Осада

Звонил Сергей.

– Ты где пропадаешь, тут все на ушах стоят.

– На Новодевичьем. Из-за него стоите?

– Нет, хуже. Из-за Ижевска. Помнишь, я тебе рассказывал о покусанным неизвестным, а затем умершем и воскресшем бомже.

– Да прекрасно. Я тогда посоветовал…

– Неважно. Ситуация вышла из-под контроля. Покусанный бомж сбежал из бокса. Сейчас отрядили на его поиски половину личного состава. Он ведь кусается. Хуже того, так, как он кусается, люди умирают.

– От укусов?

– Именно от них. Ни от чего более. Все, кто был с ним, все скончались. Врач, медсестра, двое санитаров. Еще вчера. А сегодня…

– Ожили?

– Да. Их пока поместили в стационар, связали, и начали обследование. Обрадовать новостью не могу, но признаков жизни у них нет.

– Ты сказал, ожили.

Сергей посопел недовольно. Я включил динамик, чтобы и Нефедов слышал, о чем идет разговор.

– В том-то вся и закавыка. Формально они мертвы. Хотя мертвыми быть вроде не с чего. Но жизнедеятельность в их организмах полностью прекратилась, частично функционирует только головной мозг, знаешь., как будто в летаргическом сне. Просто поддерживая в себе некое подобие жизни. А затем отключился и он, и с этого момента формально они стали проявлять признаки жизнедеятельности. Тоже пытались укусить персонал, хорошо, санитары были наготове и не допустили подобного. Теперь дожидаются экспертов из Москвы. Крыло, где они находятся, на всякий случай изолировали полностью, сейчас решается вопрос об их переброске в столицу для полного обследования.

Я молчал, подавленный новостью. Затем, механически, влез в карман пиджака и достал баночку с аспирином. Выбросил таблетку на ладонь, проглотил, жаль, запить нечем.

– Самолет уже в пути. Через час будет на месте, полагаю, к середине дня их доставят либо в центр медицины катастроф, либо в исследовательский центр вирусологии и иммунологии при ФСБ. Пока вопрос решается…. Ты меня слушаешь?

– Да слушаю. Рядом со мной стоит Владислав Георгиевич. Он тоже внимательно тебя слушает.

– Все это я прекрасно знаю. Поскольку именно я отдавал приказ отправить «Як-40», так что живые мертвые отправятся в наш институт. Вы слышите меня, Сергей?

– Да, Владислав Георгиевич. Спасибо за информацию, – Сергей отключился. Я убрал мобильный, вытер с лица капли пота. Снова посмотрел на генерала. Тот опять оглядывался, но теперь я понял, что его интересует не предполагаемая слежка, а совсем другое. Он разглядывал соседние могилы, проверяя даты на них. Как я в свое время.

Разглядывание затянулось. Генерал не торопился излагать данные. А я… я почему-то не торопил его. Вслушивался в тишину Новодевичьего. Мне сказали, это как взрыв, значит, и ожидать следовало некоего грохота разверзаемой могилы. Именно его мы с генералом и поджидали в эти минуты, стоя друг к другу спиной и разглядывая даты.

– Я слышал, ваш отец умер три года назад, – неожиданно произнес Нефедов. Я кивнул. – Он где похоронен?

– Не похоронен. Он завещал кремировать себя. Прах находится у мамы дома.

– Считайте, вам повезло. Потому как если наши выкладки верны… в ином случае вам пришлось бы в ближайшие дни или недели несладко.

– О чем вы, Владислав Георгиевич?

– Я хотел бы вас ввести в курс дела. Начал как видите, издалека, но нельзя же вечно….  Это произошло в Абхазии, в Кодороском ущелье. Подробнейшая информация поступила сегодня утром. Полтора часа назад.

– Вы о нападении на колонну. Я вчера слышал от президента.

– О нападении, – генерал неохотно кивнул. – С продолжением, увы. Вот послушайте, что там произошло в последние сутки, и делайте обобщения с Ижевском.

16.

Телефон по-прежнему молчал. Корнеев прошелся по кабинету, подошел к окну, вгляделся сквозь пыльное стекло во двор. Вслушивался в тишину, разморенного городка, а сам, краем уха, все ожидал услышать звонок. Что же там случилось на этот раз? Неужели он просчитался, послав туда батальон. Мало? Неужто, снова мало? Нет, не может быть.

