— Порядок такой: учесть все, что принадлежит феодалам, где бы их добро ни находилось. А кто утаит, будет отвечать вместе со своим бывшим хозяином.
— Справедливо!
Низенький арат неуверенно спросил:
— Как такое дело будет считаться?.. Приезжал недавно ко мне Оруйгу, привез ковер, два шелковых халата, привел двух коней — один из них рысак, и сказал, пусть это все будет пока у тебя, а потом поговорим. И уехал. Это считается, что я спрятал, да?
— Об этом надо сразу же сообщить комиссии. Разберемся — решим. Может быть, все, что Оруйгу вот так раздал беднякам, у них и останется.