Горелом

— Вы знаете, кто ее убил?

— Нет. Мои с-стражи, охранявш-шие невес-с-сту, утратили с-с ней с-связь, как только обещание было наруш-шено…

— Обещание? Ах да. Проклятье!

Глаза Змея ярко сверкнули. Отраженный свет или снова эмоции?

— Они потеряли вас-с из виду с-сразу же, а пока разобралис-с-сь, что произош-шло и обыс-скали окрес-с-стности, было уже поздно.

— А они бы стали спасать ее, если бы успели вовремя?

— Нет. Она больш-ше не царс-ская невес-ста.

— Зачем же искали?

— Узнать, что с-случилось. Как она с-с-смогла наруш-шить обещание. Мы должны знать вс-се, что проис-с-сходит на наш-шей земле.

— Вот и узнайте, кто ее убил.

— Ес-сли бы мы могли это с-сделать с-с-сами, я не приш-шел бы к тебе, Изменяющий, — заявил без экивоков змеиный владыка. — Но эта тварь непрос-ста. Мои подданные не с-слыш-шат ее, она во влас-с-сти иных с-сил. Ты найдеш-шь его. Или мы найдем тебя, куда бы ты не с-скрылся.

— Снова угрозы? — почти безразлично осведомился Ян.

— Нет, — так же равнодушно возразил Змей. — Обещание. С-смерть невес-с-сты должна быть отомщена. Ес-сли нельзя найти ис-стинного виновника, ис-с-скупление пос-стигнет того, кто пос-смел изменить ход с-событий.

— Как всегда, — пробормотал Ян. Беспокойство, брезжившее где-то на уровне подсознания, внезапно оформилось внятным вопросом:

— Ты избегаешь называть мое имя. Это случайно?

— Твое человечес-ское имя неинтерес-с-сно мне, Изменяющий.

То есть, если он перестанет быть «Изменяющим», змеям до Яна не добраться… Любопытно. Призрачная, но лазейка.

Исполинские кольца — невидимые, однако ощутимые, — упруго потекли вокруг, размыкая захват. Золотоглазый поднялся с кресла — очень высокий, даже выше Яна, широкоплечий, но при этом пластичный и гибкий. Он не встал — перелился из одного положения в другое. Взгляд его завораживал, тянул, сводил с ума.

Гость протянул руку для пожатия. Кисть была сухая, не холодная, но и не теплая.

— До заморозков. До времени с-с-сна. Или твоей с-смерти.

Ответить Ян не успел. Он вообще ничего не успел, потому что предрассветные сумерки вдруг снова обратились непроглядной ночью, проколотой лишь одиноким зеленым огоньком светильника, на который Ян уставился, сонно и ошалело моргая.

Приснилось? Ничего себе! Торопливо перекатившись на край дивана, он осмотрел пол. Лежал пакет с едой, из которого выкатился апельсин, рядом — скомканный плед. Ожерелья не было.

Точно приснилось. Облегчение встрепенулось краткой вспышкой и тут же исчезло, задавленное усталой злостью. От таких снов недолго и до инфаркта. Часы громогласно возвестили наступление полуночи. Ян, пошатываясь, добрел до ванной, где долго глотал пахнущую ржавчиной воду. Часы в комнате все били и били, раздражая равномерным звоном. Да когда ж они заткнутся?! Как же все это надоело… Плевать на данное Еве слово, плевать на угрызения совести, с него хватит. Утром же собирает вещи и уезжает из этого проклятого города с его безумными чудесами.

Врешь, приятель, — злорадно усмехнулся некто внутри. — Из города уедешь, от себя не сбежишь!

Вот разве что забраться в Замок и разыскать легендарную могилу ведьмы, хранящую душу первого горелома. И тогда, если легенда не врет, можно обрести свободу…

Плеснув напоследок в лицо холодной водой, Ян поднял глаза и застыл, заметив в зеркале неясную темную фигуру за спиной, занесшую руку в замахе. А в кулаке что-то продолговатое и блестящее… Нож?! Ян невольно метнулся в сторону, рывком разворачиваясь… Никого. Только полотенца. И часы проклятые все звенят! Вот сейчас пойти и, наконец, разбить их…

Темная комната показалась огромной и гулкой, как пещера. Бой часов заполнял ее многосложными отголосками. А воздух мерцал, переливаясь от густо-черного до искристо-черного. Возле дальнего массивного шкафа с книгами стоял некто сутулый и перелистывал взятый с полки том. Тьма с незнакомца соскальзывала, как вода с масла.

