Иосиф Джугашвили

ЦК, Петроградский комитет и военная организация большевиков, посовещавшись, решили, что поддерживать выступление партия не будет. В то время это было равносильно самоубийству. Временное правительство не могло навести в стране порядок, но чтобы разгромить большевистскую партию, сил у него хватало. Однако и не поддержать революционных рабочих и солдат тоже было невозможно — это было бы расценено как предательство. С огромным трудом удалось переключить внимание толпы и сделать из выступления мирную демонстрацию под лозунгом «Вся власть Советам!» Теперь уже Совет попал в трудное положение — выступавшие вроде бы оказались его сторонниками. Однако другое решение ЦК, о прекращении уличных выступлений, выполнить не удалось — народу понравилось выступать.

Тут, как по заказу, подоспел и новый скандал. Петроградские газеты получили информацию о том, что Ленин вроде бы получает деньги от немцев. Тут же припомнили и запломбированный вагон. Доверие народа к печатному слову известно, разбираться бы никто не стал, если бы эти материалы удалось широко напечатать, дело вполне могло кончиться погромом и кровавой бойней. Выход нашел все тот же Сталин: трудно сказать, какие аргументы он приводил, но он сумел уговорить председателя ЦИК меньшевика Чхеидзе, своего старого знакомого, обзвонить редакции газет и попросить не публиковать компромат на Ленина. Авторитет Чхеидзе был велик, газетчики пошли ему навстречу, и компрометирующие материалы напечатала лишь одна крохотная газетка «Живое слово».

Но в целом ситуация была гремучая, и трудно сказать, чем бы все закончилось, если бы не Сталин со своей всегдашней ролью всеобщего миротворца. Вот когда ему в полной мере пригодилось семинарское образование — он находил слова для всех, удерживая солдат от стрельбы, правительство и ЦИК от стремления железной рукой навести порядок. В какой-то момент казалось, что ему это не удастся, — когда власти потребовали от гарнизона Петропавловской крепости разоружиться, те оскорбленно отказались, а у ворот уже стоял со своим отрядом военный представитель ЦИК эсер Кузьменко. Если бы гарнизон крепости вступил в бой с военным отрядом Совета, о партии большевиков можно было бы забыть надолго. Но Сталин сумел всех уговорить…

Несмотря на то что большого кровопролития не было, все же ответственность за беспорядки возложили на большевиков, так что правительство получило желанный повод. 5 июля ЦИК дал министрам-социалистам полномочия «для борьбы с анархией». 6 июля был проведен обыск в особняке Кшесинской, устроен погром в типографии «Труд», где печатались большевистские и профсоюзные материалы, арестованы многие большевистские руководители. 7 июля отдан приказ об аресте Ленина. Сталин укрыл Ильича в квартире Аллилуевых и в тот же день, собственноручно сбрив знаменитую ленинскую бородку, отправил его в кепке и длинном аллилуевском пальто подальше от греха, в Разлив. Сам он так зарекомендовал себя во время беспорядков, что на его свободу никто не покушался.

Приобретя ореол гонимой, партия большевиков резко прибавила популярности. В августе их было уже 240 тысяч. В том же месяце прошел VI, подпольный съезд РСДРП(б), где с отчетным докладом и докладом о политическом положении в стране, которые по рангу должен был читать лидер партии, выступил Сталин, бывший теперь первым человеком в партии. И самым хитрым человеком тоже.

Все-таки они были неисправимы, эти эсдеки-теоретики! В самое горячее время они не нашли ничего лучшего, кроме как устроить теоретическую дискуссию: возможна ли в России социалистическая революция, если, по Марксу, она должна была начаться в промышленно развитой Европе? Что из этого следует — что надо распустить партию и ехать в Берлин поднимать немцев? Иосиф вспомнил все иезуитские штучки, которым научился в семинарии, и здесь же, на съезде, открыл новое направление марксизма. «Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь, — говорил он. — Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего». Это было гениально придумано — уж в чем-чем, а в умении подвести обоснование подо что угодно Сталину не было равных. Да, большевики взяли власть еще и потому — во многом потому, — что в информационной войне они шли подобно танковому клину: у них были теория, метод, пресса и человек, который со всем этим умел виртуозно обращаться.