То сообщение о пленении колонны, как оплеуха. Второй быть не должно. Он не станет подставлять щеку, не из тех, другого пошива. Конечно, надо было собрать абхазских ополченцев, здоровых матерых мужиков, не вылезавших из окопов полжизни, ведь просились в помощь, даже не зная, о чем речь. Ведь это их земля, их конфликт, их не разрешенный и поныне гордиев узел противоречий. Нет, он снова бросает мальчишек. Этим профессионалам, как он по забывчивости называет их, всего-то по двадцать три – двадцать пять лет. Эти контрактники… смешно, после обучения в обычной армии, где и можно лишь узнать, как разбирается автомат и чистится сортир, подписывать контракт и после этого считать себя настоящим воином.

Жаль, он не имеет права распоряжаться судьбами тех, кто провел все эти долгие годы, полжизни, а то и жизнь, в состоянии готовности номер один. Кто воевал, крепко, серьезно, отчаянно, а потом еще долго прятал автомат за спинкой кровати, готовый когда угодно защитить свою маленькую родину от новой агрессии южного соседа. От которого никогда не знаешь, чего ожидать. Ведь теперь Грузия окончательно закрылась от мира, что там происходит – только ГРУ да ФСБ ведомо. Скупые вести приходят только от тех, кто сам переходит границу. Их свозят в Сухум, а там разбираются, отсеивают заведомую ложь от плевел правды, пытаясь воссоздать единую картинку. Получается плохо, если вообще получается. Нападение на колонну – лишний тому пример.

Но целое село вряд ли могло перейти на сторону Грузии. Тем более, в нем искони жили сваны. Тем более, именно под ним разгорелось самое ожесточенное сражение последней войны.

Телефон затрезвонил с удвоенной силой. Генерал-полковник вздрогнул, и быстро подошел к столу. Селектор щелкнул.

– Владимир Алексеевич, полковник Петренко на линии.

Он схватился за трубку, резко срывая ее с рычагов. Поднес к уху, сердце колотилось, секунду или две он восстанавливал дыхание, слыша, как нервно дышит и сам его собеседник.

– Корнеев на проводе, я слушаю, что у вас там? Почему задержка?

Слава богу, жив, неожиданно подумалось ему. Корнеев ужаснулся этой мысли, стараясь как можно скорее отогнать ее.

– Товарищ генерал-полковник, простите за опоздание, засевшие в Мели этой ночью совершили вылазку. Атака отбита. Есть потери.

– Подробнее, что случилось.

Петренко начал рассказывать. Быстро, но четко, хотя сам едва справлялся с охватившим при первых же словах волнением. Корнеев слушал молча, ни разу не перебив. Странные мысли бродили в голове, он старался не думать, вслушиваться в голос говорившего, но мысли никак не оставляли в покое, нашептывали, теребили, тревожили беспрестанно.

– Сообщите о ваших потерях, – не выдержал все же.

Петренко закашлялся, но быстро взял себя в руки.

– Тридцать восемь погибших, четверо раненых. Слава богу, своими.

Итого сто сорок девять за сутки. Это не кошмар. Это катастрофа.

К несчастью, не верить полковнику Корнеев не мог. Слишком хорошо знал. Слишком долго вместе работал. Да и головы Петренко не терял, чтобы ни происходило. Даже в этой дикой, совершенно фантастичной ситуации, подобной этой. Он трезво оценил неудачные первоначальные действия своих подчиненных, подробно рассказал, что представляют собой вышедшие из Мели. Он объяснил, как выяснилось, что вышедших из Мели можно отправить обратно на тот свет. Второй раз. И как после этого действовал его батальон, вместе с которым он отправился на место недавнего боя.

– Нам удалось, – продолжал Петренко, – уничтожить всех вышедших из Мели и снова перекрыть выход из села. Поэтому я прошу вас, товарищ генерал-полковник, распорядиться нанести ракетно-бомбовый удар по селу. Сейчас в Мели остаются еще около трехсот – трехсот пятидесяти… неживых. Я не могу рисковать жизнями своих солдат, посылая их штурмовать село, только ликвидация села предотвратит распространение всего этого…. – он хотел сказать, кошмара, но слово произнесено не было.