— Эй!

Человек у шкафа оглянулся. Лицо размыто в белесое пятно.

…И тут заверещал телефон. Сон лопнул, как мыльная пленка. Солнце лилось во все окна. Яркий, режущий свет ударил по глазам так, что Ян завыл, закрываясь руками. И все равно красноватое сияние сочилось между пальцами, обжигая сетчатку. Вслепую нашаривая телефон, он вскочил, наступил сначала на острое и твердое, потом на круглое и откатившееся, чертыхнулся, с трудом удержавшись на ногах, и нащупал вопящий мобильник.

— Что?!

— Разбудила? — приятно удивилась Ева.

— Что тебе? — тоном ниже осведомился Ян, смиряясь с белым светом вокруг и пытаясь сообразить, который час.

— Ты знаешь, сколько сейчас времени? — словно прочитав мысли, осведомилась Ева.

— Потеряла часы? Ничем не могу помочь. Я не служба точного времени.

— Тогда взгляни на солнце, — свирепо посоветовала Ева.

— Очень смешно, — холодно отозвался Ян.

— Уж куда смешнее. Сколько тебя можно ждать?

Ян попытался сосредоточиться. Евин голос сверлил ухо:

— …договор, что ты участвуешь в зачистке. Битый час тебя ждали, а теперь начали без тебя.

— Вот и отлично. Пожелай им удачи. И пусть себе продолжают то, что так успешно начали без меня.

— Ты должен быть здесь, иначе будут неприятности. Ты обещал!

— Обещал… — тупо повторил Ян, почти не слушая Еву, потому что взгляд, наконец, прояснился и первое, что он заметил, так это тускло блестевшее золотое ожерелье, валявшееся на полу возле дивана. Это на него Ян наступил, вставая. И у него все еще болела пятка от колючего зубца застежки.

— Забыл? С тебя станется забыть свое обещание!

Забудешь тут, когда несколько раз по сути обещаешь одно и то же. Остаться в этом чертовом городе.

«…Твое сердце должно быть холодным. И оно станет холодным вопреки твоей воле. Даже если ты осмелишься любить — ты будешь раз за разом терять близких и однажды не заметишь, как привыкнешь к этому. Сердце твое очерствеет и остынет. Нет иной участи для тех, кто рожден гореломом…»

9.

Темное дерево двери покрыто лаком, отливающим густым, винным багрянцем. Зато низ створки иссечен белесыми царапинами, словно разгневанная кошка пыталась когтями проделать себе ход. Может, вон та самая полосатая кошка, что сидит поодаль, наблюдая?

— Чисто! — сказали с другого конца лестничной площадки.

Егерь у лаковой двери размашисто изобразил на ее поверхности замысловатый знак. За тонким фонариком, зажатым в ладони, по двери тянулся расплывающийся, тусклый след. И вдруг полыхнул насыщенно-синим.

— Есть!

Резко запахло озоном и тухлой гарью. Кошка поодаль неодобрительно зашипела и прыснула с сторону. Из-за двери мерзко засипело.

— Егерский патруль Белополя! Открывайте! — дежурно воззвал егерь.

В ответ изнутри страшно закричали на два голоса.

— Вот сейчас только тапочки наденут… — проворчал другой егерь и скомандовал: — Посторонись!

Все отступили. Тонкий фонарик обежал дверь по периметру, оставляя черный след, будто лазерный резак. Дверь ввалилась внутрь квартиры, из дыры дохнуло затхлостью. В сумраке длинного коридора корчилась изломанная фигура. Чуть дальше цеплялась за стену вторая. От беззвучного повторного вопля заложило уши. По всему дому разом взвыли невидимые собаки. Этажом ниже заорала кошка.

Егеря один за другим нырнули в квартиру, окружая бьющиеся в судорогах фигуры. Блеснули извлеченные серебряные кинжалы. Закрутились призрачные восьмиспицевые колеса…

Ян отвернулся, мимоходом сожалея, что не курит. Отбить мерзкий гнилой привкус мог только крепкий табак. На двери напротив дотаивал уже едва различимый егерский знак. Щелкнул замок, высунулся любопытный пористый нос:

— Что здесь происходит?

— Егерский дозор! — строго сообщил один из оставшихся снаружи спецов.

— Да вы что? — поразился «нос». Щель расширилась, показав ухо и блестящий глаз. — Нашли, что ли, кого?

— Не кого, а что, — поправили любопытного. — Давно тут живете?

— Всю жизнь.