Кроме того, съезд утвердил экономическую программу большевиков, столь же авантюрную, как и их теория, и вполне с ней согласующуюся: конфискация помещичьей земли, национализация всей земли в стране, национализация банков и крупной промышленности, рабочий контроль над производством и распределением. Программа была сверхпопулистская и сверхдемагогическая, но народу нравилась, а поскольку и в августе никто всерьез не относился к тому, что большевики могут на самом деле взять власть, то они ничем не рисковали. Зато число сторонников стало расти еще быстрее. А хорошо не участвовать в правительстве!

…И еще одним небольшим событием был отмечен этот съезд, событием, которому никто тогда не придавал особого значения. На нем к партии большевиков присоединилась небольшая группа так называемых «межрайонцев», занимавшая по взглядам промежуточное положение между большевиками и меньшевиками. Некоторые члены этой группы впоследствии стали видными большевиками — такие, как Володарский или Урицкий. Но интересно не это, а имя лидера «межрайонцев» — им в ту пору был видный меньшевик Лев Бронштейн. Впоследствии он будет играть в советской истории видную — даже слишком видную! — роль и станет известен всему миру под своим партийным псевдонимом — Троцкий.

…Жил Иосиф в то время у Аллилуевых. Весной он некоторое время кочевал по конспиративным квартирам — у друзей было тесно. Но узнав, что они собираются переезжать на другую квартиру, полушутливо-полусерьезно попросил выделить там для него комнату. Комната была оставлена, и Иосиф обосновался в ней. Он по-прежнему был предельно деликатен, даже обедать у друзей стеснялся — Федя, младший сын Аллилуевых, раз подсмотрел, как Иосиф, купив хлеба, колбасы и копченой рыбы, ел все это прямо на улице, перед лавкой. Зато если он приходил домой в приемлемое время, когда дети еще не спали, и приносил что-нибудь, то звал их к себе в комнату, перекусить и поболтать. Целый день приходилось взвешивать каждое слово — надо же было хоть когда-нибудь, хоть с кем-нибудь дать себе волю…

Ольга Евгеньевна, хозяйка дома, чинила ему одежду, пока это было возможно. Но как-то раз, оглядев критически, во что одет ее жилец, изрекла: «Иосиф, вам нельзя больше так ходить». «Да, я знаю, — согласился он машинально. — Да времени нет купить новый…» Через несколько дней, отчаявшись затащить его в магазин, купила костюм сама.

Летом дети были в деревне. Но как-то раз в августе Иосиф проснулся рано утром от шума в коридоре. Выглянул из комнаты и увидел Надю с веником в руках — вернувшись из деревни, она принялась за уборку.

— Кто это хозяйничает? А, наконец-то настоящая хозяйка появилась…

— А разве это плохо? — колюче ответила та.

— Нет, что вы, что вы… — он почему-то смутился, назвав на «вы» девочку, которую знал с малолетства.

Затворив дверь, Иосиф стоял, закрыв глаза, — таким образом он как бы еще какое-то время «видел» Надю. «Ей же всего шестнадцать!» — оборвал он себя, но в этот день задумывался все чаще и чаще…

…Между тем вступала в свои права безумная осень 1917 года. Страна стремительно катилась к полному раззалу. Оказалось, что управлять государством несколько труднее, чем критиковать царское правительство. Всего через полгода после прихода к власти либералов страна уже трещала по швам. Разваливалась экономика: объем промышленного производства сократился почти на 40%, под угрозой остановки оказался железнодорожный транспорт. Стремительно росла инфляция. Армия таяла на глазах, в городах не было хлеба, в деревнях — промышленных товаров. Народ все больше входил во вкус русского бунта. 3 августа главнокомандующий генерал Корнилов потребовал введения смертной казни не только на фронте, но и в тылу. А в Зимнем дворце полтора десятка людей, именующих себя министрами, пытались, закрыв на все глаза, делать вид, что они чем-то управляют.